Кэсси Харти - Я смогла все рассказать

Начала я с того, что рассказала о похоронах Гвен и про то, как мне было стыдно из-за того, что она, мама, испортила жизнь этой несчастной женщине. Потом я написала, что она была плохой матерью и что она, по сути, предала меня: я рассказала ей, что дядя Билл насиловал меня, а она не захотела меня защитить. Вместо этого она стала орать на меня и обзывать лгуньей. Из-за нее я страдала от Билла все детство и юность, не зная, у кого искать защиты. Я написала, что ее роман с Биллом разрушил много судеб, и в первую очередь мою. Я рассказала ей про транквилизаторы: именно она виновата в том, что мне пришлось их принимать. Сначала я не знала, насколько это опасно. Таблетки помогали мне забыть об ужасах жизни. Мама прекрасно знала о моей зависимости от антидепрессантов, но, когда я решила завязать и мне потребовалась ее помощь, вновь предала меня.

Я писала и плакала. Мне было безумно жаль маленькую Кэсси, у которой украли детство и которая жила в постоянном страхе, не видя ничего, кроме жестокости. Я плакала по мальчику, которого Кэсси любила, но оказалось, что эта любовь греховна. Моя мать и ее подонок любовник причинили столько зла этому мальчику! Мне было жаль своего неродного отца: сколько раз ему приходилось терпеть унижения от матери. Я плакала не переставая. В самом конце письма я задала ей вопросы, мучившие меня всю жизнь. Почему она не поверила мне, когда я рассказала ей о Билле? Почему я всегда была нежеланным ребенком? Почему она не любила меня?

Мне очень хотелось оставить все в прошлом, но только после того, как мама узнает, как она виновата.

Я отправила письмо сразу же, боясь, что потом передумаю. После этого честно постаралась обо всем забыть.

Но в жизни все не так просто.

Прошлое не хотело меня отпускать.

Через несколько дней, когда вернулась домой с работы, я, к своему удивлению, обнаружила, что у дверей меня ждет полицейский.

– К нам поступила жалоба, – сказал он, – на то, что вы рассылаете письма с угрозами.

Мы с Даниэлем – он тоже только пришел с работы – переглянулись, не зная, что ответить.

– Вы недавно отправляли письмо матери? – продолжил офицер.

– Да, отправляла, – ответила я. – Только я не понимаю, почему это интересует полицию.

Тогда он достал из папки письмо и протянул его мне со словами:

– Это оно?

Я взяла из его рук исписанные листки бумаги и, пробежав их глазами, сказала:

– Ну да.

– Получив его, ваша мать позвонила в полицию и заявила, что оно ее глубоко оскорбило.

Оскорбило? Да она сама кого хочешь оскорбит! Я не знала, что сказать, но попыталась объяснить офицеру, что у меня было трудное детство и что, встретив старых знакомых, я поневоле вспомнила о прошлом. Мне было очень плохо, и я решила рассказать матери, сколько боли она мне причинила. Просто хотела сказать ей, что знаю всю правду и что мама была не права. Я и не думала ей угрожать.

– Мы обязаны рассматривать все жалобы, – вежливо сказал полицейский. – Это наша работа… Ваша мать написала заявление, но потом сама об этом пожалела, потому что ей пришлось отдать нам письмо, – прибавил он.

Еще бы не пожалеть! Она на это явно не рассчитывала. Теперь многие узнают всю правду, а матери это очень невыгодно.

– И что теперь будет? – спросила я.

– Ничего, – ответил полицейский. – Она настаивала, чтобы я непременно связался с начальством и дал ход делу, так что я прочитал письмо. Потом показал его старшему офицеру, и мы решили, что письмо не содержит ни угроз, ни оскорблений. Просто дочь пишет матери о своих чувствах. – Он посмотрел на меня с такой теплотой, что я поняла: бояться нечего. – Я сказал вашей матери, чтобы она оставила вас в покое и не пыталась с вами связаться, и рекомендую вам поступить точно так же.

Я и без его рекомендаций не собиралась иметь с ней никаких дел.

Я знала, что мама не удосужится ответить на мое письмо, но не подозревала, что она может пожаловаться в полицию на родную дочь. Однако ее заявление сыграло с ней злую шутку. Все узнали, какая она на самом деле. Я думаю, ей было очень неприятно, что чужие люди прочитали, как я обвиняю ее: она всегда очень заботилась о том, что скажут окружающие. Мне было наплевать. Она сама во всем виновата. Позвонив в полицию, она вынесла семейные тайны на суд посторонних. С детства я боялась рассказать правду. Наконец-то мой час настал!

Можно допустить, что в семь лет я в силу возраста не смогла толком объяснить, что дядя Билл со мной делал.

Теперь же я написала ей обо всем, называя вещи своими именами. Любая другая на ее месте пришла бы в ужас и примчалась ко мне, умоляя простить ее. Моя мать была не такая, как все. Вместо того чтобы признать вину и попросить прощения, она хотела упрятать меня за решетку. Черствая, бессердечная женщина.

К сожалению, написав письмо, я не испытала ожидаемого облегчения. Я не смогла избавиться от ужасных воспоминаний, хоть мучить меня они стали реже. Я должна была научиться жить с этим, другого выхода не было. Мне причинили столько боли, что раньше единственным спасением для меня были транквилизаторы. Они помогли мне на время забыть о насилии, которому я подвергалась много лет. Благодаря препаратам мне удалось загнать воспоминания об ужасах тех лет глубоко в подсознание. Теперь же они снова вырвались наружу и захлестнули меня. Я не могла больше притворяться, что ничего не было. Да, у меня было ужасное детство. Но это совсем не значит, что я должна продолжать страдать до конца своих дней!

В августе девяносто шестого мы с мужем и младшей дочкой переехали в Уэльс. Я решила снова пойти учиться, на этот раз выбрала специальность «Когнитивно-поведенческая терапия». Было нелегко: во время учебы я невольно анализировала многие эпизоды, о которых предпочла бы забыть; но я справилась с этим и незадолго до начала нового тысячелетия получила степень магистра.

Во время вручения дипломов я больше всего боялась споткнуться по пути на сцену и упасть на глазах у всего зала. На самом деле я боялась совсем другого: мне было страшно, что в последний момент все решат, что я не достойна стать магистром. Я вновь почувствовала себя маленькой девочкой, которую никто не любит. Мне казалось, все собравшиеся в зале видят меня насквозь, видят, какая я на самом деле. И тут я вдруг поняла.

Пусть видят! Я всегда мечтала быть такой, как сейчас. Гордой, уверенной в себе. Почти всю жизнь я страдала от того, что не могла раскрыться по-настоящему. Наконец-то мне это удалось! Пусть все смотрят на меня! Мне это только приятно. Впервые в жизни я понравилась самой себе.

Это был потрясающий момент, я поняла, что жизнь воистину прекрасна. И еще я поняла, что Бог все-таки есть и что он слышит меня.

После истории с письмом мы с матерью не общались. Меня это вполне устраивало. Я убедила себя, что так лучше для всех. И вот однажды я неожиданно для себя самой отправила ей открытку на Рождество. Я не ожидала, что мама ответит, поэтому очень удивилась, когда нашла в почтовом ящике конверт, подписанный ее рукой. Мне не терпелось его вскрыть. Неужели мама поздравила меня в ответ? Я надеялась, она захочет встретиться. Жизнь так ничему меня и не научила.

В конверте лежала моя открытка. Мама вернула ее, вложив в конверт записку, в которой сообщила, что у нее нет дочери по имени Кэсси.

Годы ее не изменили. Расстроенная, я выбросила открытку в помойное ведро.

После этого случая я поняла, что сама отчасти виновата в том, что не могу расстаться с прошлым. Я решила навсегда оставить попытки наладить общение с мамой и жить так, словно я сирота.

После этого мы виделись лишь однажды, летом две тысячи третьего года. Мой старший брат Том позвонил мне и сообщил, что мама в больнице и что положение очень серьезное. Хоть Даниэль и твердил, что лучше мне ее не навещать, я все же решила пойти попрощаться с матерью. Я долго бродила по отделению в поисках мамы. Я по-прежнему представляла ее такой, как в детстве: несгибаемая женщина, ненавидящая меня всей душой.

Когда же медсестра показала мне ее койку, я увидела хрупкую седовласую старушку. Это и была моя мать.

Мы с Даниэлем подошли ближе. Мне показалось, что она не сразу поняла, кто я такая. Потом, когда наконец узнала меня и увидела, что я пришла с мужем, начался очередной спектакль в ее исполнении.

– О, Кэсси, как же мне плохо, – плакала моя мама.

Она приподнялась, чтобы обнять меня. После стольких лет она продолжала играть на публику!

– Как ты себя чувствуешь? – спросила я спокойно. – Тебе получше?

– Теперь, когда ты со мной, мне намного лучше, – сказала она фирменным жалобным голосом. И, обращаясь к Даниэлю, прибавила: – Спасибо, что привезли ее ко мне.

– Ну что вы, – сказал мой муж, который всегда и во всем меня поддерживал, – я ради своей жены на все готов.

– Не забывайте, что она не только ваша, – сказала мама. – Я, как мать, по-прежнему считаю ее своей.

Мы посидели с ней еще немного. Все это время она жаловалась, что с ней плохо обращаются в больнице, что Том и мои сестры редко приходят ее навещать. Ей очень нравилось, когда ее жалеют. Каждый раз, когда меня постигало горе, она поворачивала все так, что жалели только ее.