Бесстрашные саперы на финском фронте - В. Макаров

Саперы работали, низко пригнувшись к настилу моста. Пилили, рубили, строгали, прилаживали доски, буквально распластавшись. Под этим неприятным снайперским огнем (кажется, что все время находишься под прицелом, да так оно и было) исключительную выдержку и спокойствие показали младшие командиры Романенко, Ищенко, а особенно Кашка. Пуля прострелила у него пилу — на самой середине. Кашка поморщился, а потом засмеялся и не то с удивлением, не то с жалостью в голосе сказал:

— Эх, яка добра пилка була! Нещастна пуля як ии покарябала, цилый кусок одирвала…

Через минуту он уже распевал свою любимую песенку: «Нам не страшен серый волк, серый волк, серый волк…»

Кашка потом признавался, что ему было здорово не по себе от этой пули. «Но раз я командир, — говорил он, — то обязан бойцам пример показывать».

Кашка в числе других командиров и бойцов-сапер был впоследствии награжден медалью «За отвагу»…

Белофинский снайпер попрежнему не давал нам покоя. Он уже вывел из строя несколько человек, к счастью, только ранив их. И неизвестно было, откуда он стреляет.

Когда по мосту стали проходить первые танки, а за ними пехота, белофинн все не унимался. Поиски усилились, и, наконец, он был обнаружен.

Кто-то из наших заприметил, что из трубы небольшого, уцелевшего дома, находившегося на нашей стороне, как будто идет дымок. А мы хорошо знали, что дом этот пустует. Подошли ближе к дому — выстрелы прекратились, и дымка уже нет. Вражеский снайпер спрятался в трубе. Когда приблизились наши бойцы, он уполз по трубе вниз. С ним мы долго не церемонились, тем более, что он отказался выйти наружу. Граната, брошенная в трубу, прикончила белофинна.

Мост был закончен во-время, и танки прошли по направлению к местечку, разгромили там врага и двинулись дальше на станцию Перо. Батальон пехоты, посаженный на танки, захватил эту станцию неожиданно для финнов. Нашими частями был захвачен крупный обоз, много трофеев.

Враг отходил так поспешно, что даже не успел разрушить крупный гвоздильный завод и плотину на реке Перон-йоки. На территории завода мы сняли свыше двух тысяч килограммов взрывчатых материалов.

Наши бойцы с большим интересом осматривали цехи завода. Особое внимание привлекли жилые помещения для семьи хозяина, управленческого аппарата и рабочих. Дом владельца завода и дома крупных служащих отличались своими размерами, обилием комнат, внутренней отделкой: огромные зеркала, роскошная мебель из карельской березы, масса безделушек из кости и дерева.

Зато внешний вид и обстановка рабочих жилищ нас поразили своей нищетой и убогостью. Мы диву дались, когда узнали, что для рабочих имеется только нечто вроде землянок, выдолбленных под горой. Таких землянок я насчитал до тридцати. Вначале мы подумали, что это складские помещения, но потом узнали, что это казармы для рабочих: сырость и гниль, грубые нары, из досок сколоченные столы, тумбочки… Знакомство со всем этим явилось для нас отличной школой политграмоты. Временами казалось, что это экспонаты, иллюстрирующие первую главу «Краткого курса истории ВКП(б)»…

Как раз в это время нам доставили подарки от ленинградских рабочих, служащих и колхозников. Сколько радости было на лицах бойцов! Мы на фронте ни в чем не нуждались, но эти подарки были нам дороги, как свидетельство нерасторжимой связи народа со своей армией.

В одной из присланных нам варежек домашней работы были найдены положенные туда три рубля и записка: «Передайте варежки и деньги бойцу Коле от Наташи, — в память о моем старшем брате Коле, погибшем в 1922 году в Карелии от руки финских белобандитов…»

Мы были растроганы содержанием записки, но долго ломали голову, какому же Николаю (в батальоне их было немало) отдать эти варежки.

Среди подарков был еще вязаный шерстяной шарф с приколотым к нему письмецом. В нем было написано, что вязала этот шарф 70-летняя старуха-колхозница Авдотья Егоровна, и она желает нам победы над «басурманами», шлет свое материнское благословение. Это послание от старухи-колхозницы тоже глубоко взволновало нас.

Вечером провели митинг. Он прошел с огромным подъемом. Бойцы с каким-то особым воодушевлением пели «Интернационал». Враг был отогнан уже далеко.

Утром 18 февраля мой взвод получил приказание сделать проходы в линии надолб за станцией Кямяря, занятой еще накануне нашими частями. Этот участок имел большое значение. Тут скрещивались три дороги — пути отступления противника.

В 11 часов мы подошли к нашей основной позиции. Под прикрытием огня стрелковых подразделений и взвода танков двинулись дальше. Выйдя из леса, мы сразу же попали на открытую местность; слева от нас — незамерзающее болото, справа — две высоты. Двигаться дальше можно было только по дороге.

Разумеется, дорога, так же как и обе высоты, была минирована противником.

Посылаю красноармейцев Олейника и Голомыза расчистить дорогу для танков, сам остаюсь со взводом. Тем временем наша пехота вышла на второй рубеж, и сразу же противник открыл по ней бешеный огонь. Начали отвечать наши танки. Стрелки сначала залегли, но вскоре поднялись, и пехота вышла к третьему, последнему рубежу. Теперь наступила наша очередь действовать — рвать надолбы.

До надолб было метров семьдесят пять, а в тридцати метрах за ними находились белофинны. Мы были впереди пехоты. Главное, как доставить тол к надолбам? Долго раздумывать не пришлось. Заместитель политрука Шаранда взвалил на плечи ящик с 50 килограммами тола и во весь рост опрометью бросился к надолбам. За ним, тоже с ящиками тола на плечах, кинулись бойцы Олейник, Мирко, Грачев, командир отделения Рудько. Вся пятерка уже у надолб, все целы и невредимы. Наблюдаю за ними, вижу — показывают мне толовую шашку. Значит, не могут решить, где делать проход. Тогда я оставляю своего помощника со взводом, а сам перебегаю к надолбам. Там стоял наш танк, севший «гитарой» на камень. Саперы помогли ему слезть с гребня, а танкист, видя, что нас обстреливают фланкирующим пулеметным огнем, подошел и прикрыл нас корпусом танка. Сразу начали вязать заряды, но работать приходилось лежа. Огонь такой, что головы нельзя поднять. Все-таки заложили заряды, пора подрывать. Но куда тут отбежишь? Обстрел не стихает. Решили: всем оставаться рядом с местом взрыва под защитой соседнего камня.

Рвали первую 50-килограммовую группу зарядов. Бойцы уткнулись головами под камень. Мирко поджигает. Взрыв. Осколки разбитого камня бьют по ногам, по каске, по туловищу.

Спрашиваю, все ли живы. Отвечают, что все. Второй заряд зажигаю сам, — опять взрыв и опять все целы. Вижу улыбающиеся лица своей боевой пятерки — проход для танков готов.

Лежим у развороченных надолб. Ждем, когда пройдут танки. Пехота еще не двигается.