Владимир Марочкин - Повседневная жизнь российского рок-музыканта

Рок-лаборатория быстро и энергично наладила концертную деятельность в столице. Ольга Опрятная добилась, чтобы Министерство культуры тарифицировало любительские ансамбли, входившие в состав рок-лаборатории (а их только в 1987 году было более полусотни, а к концу десятилетия их число перевалило за сотню), и музыканты отныне смогли вполне легально получать деньги за выступления. Лабораторские группы быстро освоили концертные залы столицы и начали активно выезжать на гастроли по городам СССР. А в августе 1986 года «Ва-банкъ» отправился на фестиваль в Польшу, став первой любительской советской рок-группой, выехавшей с концертами за рубеж.

26 октября 1987 года и вовсе случилось уникальное событие: по приглашению рок-лаборатории в Москву с концертами приехала финская панк-группа «Sielun Veljet» (в европейских чартсах — «L'Amourder»). Таким образом Московская рок-лаборатория прорвала монополию Госконцерта СССР на приглашения зарубежных артистов.

На 1987–1988 годы пришелся пик популярности рок-музыки у нас в стране. Аншлаги во дворцах спорта и на стадионах были даже на выступлениях групп, исполняющих экспериментальную и совершенно немассовую музыку. Именно после таких аншлагов Алексей Борисов, лидер «Ночного Проспекта», подспудной целью которого было желание своей музыкой «испортить всем настроение», решил отказаться от лакомого приглашения поехать на работу в Нью-Йорк в советское представительство, остался дома и продолжил карьеру музыканта…

Самый знаменитый концерт конца десятилетия — «Рок-панорама-87» в Лужниках, где свершилась историческая справедливость: Гран-при получил один из старейших наших рок-музыкантов Сергей Попов и его группа «Алиби» за свою «Последнюю песню». Это был такой минорно-мажорный гимн, наполняющий глаза слезами и наливающий мышцы сталью. В афише «Рок-Панорамы» группа «Алиби» занимала довольно серенькое место, теряясь среди более хитовых соседей типа «Наутилуса Помпилиуса» или «Бригады С», но лишь только Попов запел со сцены Дворца спорта в Лужниках свою «Последнюю песню», как зал поднялся на ноги. Сидеть оставались только человек двадцать где-то в углу, за порталами — оттуда мало что было видно и слышно, и они жили своей жизнью. Туда тут же подлетел Градский и сочным баритоном заорал: «Встать! Тох-ти-би-тох! Все стоят, а вы почему сидите?!» Народ беспрекословно встал…

В 80-е годы палитра стилей рок-музыки расцветилась самыми яркими красками. Десятилетие началось с вторжения в наше рок-сообщество музыки рэггей. Ритмы с Ямайки захватили практически всех музыкантов, у одних это был еще один кирпич в творчестве («Аквариум», «Зоопарк», «Карнавал»), у других — фундамент («Воскресенье», столичный «Кабинет», позднее — «Вежливый Отказ»).

«Новая волна», ступившая на нашу землю вслед за рэггей, впервые проявилась во множестве чисто студийных коллективов, благо условности стиля это приветствовали. Такие ансамбли, часто состоявшие из одного-двух человек, практически не давали концертов, а только работали в студиях над записью своих альбомов («Отряд имени Валерия Чкалова», «Театр», «Доктор»).

Камерность андерграунда и ориентация на квартирные концерты дали толчок для развития так называемого бард-рока. Сергей Рыженко очень точно анализирует причины рождения этого стиля:

«Электрические рок-концерты тогда были разновидностью хеппенинга, где, как правило, слов никто не слышал, музыки почти никакой не было, стоял какой-то маловразумительный рев, с перегрузками, хрипами, с вечно пьяным звукорежиссером, который к концу программы просто вырубался от количества выпитого портвейна и вермута, но народ это совершенно не интересовало, потому что все «хавали» энергетику, которую давали группы со сцены, в ответ из зала шла энергетика, изрядно подогретая портвейном, причем сильно присутствовал элемент стрема, потому что в любой момент могли появиться менты — и они часто появлялись, и все заканчивалось всеобщим вязанием. Чистый андерграунд! Кроме того, это было редко, это не кормило, и в основном люди жили с «квартирных» сейшнов. А там ты выходишь — сидит толпа человек в пятьдесят или даже в сто, которые набиваются в однокомнатную квартиру, а ты — только с гитарой. И что они будут слушать? Они будут слушать тексты, поэтому, естественно, все песни были текстовые. И хорошо, если удавалось все это в электричество воплотить, а не удавалось — и так можно съесть».

Элитарность андерграунда породила и различные авангардные направления, связанные с хеппенингом («Последний Шанс», «Среднерусская Возвышенность»), даже панк-рок в начале 80-х годов явился у нас проявлением авангарда («Футбол» Сергея Рыженко).

К середине 80-х на нашей рок-сцене обосновались все стили, существовавшие к тому моменту в мировой практике: «новая волна» («Кино», «Алиса», «Телевизор», «Альянс»), ска («Странные Игры», московский «Кабинет»), глэм («Звуки Му»), брэйк-дэнс («Вектор» Владимира Рацкевича), неорокабилли («Браво», «Мистер Твистер»), свинг-рок («Бригада С»), панк («АУ», «Чудо-Юдо», «Амнистия», «Пого»), гаражный рок («Гражданская Оборона»), арт-рок («Джунгли», «Николай Коперник», «Лунный Пьеро»), психоделика («Оптимальный Вариант»), индастриэл («Ночной Проспект»). Чувствовался недостаток блюза, но его в то время во всем мире было мало, ибо «новая волна» провозгласила приоритеты рэггей и соул. Зато рок тесно переплелся с традициями КВН и Студенческого театра миниатюр («Манго Манго», «Порт-Артур», «Тупые», «Клиника»).

После того как Московская рок-лаборатория вывела андерграунд на поверхность, произошел взрыв популярности хэви-метал. Маргинальная молодежь нашла в этом стиле выход своим комплексам и страхам. Структура хэви-метал имеет не только художественную ценность, она наполнена языческими культовыми обрядами, позволяющими пережить трудные времена. Поэтому огромная популярность тяжелых стилей у нас проявилась не только как следствие общемировой тенденции, но и потому, что у молодых людей накопилось слишком много неуверенности в собственных силах. «Металл» давал возможность людям почувствовать себя сильнее. С его появлением Москва разделилась географически: на севере и юге столицы, там, где расположены рабочие окраины, жили металлисты, а на западе и востоке — приверженцы более элитарных стилей. Такое разделение сохраняется, кстати, и по сей день.

В конце концов наше рок-сообщество породило и свой собственный жанр — анархический рок. Первыми здесь оказались московские группы «Э.С.Т.» и «Монгол Шуудан». Это был панк-рок, настоянный на национальной, в основном казачьей, мелодике и пропитанный идеями анархии времен Гражданской войны. Нашим рок-сообществом это было воспринято как квинтэссенция идеи свободы духа в рок-музыке.

В 1989 году на нашей рок-сцене зазвучал термин «World Music», или, как это называется у нас, «этническая музыка». Группы «Вежливый Отказ», «Альянс» и певица Инна Желанная попытались синтезировать традиционные ритмы рока с национальной русской мелодикой. Эта вторая попытка (а первая была предпринята еще в 60-е годы А. Лерманом и А. Градским) оказалась более удачной, и в 90-е годы эксперименты с фольклором стали мейнстримом.

Неожиданно все закончилось. В августе 1991 года перестал существовать Советский Союз, который распался на ряд суверенных государств. С изменением политической географии в нашем рок-сообществе нарушились внутренние связи, а последовавшая за августом «шоковая терапия» свела к нулю концертную деятельность в стране, так как стало невозможно отправить группы на гастроли, ибо железнодорожные билеты были теперь не по карману музыкантам, а билеты на концерты — не по карману публике. Рок-революция 80-х, так весело начинавшаяся в Питере, потерпела неудачу. Ленинградский рок-клуб закрылся. Вслед за ним о самоликвидации объявила и Московская рок-лаборатория…

Но ведь не может же быть так, чтобы совсем ничего не было?! Рок-музыка перебралась в маленькие залы, как когда-то в 60-е. Пример снова подала Москва. 31 октября 1992 года Олег Абрамов открыл в московском районе Сокол рок-кафе «Секстон ФоЗД», которое теперь принято называть первым в России. Следом открылись «Улица Радио», «Не Бей Копытом», «Табула Раса», «Р-клуб». В Питере заработали «Нора» да «Дыра». А потом и в каждом городе открылось по рок-кафе — это стало новой нормой жизни. История нашего рока конца XX века — это история небольших рок-клубов, появившихся на свет уже в новое время.

Основными стилями 90-х стали прыгучая прифанкованная альтернатива и рэггей, который из фрагмента в творчестве великих групп оформился в настоящее движение с традициями, атрибутикой и правилами приема в члены.

Но главным стилем как у нас, так и за рубежом стала «World Music»— отчаянная попытка человека техногенной эры найти свои корни. Поскольку в самой Европе раскопать собственную историю под слоем позднейших культурных напластований оказалось делом чрезвычайно сложным, многие музыканты обратили свое внимание на периферию мира, где еще могли сохраниться в первозданном виде архаичные культы. До недавних пор «этническое» чаще всего воспринималось как «археологическое» или «этнографическое», как некий музейный экспонат, достойный преклонения и сохранения. Поэтому «этническое» всегда противопоставляли «современному», причем одна сторона утверждала, что «современное» — это регресс, а другая — что «этническое» безнадежно устарело. Но в 90-е годы пришло понимание, что этническое вовсе не есть что-то изначальное и древнее. Оказалось, что этническое — исторично. «World Music» — это современный стиль, а не эксплуатация народных элементов в угоду модным веяниям. Это — главное объяснение массового увлечения этнической музыкой. И если в 80-е годы этническая музыка была лишь полем экспериментов наиболее продвинутых авангардистов, то в 90-е годы она вошла в плоть и кровь современной музыки, и изъять ее оттуда уже невозможно.