Вокруг Света - Журнал "Вокруг Света" №8 за 2005 года

1. Соединить листки бумаги так, чтобы получился объемный угол.

2. Найти где-нибудь интересный объект.

3. Написать на бумажке историю объекта (экспликацию).

4. Соединить историю объекта с ним самим.

5. Покрасить угол в красивый цвет.

6. С помощью клея прикрепить объект к стене музея.

Жаль, конечно, что завтра улетать. Так я и не увижу «дочерние предприятия» МАРКО, созданные руками женщин и детей из монтеррейского предместья. По крайней мере, до тех пор, пока плоды деятельности амбициозного латиноамериканского музея сами не доберутся до наших берегов. А это, думаю, не за горами.

Анатолий Голубовский | Фото Александра Сорина

Музей истории Мексики

Городской музей Метрополитен (современное искусство,традиции, быт)

Музей народной культуры в районе Баррио Антигуо

Музей и театр кукол в районе Баррио Антигуо

Зал бейсбольной славы (Музей мексиканского бейсбола)

Музей штата Нуэво-Леон

Музей транспорта

В образе нашей главной национальной реки, в том мифе, который создал о ней за долгие века российский народ, парадоксально сплелись взаимоисключающие черты. С одной стороны, нет ничего более фундаментального, незыблемого, даже тривиального, чем Волга. Всем известно, что она — «матушка», что в нее Стенька Разин бросил свою персидскую зазнобу, что на ней есть утес, который «серым мохом порос». Наконец, что она «впадает в Каспийское море». С другой стороны, все реки текут, в том числе и Волга. А текучесть ассоциируется с непостоянством, способностью менять личины, неясностью, небесспорностью… Достаточно легкого шлепка веслом по речной глади — и ваше отражение, только-только обретшее на ней свои контуры, разбивается, и тут же вода начинает «колдовать» над новым. Так и русский Нил, струящийся от Среднерусской возвышенности до калмыцких степей, сохраняя свои «твердокаменные» характеристики, обзаводится переменными, «импрессионистическими».

Волга, может быть, как ничто другое, выражает изменчивость нашего национального характера. Нашу склонность примерять маски, стили жизни, моральные кодексы. Нашу знаменитую «всемирную отзывчивость», обретенную в попытках объяснить себе самих себя.

Героиней нынешней экспедиции «Вокруг света» избрана река — река глазами двух пассажиров теплохода «Нижний Новгород». Видели и слышали они одно и то же, а увидели, услышали — разное и размышляли по-разному.

«Волга самодостаточна, словно содержит в себе Альфу и Омегу. В любой фазе своего течения она знает, с какой целью течет, в каждом ее изгибе просматриваются начало и конец, — говорит человек деревни и природы, славянофил, мыслитель, преданный несуетному. — В то же время она обстоятельна и работяща, со своими бесконечными тихоходными нефтевозами и сухогрузами, разливом без берегов, сизыми равнинными просторами. И еще — веселая, искристая, разнообразная — не в пример ветреному Дону, угрюмому Витиму или болезненно желтому Гангу…»

«Нет, однако, ничего безотраднее вида заброшенной церкви с проваленными куполами, ободранными стенами и колокольней без колоколов, стоящей, как на паперти, на высоком волжском берегу», — откликается урбанист, житель «каменных джунглей».

«Неуемная вода распространяет и перемешивает культуры и народы, создавая творческую среду для каждого нового поколения», — радуется фотохудожник.

«Ожидаемой яркой пестроты народов Поволжья, которая, видимо, когда-то сильно бросалась в глаза, я не смог обнаружить. Конечно, спутать большеглазую русскую красавицу и смуглую гибко-подвижную красотку татарских кровей нельзя. Но на всех людях лежит унылая печать какого-то обезличивания, наложенная бездушным советским интернационализмом. Кажется, она не скоро исчезнет…» — констатирует скептический поэт.

В общем, очевидно: сегодняшняя Волга — это мы сами, наши настроения и страхи, сильные и слабые стороны, единство и борьба российских противоположностей, отраженных «от водной глади» в большом путешествии наших авторов.

Виктор Грицюк: Зажатый берегами неотвратимо, как тисками, теплоход ползет вверх, вторя изгибам реки, пропуская слева — красные, а справа белые бакены. Медленно разворачиваются перед нами высокие кручи с молодо-зелеными шапками. Каждая рощица — идеальное место для одинокой ночевки с палаткой. Рядом — чистая вода, песок мягок, на нем — выброшенные паводком коряги, топливо для костра. Жаль, что на корабле нет стоп-крана. Жаль, что я никогда не буду там, в каждом из примеченных живописных мест. Россия велика, всюду не успеешь…

Евгений Рейн: В десять вечера в большом баре начинается музыка. Очень неплохой аккордеонист Коля Боцманов может изобразить, похоже, все на свете и охотно откликается на заказы и просьбы. Причем даже на самое экзотическое ретро для такого «мастодонта», как я: звучат «Цветущий май», «Брызги шампанского», «Бублички», «Мурка», «В Кейптаунском порту»… Он играет, я в полном одиночестве слушаю…

Ближе к полуночи в центральном салоне за овальными столиками несколько компаний немцев коротают время за картами. Им явно скучновато. Как потом оказалось, на теплоходе подготовились к борьбе с этим состоянием души разными методами. Например, посредством изготовления кукол из марли, ваты и разноцветных лоскутов под присмотром бойкой русской девицы, старательно имитирующей энтузиазм. Кроме того, немецкие гости играли в загадочную игру «два капитана», смотрели старые советские и новые американские фильмы, слушали частушки, в том числе знаменитые саратовские «страдания», и сами пели весьма организованным и неплохим хором.

Виктор Грицюк: На теплоходе незнакомые люди здороваются по десять раз в сутки и желают друг другу в ресторане приятного аппетита. Каждый окурок попадает точно в урну. Здесь не по-домашнему крепко одеколонятся.

Рейс почти целиком закуплен немецкими туристами (россиян среди пассажиров — не более десятка), причем пенсионерами, детьми тех, кто добрался до Волги в 1943-м (и, скорее всего, не вернулся домой). Теперь вот они тоже сюда добрались. С бумажками в руках разучивают в прозрачном павильоне верхней палубы песню о Волге: «Вольга-Вольга, мутер вассер, Вольга гроссе руссиш флюс…». А еще они поют ее по-русски. При этом встают и садятся, начинают и замолкают одновременно. Дисциплина — великая вещь, но пугающая, особенно для славянских разгильдяев.

Евгений Рейн: Специальный пароходный буклет для немцев составлен с большой выдумкой. Он не ограничивается тем широким репертуаром, который успел посвятить Волге русский народ, а содержит и оригинальные произведения неизвестного мне авторства. В ранний час, когда «Нижний Новгород» только выплывал из полосы утреннего тумана, я неоднократно бывал разбужен оптимистическими немецкими куплетами, смысл которых в переводе можно передать приблизительно так:

Допоздна-то допоздна, а наутро, заметьте, все как огурчики.

Евгений Рейн: Ночь съедает расстояния. Проснулся — и представляешь себе, что сотни тысяч кубометров воды утекли тебе навстречу и перестали быть. Больше никак нельзя зачерпнуть из Волги ту пригоршню ледяной майской воды, которую можно было зачерпнуть, скажем, вчера в 23.59. И самого тебя вчерашнего — тоже уже нет.

В дне минувшем остались и «Прощание славянки» в исполнении оркестра на донской пристани (по моему разумению, это лучший марш на свете — его следовало бы сделать гимном России), и не освоившиеся еще с городскими манерами южнорусские казачки, которые босиком тащат снедь с базара домой по главной ростовской улице (естественно, Ленина), и искусственные насаждения по берегам Волго-Донского канала. Наутро, когда черно-желтая пена за бортами «Нижнего Новгорода» сменила цвет на лазурный, мы уже плывем по величайшей из рек Европы. Причем по самым богатым ее угодьям. Если верить справочнику 1930 года, 80 лет назад из вод нижней Волги ежегодно извлекалось около 500 миллионов килограммов рыбы (можно представить себе, сколько ее плескалось тут в древности, когда цивилизованные греки называли реку Ра, или в Средневековье, когда для хазар это был Итиль или Атель).

Просторная водная гладь выглядит безмятежно, а между тем под нею (то есть прямо подо мной!) движется такая невообразимая живая масса! Пол-утра, облокотившись на палубные перила, я пытался представить себе это наглядно, пока мои наивные упражнения не прервал интеллигентного вида пожилой попутчик-эколог. Оказывается, поражаться уже нечему — река обеднела в десятки раз. И дело не столько в этом, сколько в необратимости потерь. Даже если все производства вдруг остановятся, а люди навсегда откажутся от даров Волги, ни прежней численности рыбных стай, ни былой чистоты воды никакими способами и никто не восстановит. На многих участках необратимые изменения произошли даже с самим руслом — оно так отравлено, что само отторгает жизнь.