Клим Дегтярев - Штирлиц без грима

Четвертая серия

Вальтер Шелленберг распространяется о том, сможет ли «козел отпущения» генерал-фельдмаршал Альберт Кессельринг, командующий в Италии немецкими войсками, обеспечить себе алиби в случае провала секретной миссии генерала Карла Вольфа в Швейцарии. Слово «алиби» он употребляет в смысле «непричастность». Между тем, в русском языке этим словом называется невозможность совершения преступления некоторым лицом, обусловленная нахождением этого лица в другом месте в момент, когда преступление совершалось. К случаю с Кессельрингом это слово не имеет отношения (конечно, если никто не заподозрит, что по ночам военачальник летает из Италии в Берн)30.

Когда Генрих Мюллер, идя по коридору, встретил Вальтера Шелленберга и Макса Штирлица, то очень удивился. Начнем с того, что IV управление (гестапо) и VI управление (политическая разведка) располагались в разных зданиях, расстояние между которыми превышало десять километров.

Центральный аппарат гестапо располагалось в пятиэтажном здание, в котором когда-то находилась Школа прикладных и декоративных искусств на Принц-Альбрехт-штрассе, 8. В подвале этого здания находилась печально знаменитая внутренняя тюрьма гестапо. Там находилось 36 узких, как пенал, одиночных и одна общая камера.

Вопреки распространенному представлению (вспомним, как Штирлиц находясь в одной из камер, пытался придумать, как отпечатки его пальцев оказались на чемодане русской радистки), в них допросов не проводили – это было просто невозможно из-за размеров.

Допрашивали в кабинетах следователей на верхних этажах. Тюрьма продолжала функционировать до апреля 1945 года, хотя само здание было частично разрушено в январе 1945 года. Так что не могли советского разведчика вести из кабинета Генриха Мюллера в подвал. Тем более, что шеф гестапо до февраля 1945 года сидел в соседнем здание – в бывшем отеле «Принц Альберхт» на Принц-Альбрехтштрассе, 9. А после того, как «Дом СС» был разрушен в результате авианалета в январе 1945 года, то Генрих Мюллер перебрался в респектабельное здание на Курфюрстенштрассе 115—116 в районе Тиргартен31.

А кабинет Вальтера Шелленберга находился в здание расположенном по адресу Беркаерштрассе, 32 (угол с Гогенцоллерндамм) в районе Берлин-Шмаргендорф. Там так же находилось несколько отделов и рефератов VI управление РСХА32. Раннее в этом здание находился Дом престарелых еврейской общины Берлина33.

Так что «страшно далеки» были кабинеты Вальтера Шелленберга, Генриха Мюллера и Генриха Гиммлера друг от друга. Можно допустить, что у сотрудников РСХА была странная привычка гулять в рабочее время по коридорам чужих управлений и заглядывать без приглашения в гости друг другу. Хотя почему-то никто из руководителей и сотрудников центрального аппарата спецслужб Третьего Рейха не указал на этот занимательный факт в своих мемуарах.

Когда Карл Вольф отправляет из Берна послание своему начальнику – Генриху Гиммлеру, то очень опасается, что оно может попасть в чужие руки. Если допустить маниакальную подозрительность всех в Третьем Рейхе и стремление быть в курсе всей служебной переписки руководителя СС с верховным руководителем СС и полиции Италии, то почему это письмо нельзя было зашифровать. Тот же «книжный шифр» мог вполне подойти для этой цели34.

По необъяснимой причине (дело происходит в капиталистической Германии, а не в социалистическом Советском Союзе) радистка Кэт оказывается в одной из самых дорогих клиник Третьего Рейха. Клиника «Шарите» (правильно «Харите») – это комплекс из нескольких больниц, поликлиник и научно-исследовательских центров. Стоимость лечения в сутки составляла от 18 марок и выше. Ее должны были доставить в ближайшую окружную больницу, расположенную по адресу Ахенбахштрассе 4. Для пребывания в указанном выше элитном медицинском заведении она, мягко говоря, была неплатежеспособна. Годовое пособие ее погибшего мужа было не больше 2,4 тысяч марок (200 марок ежемесячно). Какой-то доход, но не очень большой, приносила его фирма. При этом расходы на продукты питания (а она ждала ребенка), налоги и т. п. были большими.

Советский разведчик обладал феноменальными возможностями. Например, он сумел незаметно попасть в кабинет Мартина Бормана и положить на стол секретное письмо. Просто другого способа доставить его адресату не существует. Дело в том, что секретная корреспонденция регистрируется в специальном журнале при сдаче ее в экспедицию. А для этого нужно указать не только полный адрес получателя, но и отправителя. На конверте этого не было указано. Так что пришлось Штирлицу самому выступать в роли почтальона. И, скорее всего, Мартин Борман это послание, которое было доставлено ему с нарушением канонов секретного делопроизводства, отправил бы в мусор, не читая.

Из «Семнадцати мгновений весны» можно узнать множество новых подробной работы VI управления РСХА. Например, Штирлиц втирается в доверие к сотруднику IV Управления РСХА штрумбаннфюреру СС Рольфу (его в фильме сыграл актер Алексей Сафонов), выведывает у него местонахождение русской радистки Кати Козловой и спешит арестовать ее (напомним, что ведомство Вальтера Шелленберга не имела право проводить аресты на территории Германии) прежде гестапо, фактически он делает подлость шефу гестапо Генриху Мюллеру и еще большую подлость Рольфу. Но Генрих Мюллер в дальнейшем всё равно уважает подлеца Штирлица (который грубо нарушает закон) и не пользуется случаем размазать его по стенке, когда тот «залетает» с отпечатками пальцев на чемодане с рацией. Неимоверной снисходительности человек, наверное, был этот самый Генрих Мюллер (жаль только, что большинство современников не отметили этого качества его характера). Ведь из показанных в течение всего фильма корректных и даже где-то теплых отношений между работниками Главного управления имперской безопасности вовсе не следует, что гадить друг другу было у них настолько распространенным делом, что пострадавшие даже не обращали на это внимания35.

Первый вопрос, когда видим оставленный без присмотра узел спецсвязи – куда исчез дежурный. Вдруг кто-нибудь из руководства решит позвонить. Почему часовые остались на своих постах, а связист – нет.

Второй вопрос – если Штирлицу необходимо было сохранить в тайне свой визит, то почему он хватался голыми руками (а не через носовой платок) за ручку двери и трубку телефона.

Третий вопрос – как с городского телефона можно было позвонить на аппарат спецсвязи.

Четвертый вопрос – Штирлиц разговаривал с Альбертом Борманом – адъютантом Адольфа Гитлера по партии, а не с Мартином Борманом. Собеседник ведь назвал лишь фамилию.

На разыгрываемом допросе Штирлиц призывает русскую радистку не верить фильмам о немцах, снимаемым в Алма-Ате. В этих фильмах немцы якобы выставляются дураками, а на самом деле они не такие. Интересно, они оба могли их видеть? Допустим, Катя Козлова появилась в Германии после 1941 года. Хотя в это верится с трудом. Маловероятно, что и сам советский разведчик мог созерцать эти киноленты. Вот только Кэт живет в Третьем Рейхе уже несколько лет и получила прекрасное представление о немцах – ведь она с ними общается каждый день! Но глупая болтовня Штирлица почему-то квалифицируется Генрихом Мюллером как безукоризненная работа.

Порой Штирлиц любил назначать встречи своим агентам в труднодоступных местах. Например, в Музее природоведения. Поясним, что речь идет о так называемом Университетском музее, который «принадлежал» четырем институтам: Петрографическому, Геолого-палеонтологическому, Зоологическому, и Благородных металлов и самоцветов. Доступ в него был строго ограничен, как в любое научное учреждение. Допустим, что Штирлиц мог попасть туда, используя в качестве пропуска свое служебное удостоверение.

Агентам Клаусу (актер Лев Дуров) и «Ильзе» пришлось бы воспользоваться помощью своих кураторов из VI и IV Управления РСХА, хотя такое маловероятно – ведь это «расшифровка».

Название Цветочной улицы написано по-немецки с грубой ошибкой. В фильме Bl“menstrabe (вместо «u» использовано «“»), а должно быть Blumenstrabe. Хотя если быть совсем точным, то швейцарский немецкий отличается тем еще, что в нем отсутствует «эс-цет» и слово «улица» пишется через «SS».