Джим Лоувелл - АПОЛЛОН-13

Гас Гриссом, Эд Уайт и Роджер Чаффи были похоронены четыре дня спустя 31 января 1967 года. Гриссома и Чаффи должны были предать земле со всеми воинскими почестями на Арлингтонском национальном кладбище. Уайта, по его завещанию, следовало похоронить там, где и хотел быть похороненным его отец, в его альма-матер, в Вест Пойнте. Церемонию прощания с астронавтом первого отряда Гриссома и астронавтом третьего отряда Чаффи посетило много чиновников, включая и Линдона Джонсона. Джим Лоувелл и остальные астронавты второго отряда вместе с леди Берд Джонсон и Хьюбертом Хамфри поехали в Вест Пойнт. Лоувелл прилетел в академию Вест Пойнт на «Т-38» вместе с Фрэнком Борманом, его командиром во время полета «Джемини-7». После их двухнедельного полета в капсуле «Джемини», выполненной в форме анчоуса, они ни разу не встречались, но сейчас они большей частью молчали. Борман предложил вспомнить погибших пилотов, Лоувелл рассказал ему историю о запонках, а потом каждый захотел побыть в тишине.

Из двух сегодняшних церемоний, прощание с Уайтом было явно более простым. Похороны происходили в старой кадетской часовне, где присутствовало около девятисот человек. После службы Лоувелл, Борман, Армстронг, Конрад, Олдрин и Том Стэффорд подняли гроб на постамент, и после прощальных слов Уайта опустили в бетонную могилу.

В Арлингтоне все было пышнее. В сопровождении Президента, с пролетом истребителя «Фантом» над головами, с оркестром, горнистами, салютной командой и почетным караулом, выставленным вокруг могилы, с Гриссомом и Чаффи простились, как будто с губернаторами. Гроб с телом ветерана программы «Меркурия» Гриссома несли Ширра, Слэйтон, Купер, Карпентер, Алан Шеппард и Джон Гленн. Чаффи опустили в могилу летчики из авиации и члены его третьего отряда астронавтов. Президент Джонсон пробормотал слова сочувствия над их могилами. Его соболезнования были встречены весьма прохладно, ведь он был одним из тех, кто в последние годы вогнал космическую программу в нездоровый и безрассудный, галоп. Отец Чаффи, узнав Президента, когда они встретились над могилой, окинул его коротким взглядом, кивнул и снова отвернулся. Родители Гриссома вообще не смотрели в глаза Техасца.

Ораторы, конечно, чрезвычайно восхваляли достижения астронавтов. Гриссом был назван «пионером» и «одним из героев космической эры». Аналогичными почестями был осыпан Эд Уайт из Вест Пойнта. Только панегирик по Чаффи вызвал, как показалось, натянутые аплодисменты. Новичок в отряде астронавтов еще не летал выше, чем обычный пилот авиации, поэтому оды в честь ушедшего астронавта были скорее не в честь того, что он сделал, а в честь того, что он мог бы сделать.

По крайне мере, один человек в Арлингтоне знал, что Чаффи уже достиг больше, чем многие другие. Стоя среди монументов, Уолли Ширра вспоминал ту неделю в октябре 1962 года, когда он приехал Белый Дом для награждения медалью. Церемония оказалась заметно более формальной, чем аналогичные церемонии первых астронавтов. Не только из-за того, что пропала новизна программы «Меркурий», а скорее, потому что Президент Кеннеди думал о другом. Недавние разведывательные полеты над Кубой обнаружили на полях сахарного тростника ракетные шахты и пусковые установки и, самое главное, межконтинентальные баллистические ракеты. Хотя Ширра не мог этого знать, но когда он в тот момент стоял с женой и дочерью в Овальном Кабинете, другой пилот на другом разведывательном самолете взлетал в небо и держал курс на вражеский остров Кастро для сбора дополнительных сведений для Президента. Пилотом того самолета и был Роджер Чаффи.

Ширра тихо попрощался с астронавтом, который никогда не был в космосе. Он, действительно, был гениальным парнем.

В четвертом часу утра субботы в Сочельник Фрэнк Борман, Джим Лоувелл и Билл Андерс проснулись в квартире для экипажа Космического Центра им. Кеннеди. До восхода солнца оставалось еще несколько часов, но из-под двери пробивался искусственный свет.

Эта квартира была значительно лучше обычной казармы. «НАСА» не поскупилось на удобства для людей, собирающихся в космический полет, застелив общие спальни новыми коврами, отделав удивительно стильной фурнитурой и репродукциями картин в дорогих рамах. Здесь был конференц-зал, сауна и настоящая кухня с поваром. Вся эта расточительность была вызвана не щедростью Агентства, а разумной предусмотрительностью. Пилоты знали, что изоляция экипажа в последние дни перед стартом была единственным способом заставить их сосредоточиться на предстоящей экспедиции и защититься от случайных инфекций, из-за которых придется отменить запуск. И они знали, что на карантине нельзя быть ни счастливым, ни несчастным, а можно быть просто хорошим пилотом. Агентство построило эти шикарные квартиры, чтобы поддерживать у экипажа хорошее настроение. И сегодня это было важнее, чем прежде.

Лоувелл услышал стук в дверь, открыл глаза и увидел лицо Дика Слэйтона, появившегося из холла. Он поприветствовал начальника отряда астронавтов с ворчанием, легким кивком и втайне желал, чтобы тот поскорее убрался. Лоувелл лучше своих товарищей знал этот утренний предстартовый ритуал. Они приняли долгий горячий душ - последний в предстоящие восемь дней - прошли окончательный медицинский осмотр, вместе со Слэйтоном и экипажем дублеров позавтракали традиционным стейком с яичницей. Потом следовала гладиаторская церемония подгонки объемных скафандров со шлемами, как у водолазов. Улыбаясь и раскачиваясь, они прошли на негнущихся ногах в камеру воздушной очистки. Затем путь в тишине на стартовую площадку, подъем на вышку в громыхающем лифте. И, наконец, после того, как они протиснулись в кабину, люк за ними захлопнули и запечатали.

Лоувелл уже дважды проходил эту процедуру, а «НАСА» - целых семнадцать раз. Но сегодня все было по-другому. Впервые после традиционного душа, завтрака и подгонки скафандров следовал старт не на околоземную орбиту. В этот раз «НАСА» собиралось запустить «Аполлон-8» и достигнуть Луны.

Еще не прошло и двух лет с того дня, как пожар в кабине корабля убил Гаса Гриссома, Эда Уайта и Роджера Чаффи, а воспоминания о прошлом только начинали увядать. Борман, Лоувелл и Андерс не были первыми астронавтами, побывавшими в космосе за эти последние двадцать два месяца. Восемью неделями ранее, туда отправились Уолли Ширра, Донн Эйсел и Уолт Каннингем, и тогда все вокруг напоминало о погибшем экипаже. Хотя Ширра, Эйсел и Каннингем были первыми, кто пилотировал космический корабль «Аполлон», их экспедиция официально называлась «Аполлон-7». Перед этим состоялось пять беспилотных полетов по программе «Аполлон», получивших номера со второго по шестой. Перед пожаром Гриссом, Уайт и Чаффи неофициально попросили назвать свою экспедицию почетным номером «Аполлон-1», но руководство «НАСА» не успело дать на это добро. До этого уже состоялись два непилотируемых полета кораблей «Аполлон», поэтому лучшее, на что они могли рассчитывать - это название «Аполлон-3». Однако после пожара настроения в «НАСА» поменялись, и Агентство решило выполнить посмертное желание астронавтов, навечно присвоив экспедиции название «Аполлон-1».

Дополнительно сгущал тучи тот факт, что Ширра все еще не полностью доверял кораблю, которым должен был командовать, и он бы не мог за него поручиться. Много дней, а не часов, после пожара на «Аполлоне-1» «НАСА», как и большинство правительственных организаций, пребывало в растерянности: была назначена Комиссия, чтобы разобраться, что там пошло не так и как это устранить. Комиссию возглавляли семь человек: шесть высокопоставленных чиновников «НАСА» и космической промышленности и один астронавт, Фрэнк Борман. Борман с коллегами не могли надеяться проанализировать лично все системы и компоненты корабля и назначили дополнительно двадцать одну подкомиссию, каждая из которых займется обследованием разных частей судна, пока причина пожара не будет найдена.

Подкомиссии номер двадцать предстояла самая ответственная работа по обследованию системы бортового пожаротушения. Среди ее членов были астронавты-новички Рон Эванс и Джек Суиджерт и дважды ветеран Джим Лоувелл. В то время как Борман и чины из «НАСА» возглавляли работы по поиску причины пожара, оставаясь любимцами прессы, Лоувелл, Суиджерт, Эванс и другие члены подкомиссий упорно трудились в безвестности.

Это обижало некоторых людей из отряда. Кто и почему выбрал Бормана из массы других астронавтов в эти трудные для Агентства дни? Что касается Лоувелла, то безвестность ему только нравилась. Было бы очень тяжело руководить посмертным расследованием экспедиции, в которой погибли люди, и он не испытывал радости от перспективы повторно подвергнуться душевным мукам. Это была не первая трагедия, которая случилась в отряде астронавтов. Первая состоялась больше двух лет назад, и Лоувеллу пришлось принимать участие в расследовании.