Дмитрий Быков - Воскрешение Некрасова

И я думаю, что из всей русской литературы Некрасов больше всего потрудился над тем, чтобы нам это надоело.

– Какие аналогии с Некрасовым среди руководителей современных СМИ Вы назовете?

– Немного время не то. Но его аналогия в ХХ веке есть, она совершенно очевидна: прожил почти столько же. Тоже всю жизнь томился совестью, по-некрасовски сильно пил – великий крестьянский поэт, создатель великого либерального журнала, природный почвенник, по воле обстоятельств западник, со многими отступлениями, человек, открывший нам полную аналогию Достоевского (в свое время Некрасов открыл Достоевского, первым его напечатал).

Александр Трифонович Твардовский так же открыл нам Солженицына, и мы напрасно ищем в Солженицыне того, чего в нем нет. Он не эпический писатель, он – писатель-публицист, как Достоевский. Памфлетист, спорщик. И поэтому очень странно ждать от него какой-то исторической объективности. Кстати говоря, если бы Достоевский написал свое «Красное колесо», оно тоже было бы совершенно нечитаемо, но абсолютно точно, что в нем были бы гениальные куски, вроде «Ленина в Цюрихе» или «Столыпина».

Так что аналог у Некрасова есть, конечно, это Твардовский. Они похожи до мелочей. Та же слезная сентиментальность. Нельзя без слез читать «По дороге на Берлин», та же ухмылка, довольно жесткая («Она и он передовые//Завод отстроили впервые//Отсталый зав, растущий пред// И в коммунизм идущий дед»), невыносимая в целом поэма «За далью – даль», которая является, кстати говоря, абсолютным клоном «Кому на Руси жить хорошо». Только там автор едет в одиночку и точно так же никуда не приезжает. Такая дорога без конца.

Ну и, разумеется, поздняя лирика Твардовского очень сопоставима с «Последними песнями». И думаю, что им обоим очень близко и приятно было бы это сопоставление. С той только разницей, что Некрасов как-то разряжал свою натуру утонченной карточной игрой и охотой, а за отсутствием карт и охоты у Твардовского все ушло в алкоголизм. Но алкоголизм такой веселый и изобретательный, что, действительно… Знаменитая история, когда Твардовский идет к безрукому детскому писателю Иосифу Дику и несет в одной руке какой-то сверток, а в другой пилу. Дик спрашивает: «А что это вы со свертком, Александр Трифонович?» Тот говорит: «Все думают: Твардовский идет к Дику, зачем? Наверное, он идет помочь ему, наверное, он несет ему пилу, чтобы спилить какой-нибудь сухой сук у него в доме. И никто не подумает плохого. А у меня здесь совсем другое…» Разворачивает сверток и вынимает оттуда чекушку. Я думаю, что эта история вполне сопоставима по остроумию и изобретательности с некрасовскими достижениями на охоте.

Но если говорить серьезно, то алкоголизм Твардовского был не от хорошей жизни. А от того же чувства вины за все и прежде всего за свою семью. Та же дикая боль от сознания половинчатости всего, что сделано. Почитаешь сейчас дневники Твардовского, так это просто конспект «Рыцаря на час».

Я думаю, что если где-нибудь и есть какое-нибудь послесмертие, то в нем Некрасов с Твардовским выпивают, картежничают, охотятся и мучаются чувством вины, и, в общем, прекрасно себя ощущают. Такая аналогия есть.

Кстати, вот занятный вопрос: почему сегодня не может быть такого редактора? Я знаю нескольких приличных редакторов в России. И у некоторых из них даже работаю. Но разница в том, что, во-первых, их никто не закрывает. Им все можно. Все, что они делают, они делают по личному побуждению. Это самоцензура. Может быть, поэтому совесть их не мучает. Может быть, поэтому они и не пьют. Может быть, поэтому у них нет желания писать лирику. Они честно и искренне полагают, что делают свое дело. Совести нет ни у кого, грубо говоря, поэтому нет и Некрасова.

– Вопрос, который задавался в «Кому на Руси жить хорошо», актуален ли сейчас? И как вы ответили бы сами на него?

– Этот вопрос неверно сформулирован. Может быть, потому и не получилось ответить на него. Гениальная поэма состоялась именно потому, что вопрос неверно сформулирован.

Я давеча разговаривал с Акуниным, и он сказал, что, может быть, «Преступление и наказание» именно потому и гениальный детектив, что как детектив он совершенно алогичен. Кстати, эту же мысль мы обсуждали с вами тоже на лекции. Действительно, неправильно сформулированная вещь дает иногда блестящий художественный результат.

Можно спросить: кто на Руси живет правильно? И ответом будет: Гриша Добросклонов. Можно спросить: кому на Руси жить плохо? И ответов мы получим страшное количество. Но «кому на Руси жить хорошо?» – это не очень корректная формулировка. У кого совесть спокойна, тот почти наверняка скотина. Кто в России процветает и благоденствует, мы все видим сами и о них поэму писать не стоит.

Видимо, правильно сформулированный вопрос здесь: кому на Руси жить не настолько плохо? Вот чтобы осталось еще что-то человеческое. Кому на Руси жить «ничего»? Кому на Руси жить кое-как?

А кому хорошо, кто здесь счастлив, я такого человека не назову. Наверное, потому, что как только он становится счастливым, перед ним появляется ужасная совесть и кусает его в нежное место, говоря: «А вот посмотри, а вот как этот, этот, этот…» И какое уж тут хорошо…

Поэтому, наверное, хорошо жить пьяному, у которого несколько снижается критичность в этот момент. Но ему наутро очень плохо. Так что, как видим, некрасовский вопрос ответа не имеет.

– Расскажите, пожалуйста, про женщин Некрасова.

– Булыгина, зачем тебе это знать? (смех в зале) Вот с женщинами Некрасова вышла довольно интересная история.

Авдотья Яковлевна Панаева, наверное, самая роковая женщина в русской литературе после Лили Брик, вошла в некрасовскую лирику как удивительный образ женщины-мучительницы, женщины, которую всегда жалко, которую всегда презираешь, которую временами ненавидишь и от которой не можешь оторваться. Но это и женщина-единомышленница, женщина-соратник, с ней вместе он написал два едва ли не самых увлекательных романа 1850-х годов. И если «Мертвое озеро» читать сегодня совершенно невозможно, то «Три стороны света» мой сын, например, прочел с большим удовольствием как замечательный путеводитель по России. Правда, линия с горбуном там совсем не интересна, роковая, готическая линия. А вот путешествия Каютина очень веселые. Я сам до сих пор вспоминаю, что пуля, засевшая в жире моржа, не то что не ранит его, а даже доставляет ему некоторую приятность. Вот.

Конечно, они – замечательная пара лирическая, творческая, очень, в каком-то смысле, несчастная, потому что Авдотья Яковлевна совершенно не умела смирить свои амбиции, свои потребности и была не очень чистоплотна в делах финансовых. И крайне честолюбива. И она измывалась над Некрасовым разнообразно. Чуть ли не заставляла в воду броситься – «если вы меня любите».

Но при всем при этом он ее добился. И, видимо, это замечательное доказательство того, что хороша та женщина, которая мучает.

Было у него несколько мимолетных связей. С француженкой-актрисой, с проститутками разного рода, пока на одной из проституток он сам не женился, переименовав ее в Зину, – так-то она была Фекла, насколько я помню, это нуждается в уточнении. Она прожила до 1922 года, Чуковский успел ее проинтервьюировать.

Удивительно, что он должен был оставить ей огромное состояние – Некрасов был хорошо печатающийся русский поэт с потрясающими тиражами по тем временам. Суммарный тираж сборника стихотворений, который переиздавался каждые два года, я думаю, тысяч за двадцать-то перевалил, это для Российской империи XIX века очень много. Первый тираж – три тысячи – разошелся в неделю. Но Некрасов ничего не оставил. Все эти деньги ушли разнообразно на тайные дела. Он много сделал для того, чтобы тайно, тихо это осуществить. Ушли они на помощь русским революционным кружкам, с которыми он был связан теснее, чем мы думаем, ушли на издание «Отечественных Записок» и ушли на разного рода анонимную помощь бедным русским литераторам. Он оставил жену буквально с минимумом средств, который был достаточен, чтобы обеспечить ее жизнь. Это поступок в своем роде героический. И я, пожалуй, такой высоты самопожертвования уже не понимаю. Честно сказать, я, как всякий русский литератор, люблю, конечно, народ и сочувствую его горю. Но семья ведь тоже народ, понимаете. А вот этот поступок я понять не могу, но преклоняюсь перед ним чрезвычайно. Таинственно исчезнувшее наследство Некрасова, наверное, более интересная история, чем вся его бурная личная жизнь.

Что касается его отношений с женщинами, то сам он в одном из писем замечательно писал: «Такой уж я несчастный Сердечкин!» Да, действительно, очень привязчивый, очень сентиментальный и страстно мучающий объект своей любви, потому что без этого неинтересно.

– Перечислите экранизации Некрасова.