Геворг Мирзаян - Ближневосточный покер. Новый раунд Большой Игры

Королевство двух святынь уже давно является одной из наиболее деструктивных сил в регионе. Государство – спонсор терроризма, проводник салафитских идей и религиозной нетерпимости, Саудовская Аравия во многом ответственна за то, что «арабская весна» в итоге переросла в «исламистскую зиму». Однако в последнее время у саудовских планов сбился прицел – Эр-Рияд стал совершать слишком много ошибок, которые наделали ему слишком много врагов.

Во многом эти ошибки связаны с детерминизмом саудовской внешней политики. Вся она сейчас, по сути, построена на противостоянии Ирану и поэтому зачастую лишена гибкости. Так, КСА стимулировало гражданскую войну в Сирии для того, чтобы выбить ее из-под Ирана или как минимум устроить Тегерану войну на периферии. Надежды на блицкриг не оправдались, а включение России в Сирийскую кампанию сделало реализацию начальных саудовских целей вообще невозможной. Однако Эр-Рияд попросту не смог изменить свой подход к сирийскому вопросу и поучаствовать в конструктивных переговорах по будущему в Сирии, тем самым застолбив за собой хотя бы долю влияния на эту страну. «Для Эр-Рияда вопрос Асада обладает изрядной долей символизма. Провал саудовской «дипломатии» в Сирии будет расценен в арабском мире как стратегическое поражение Эр-Рияда и поставит под сомнение способность КСА выступать «гарантом» противодействия иранской экспансии в регионе», – поясняет мотивы КСА арабист, преподаватель ВШЭ Леонид Исаев. В итоге настойчивые действия королевства по дестабилизации Сирии расстроили все высокие договаривающиеся стороны – Иран, США и Россию. Как и ряд других направлений саудовской внешней политики, отличающихся косностью и радикализмом. Америке больше не нужен хаотичный Ближний Восток, на создание которого направлена саудовская политика, а некоторые эксперты говорят и о том, что Вашингтону не нужна такая Саудовская Аравия.

Как бы то ни было, подход к Саудовской Аравии в мире изменился. Причем не только в странах Персидского залива (которые все чаще посматривают в сторону более сильного, стабильного и конструктивного Ирана), но и на Западе. Если раньше желающие получать саудовские деньги государства старались не замечать мракобесного характера ваххабитского саудовского режима, то сейчас КСА начинают откровенно кошмарить в западных СМИ. Причем для этого не нужно ничего выдумывать – достаточно просто писать правду о том, что происходит в королевстве двух святынь, ведь по сравнению с ней асадовская Сирия является образцом демократии. «Ни одна другая страна не захочет отрубить голову молодому человеку, а потом распять его тело вверх ногами лишь за то, что он является племянником шиитского религиозного лидера. Ни одна другая страна не приговорит к тысяче ударов кнутом за пост в блоге на тему существования Бога. Ни одна другая страна не приговорит известного поэта к смертному приговору по обвинению в атеизме, – пишет в редакционной статье британская The Guardian. – Многие из зверств, которые в ИГ совершают ради их эффектности, для Саудовской Аравии являются повседневной рутиной» [55].

В начале «Арабской весны» казалось, что Саудовская Аравия наконец-то добилась своей основной цели – стать самым могущественным государством Ближнего Востока. Ей удалось сокрушить или ослабить своих конкурентов, среди которых был прежде всего слишком много возомнивший о себе Катар. На первых порах удалось даже нанести чувствительные удары по традиционному врагу – Ирану.

Сделать это стандартными методами давления было непросто – с традиционной точки зрения стартовые позиции Эр-Рияда в битве за лидерство были не такие уж и сильные. У Саудовской Аравии не было армии уровня турецкой или политического авторитета наподобие египетского. Не было, по сути, даже исторической легитимности – шейхи стран Залива, чьи династии (по их мнению) восходят к династии Омейядов, всегда воспринимали ас-Саудов как выскочек. А кое-кто мог периодически напоминать, что основатель королевства, Абд аль-Азиз ас-Сауд, в свое время выгнал из Мекки и Медины не абы кого, а потомков пророка Мухаммеда – управляющую регионом династию Хашимитов (которая сейчас руководит Иорданией).

По сути, у династии Саудов было лишь два инструмента – огромные сверхдоходы от торговли нефтью и религиозный авторитет за счет контроля двух из трех наиболее важных святынь исламского мира (Мечети аль-Харам в Мекке и Мечети Пророка в Медине – вне контроля королевства двух святынь оставалась лишь Мечеть Аль-Акса в Иерусалиме). И, поддержав деньгами свою идеологию – ваххабизм, Саудовская Аравия начала распространять ее и иные радикальные салафитские версии ислама по региону, прекрасно понимая, что для контроля за другой страной нужно лишь воспитать ее население. В результате, по словам одного из ведущих американских журналистов Томаса Фридмана, Саудовская Аравия с 70-х годов тратила «миллиарды и миллиарды долларов на то, чтобы уничтожить плюрализм в исламе (его суфистские, умеренные суннитские и шиитские вариации) – и насадить везде пуританскую, антизападную, антиженскую, антиплюралистическую… салафитскую версию ислама, которую продвигал саудовский религиозный истеблишмент» [56]. «Саудовцы вложили в пропаганду своего типа салафитского ислама больше, чем мы в советские времена в пропаганду социалистических идей», – говорит президент Института Ближнего Востока Евгений Сатановский [57].

Однако не только в Эр-Рияде стремились к идеологическому господству в регионе. Для достижения лидерства саудовцам нужно было сокрушить как минимум три другие идеологии – либерализм (который насаждал Запад), насеризм (получивший название в честь президента Египта Гамаля Абдель Насера арабский национализм с социалистической спецификой), который был оплотом для светских авторитарных режимов, а также наиболее живучую умеренную форму ислама – ихванизм в лице межарабской группировки «Братья-мусульмане» (от слова «Ихван», которым называют «Братьев» в арабских странах).

С первым врагом даже напрягаться особо не пришлось – арабское общество еще не готово в цивилизационном плане к либерально-демократической модели развития. В нем слишком сильны патерналистские и консервативные традиции и слишком слабо уважение к правам личности (если, конечно, эта личность – не представитель элиты). Со вторым оказалось немного сложнее – долгое время светские режимы Египта, Ливии и Сирии успешно противостояли саудовской идеологической экспансии (в том числе через регулярные отстрелы радикальных проповедников на своих землях). Более того, они пытались привить арабский национализм и в Саудовской Аравии [58]. Однако к началу XXI века эти режимы с идеологической точки зрения резко просели. Светские авторитарные режимы, по сути, уже изжили себя, поскольку не могли предложить населению ни эффективной модели социально-экономического развития, ни какой-нибудь привлекательной цели для сопричастности к государству (лозунг «давайте вместе уничтожим сионистское образование» не был эксклюзивным для светских режимов, поскольку эксплуатировался всеми, кому не лень, на Ближнем Востоке). И ветры «Арабской весны» смели их.

А вот с третьим конкурентом – ихванизмом – пришлось повозиться. Он был не только в разы живучее либерализма и насеризма, но и гораздо опаснее для самой Саудовской Аравии, поскольку конкурировал с ее видением ислама. «Его главная идея – освоение мусульманами достижений современного индустриального общества, не только технологических, но и институциональных, и постановка их на службу своим целям и ценностям. «Исламизация модерна» как альтернатива и одновременно способ модернизации ислама», – разъясняет смысл ихванизма директор исследовательских программ Фонда Марджани Игорь Алексеев [59]. По его словам, ихванизм пропагандирует общеисламское единство, которое «имеет безусловный приоритет перед религиозно-догматическими разногласиями, а его следствием является воздержание от крайних позиций и крайних действий как во внутри-, так и в межконфессиональных отношениях». И эта толерантность вкупе с модернизмом (в том числе и политическим) полностью противоречила как царящему в Саудовской Аравии ваххабизму (пропагандирующему ненависть ко всем инакомыслящим), так и видению королевством двух святынь будущего пространства Ближнего Востока.

Поскольку основным спонсором ихванизма в последние годы стал Катар (что интересно, тоже ваххабитское государство), который использовал его как инструмент для лидерства в исламском мире, весь мир несколько лет наблюдал мощнейший саудовско-катарский конфликт за влияние в третьих странах. И не только арабских. Так, по словам Евгения Сатановского, саудовцы строили в Эфиопии крупные инфраструктурные объекты и параллельно с этим накачивали салафитские группировки в Огадене, недалеко от сомалийской границы (этот регион, в отличие от большей части остальной Эфиопии, населен сомалийскими мусульманами и всегда считался сепаратистским). Узнав об этом, эфиопское правительство запретило саудовцам заниматься там религиозной пропагандой. В знак протеста саудовцы в ответ свернули экономические проекты и ушли из страны – однако на их место тут же пришли катарцы, которым Эфиопия разрешила заниматься пропагандой их мягкого политического ислама.