Ричард Роуан - Очерки секретной службы. Из истории разведки

Затея Дефо, несомненно, была опасной, но он с рвением взялся за дело. Плоды услуг «правительственного» редактора очень быстро обнаружились на страницах мистовской «Джорнэл». Дефо тянул в одну сторону, якобиты — в другую. Политические статьи с бурными нападками на правительство откладывались ради «развлекательных повестей» и материала, написанного в шутливом тоне, что поражало старых читателей Миста, но завоевывало ему сотни новых. Тем не менее «Джорнэл» Миста все ещё подвергался резким нападкам органа вигов — газеты «Джорнэла» Рида. И когда связь Дефо с Мистом, наконец, обнаружилась, пресса вигов приинялась потешаться, а тори неистовствовали.

В итоге в газете Миста тотчас тали печататься резко антиправительственные статьи. В октябре 1718 года газета напечатала письмо, подписанное «сэр Эндрю Политик», которое настолько уязвило чувствительных министров короны, что типография Миста подверглась набегу и обыску, власти искали оригинал письма. На допросе Мист присягнул, что автором письма «сэра Эндрю Политика» является Дефо. Лорд Станхон знал это, кажется, от самого Дефо, и преследования против него возбуждено не было. Вскоре по протекции Дефо был выпущен из тюрьмы сам Мист. В дальнейшем Дефо ещё пару раз спасал Миста от ареста. Презирая политические взгляды Миста, Дефо явно относился к нему тепло и сочувственно. Но когда связи Дефо с правительством перестали быть тайной, Мист ответил на это партийной враждой к своему покровителю, и они разошлись.

После того как король Иаков II в страхе оставил свой трон, якобитская интрига не переставала потрясать Британские острова. Это стоило стране больших денег, времени и многих жизней.

«Паписты, якобиты и остервенелые тори» принадлежали к фешенебельному обществу, и не разделять их ханжества, фантазий и предрассудков было так же «не модно», как заниматься торговлей. Якобитов было много, это были люди настойчивые, упрямые и жизнерадостные. Питаясь ложными надеждами, они укрепляли свое положение по мере того, как действительные шансы на реставрацию Стюартов становились все мизернее.

Якобиты постоянно шныряли между Англией и Францией. Полиция обоих государств гораздо суровее поступала с отечественными заговорщиками, чем с иностранными агентами. Шпионы, которых Франция вербовала для деятельности против Англии, были в большинстве своем якобитами, Они подвергали себя двойной опасности, осложняя шпионаж участием в политическом заговоре. Как бы ни была важна их миссия или каким бы щедрым ни было вознаграждение, они никогда не скрывали своей уверенности в том, что помощь французов была лишь средством расчистить путь Стюартам. Мориц Саксонский, получив верховное командование, тотчас принял меры к организации французской разведывательной службы, и его соглашения с якобитами 1743 года показывают, что в понимании важности и задач разведки он значительно опередил других победоносных полководцев того времени. После смерти маршала французская разведка быстро пришла в упадок.

В 1755 году одним из влиятельнейших руководителей её был де Боннак, способный и энергичнейший человек, французский посол в Голландии. В числе агентов, которых он отправил в Англию, были Мобер и Робинсон. Первый в письме из Лондона в Париж выдвинул план финансового саботажа. Он собирался подорвать мощь Английского банка с помощью фальшивых банкнот, которые должны были производить лучшие граверы Франции. Людовику XV очень хотелось затруднить положение английского правительства или, по крайней мере, запугать англичан, но на такой беззаконный шаг он никак не мог решиться. Тогда Мобер хладнокровнейшим образом донес, что может подкупить одного из членов английского кабинета. Намеками он дал понять, что речь идет о лорде Холдернесе. Однако из этой сделки ничего не вышло.

Коллега Мобера Робинсон, со своей стороны, шпионил за англичанами столь нечувствительно для них, что когда попался и был осужден, то угодил в лондонский Тауэр всего лишь на полгода.

Это было время большого застоя и полной беспечности, время, когда виконт Диллон, наследственный командир Диллонского полка французской регулярной армии, мог вести дела своей воинской части, не покидая Англии. Франция и Англия шли к войне, но ирландский виконт не менял своего местожительства и в то же время не слагал с себя командования.

Де Боннака отозвали из Гааги и на его место назначили нового французского посланника д'Афрэ, который простодушнейшим образом вступил в переговоры с Фальконне — шпионом — двойником, большим поклонником золотых гиней, которые ему выплачивали англичане. Накупив немало фальшивок, д'Афрэ в конце концов раскусил Фальконне и обратился к более искусному жулику Филиппу, специальностью которого была ложная информация, якобы разоблачавшая британские планы в Канаде.

Другой шпион — двойник, швейцарец Вотравер так мало считался с д'Афрэ, что через его голову написал непосредственно Людовику XV. Он сообщал, что может узнать численность войск и цели английской экспедиции в Нидерланды. Англичане чрезвычайно опасны и умны, поскольку они сумели одурачить даже его, Вотравера, — сознавался он, — и король Франции правильно сделает, если запросит мира. Людовик предложил швейцарцу оставить дипломатию и возобновить свою работу в качестве шпиона, за которую он и получал вознаграждение. В это время — в 1757 году — Мобер и Робинсон были уже не у дел, и единственным оседлым французским шпионом в Англии был некий д-р Ансэ. Он был братом аббата Ансэ, французского дипломата, и считал свое место в Лондоне важным и безопасным. Его донесения, похоже, приносили мало пользы французскому правительству. Тем не менее, разоблачив Ансэ, англичане решили, что он представляет собой грозную опасность. С ним не собирались миндальничать, как с Робинзоном. Ансэ судили в июне 1758 года и приговорили к повешению, что потрясло не только его самого, но и весь подпольный шпионский мирок Европы. В негодовании Ансэ обратился к суду с запросом: на каком основании шпиона смеют третировать как обыкновенного уголовника?

Организация секретной службы при Ришелье и Мазарини помогла упрочить Бурбонскую монархию в лице сына и внука Генриха IV. Французский трон больше века не ведал серьезной угрозы. Кардинал Ришелье заложил фундамент этой безопасности при помощи системы шпионажа, главной целью которой было обеспечение его личной безопасности. Мазарини был вообще слишком озабочен борьбою с Фрондой и другими заговорами презиравшей его аристократии, чтобы полагаться только на правительственных шпионов или полицейских агентов, которых нельзя было и сравнивать с агентами его собственной секретной службы.

Людовик XIV, достигнув совершеннолетия и вступив на трон как самый неограниченный монарх своего времени, очень быстро изменил эти порядки. Его полицейская служба все ещё оставалась частной, но только потому, что Людовик смотрел на Францию как на свою вотчину. Это был абсолютный монарх, властвовавший по принципу «государство — это я!», и его частный шпионаж, естественно, входил в полицейское ведомство его государства — вотчины. В царствование этого монарха зарождается возведенная в систему политическая полиция, слежка, почтовая цензура и военный шпионаж в мирное время.

Людовик не только требовал регулярной и эффективной деятельности системы шпионажа, но и предоставил французской полиции средства и власть, необычайно расширившие её задачи и её возможности. Он хотел обеспечить общую безопасность в крупнейших городах Франции, где преступления, распущенность и беспорядки были явлением повседневным. Однако, дав французскому народу устойчивое правление, Людовик сделал это за счет уничтожения остатков свободы и независимости городов. Лувуа, самый прославленный после Кольбера министр Людовика XIV, имел шпионов во всех городах Франции, во всех войсковых частях. «Лувуа был единственный, которому верно служили шпионы, — писала герцогиня Орлеанская, побуждаемая больше завистью, нежели стремлением к истине. — Имея дело со шпионами, он был щедр. Каждый француз, отправлявшийся в Германию или Голландию в качестве преподавателя танцев, фехтования или верховой езды, состоял у него на содержании и осведомлял его о том, что происходило при дворах».

Другой современник сообщает: «Не было ни одного сколько-нибудь значительного офицера французской армии, достоинства и пороки которого не были бы известны до последней мелочи военному министру… Не так давно в вещах одной девушки, которая служила горничной в крупнейшей гостинице Меца и там же умерла, было найдено несколько писем от военного министра, из которых явствует, что она обязана была осведомлять его обо всем происходящем в гостинице. За это министр регулярно платил ей жалованье».