Сергей Бушуев - Водитель трамвая

Впрочем, вас — людей нормальных я мучить, не намерен, и потому перескажу сейчас в одном абзаце то, что говорили в течение двух с лишним часов неподражаемые хранители транспортных традиций.

Итак. Первым делом они сообщили следующее: нельзя пьянствовать, курить только в строго отведённом месте, справлять нужду постарайтесь только на переменах (в смысле — не вздумайте отпрашиваться во время лекции, а вы что подумали?), нельзя прогуливать, учиться на двойки, и ни в коем случае не относиться к учёбе халатно. Или расслаблено. Ведь цена — изувеченные нерадивыми водителями трамваев человеческие жизни!!! А в иных случаях вступает в силу приказ долго жить! Ну как — страшно? А что вы хотели? Трамвай это вам не ешак! — как говаривал председатель Старкомхоза товарищ Гаврилин из «Двенадцати стульев». А самое страшное, за что немедленно следовали репрессии — это непосещение по любому поводу комбината в течение трёх дней. В таком случае, — стращали нас, — комбинат отправляет недоученного водителя с документами в зубах обратно в депо, а там уж будет разбираться с вами лично начальство. Вот собственно и всё. На остальное время пришлась торжественная часть с выкриками, лозунгами, и глубокой убеждённостью «правильности выбранной вами профессии».

Сразу сообщу: долго и обстоятельно писать о данном периоде моей трамвайной эпопеи я не стану. Во-первых, как и в любом образовательном учреждении, в основном всё протекало нудно. Во-вторых, моя задача рассказать о работе, а не учёбе. В третьих, учились мы не так уж долго, и ярких событий оказалось не слишком много. В четвёртых… нет, ничего. Вам я полагаю и так уже ясно. Тогда продолжаем разговор.

В учебном комбинате в общей сложности мы провели около четырёх месяцев. Полностью обучение длилось полгода. Но теоретическая часть — где-то столько сколько я сказал. Дальше — практика, прости господи!

Занятия начинались с утра — вроде с полдесятого, и завершались часам к пяти вечера. Иногда — позже. Частенько и по субботам тоже. Так что, при кажущейся простоте и расслабленности, напрягаться приходилось всерьёз. Что мы изучали? Предметы назывались замысловато. Ну, например, «Механика». Это была хрень повествующая о начинке трамвая, в коей без ста грамм и не разобраться. Тем паче, если не иметь технических навыков. Особенно «плавали» в ней дамы различных возрастов, совсем без интереса разглядывающие диковинные конструкции, вырванные из настоящего трамвая и разрезанные напополам, что валялись в конце кабинета позади парт. Ещё один предмет: «Электродинамика». Кажется так. У меня, например, от одного этого названия и по сию пору волосы с ног опадают, а уж тогда… Правда, имелся смягчающий фактор. Преподаватель по фамилии Кирсанов. Настоятельно вам рекомендую: запомните эту фамилию. Честное слово, этот человек как никто заслуживает того чтобы остаться в истории. И к нему, лично я, испытываю чувство глубочайшего уважения. Но о нём чуть позже. Ещё был поначалу предмет: «Медицина». Куда ж без неё? И объяснялось оно, как вы понимаете, предельно просто: вы же водители, блин, а вот если вы едете, и у вас в салоне «хтой-то» помер? Вы же должны ему сделать «рот в рот»! Напоследок. Дабы отправить его в страну богатую дичью с наполненными до отказа углекислым газом лёгкими. Если встретиться ему по дороге кто-то не тот, ну демон какой-нибудь рогатый, а то и сам Сатана, можно дыхнуть на него — что б окочурился тоже. Дать газку понюхать. Потом у преподавателей имелся и ещё один весьма весомый аргумент: а вдруг вы сами кого-то ненароком переедете? Бывает же такое. Вы обязаны выйти, и закатав повыше рукава — дабы не замазаться рекой крови, оказать своевременную медицинскую помощь. Если конечно, удастся вытащить пострадавшего из-под трамвая. Ибо сколько бы я впоследствии не общался с водителями, побывавшими в подобных ситуациях, почти каждый говорил именно о сложности вытащить несчастного из-под вагона. Один раз даже, некую женщину пришлось вытаскивать какими-то специальными крюками. По-другому — никак. «Своевременная, квалифицированная помощь», как вы понимаете, ей уже была ни к чему. И вот тут, подразумевал предмет «Медицина», мы не просто должны «рот в рот», а и наложить шину, и перебинтовать, и найти слова утешения для пострадавшего. Выглядеть они могли так в моём представлении:

— Ну что ты голубчик, не расстраивайся! До свадьбы всё заживёт. Вернее — отрастёт. И ногу твою драгоценную пригвоздят, и руку приклепают. И туловище распотрошённое подштукатурят. И в ход пустят. И искусственным разумом одарят, дабы смотрел дурак в другой раз по сторонам, когда по улицам шастаешь! И будешь ты у нас прежним Никодимом Васильевичем Терминаторовым. Или Вертеровым, с учётом страны проживания. В целом, не парься. Делов-то на копейку!

Словом, так — ну почти так! — учил нас предмет «Медицина». Правда — недолго. Под наш дружный смех она закончилась недели через две-три, если мне не изменяет ветреная память. Также я помню такие дисциплины как ПТЭ, то есть «Правила технической эксплуатации», что-то связанное с охраной труда, ну и конечно «правила дорожного движения». С последним разыгралась истинная комедия, так как долгое время у нас вообще не имелось преподавателя, и в результате мы «сильно отстали». А выражаясь проще — ни черта не знали, ибо никому ко всему прочему не было ни малейшего дела, ни до трамваев, ни до ПДД.

Теперь о людях. Сперва о тех, с кем я учился. Группа наша оказалась довольно многочисленной. Человек тридцать. Как предупреждали нас в один голос все преподаватели — к концу учёбы останется не более половины особей. Не знаю как в отношении других групп, но в нашем случае данное мрачное пророчество не сбылось. Отсеялись лишь единицы.

Представителей Краснопресненского трамвайного депо оказалось больше всего. Нас было аж девять человек. Собственно — я, уже упомянутый Володя Фролов — «казах», ещё три парня — один по фамилии Ребров, второй — Филатов, и третий Гена Николаев.

Ребров — молодой парень с большими губами и явно манерными повадками, не переходящими впрочем, определённых рамок. За сторонника мужской любви его вполне можно было принять, но скорее, он напоминал карикатурное изображение современного метросексуала. Только обнищавшего до предела, и с горя поступившего учиться на водителя трамвая. А в целом, и по манере одеваться, и по повадкам, молодой человек «тянулся к прекрасному». Ребров носил облегающие штанишки — когда джинсы, когда брюки, заправляемые им в сапожки, стригся по моде и однажды вызвал взрыв смеха и последующие кривые толки, когда прямо перед уроком неожиданно полез в карман и достал оттуда женскую губную помаду. Причём пользованную. Вразумительно объяснить собравшемуся обществу, откуда в его кармане «завалялась» столь компрометирующая находка он так и не сумел, и лишь недовольно квакал, мол, подруга дала, и сконфуженно улыбался. Но на вопрос, дескать, на кой твоей подруге отдавать тебе использованную губную помаду ответа, как вы понимаете, не последовало, и приключившаяся история кинула тень на нашего героя.

Второй парень Володя Филатов. Он являлся прямой противоположностью «помадному метросексуалу», отрастил усы, украшавшие немаленький нос, и вёл странный образ жизни. Филатов был небольшого роста, худой, носил скромную одежду, и как выяснилось со временем — «закладывал за воротник». Только не один, а в компании с женой, которая в данном деле его даже перещеголяла. Как я понял, она оказалась вообще запойная пьянь, и отравляла жизнь своему муженьку тем самым, похуже, чем уличный кот отравляет жизнь домашним, вышедшим прогуляться по кошкам. Позже он с ней развёлся и купил «Жигули». Ездил очень довольный и гордый. А потом снова женился.

Третий из наших — Генка Николаев был вообще примечательный экземпляр. Судите сами. На момент поступления в учебный комбинат ему исполнилось двадцать восемь лет. Ничего особого, вы скажете. Но не торопитесь. Жил он в маленькой комнатушке где-то возле метро «Динамо» вместе с матерью и сестрой, и любил песни Игоря Талькова. И являлся самым обыкновенным хохлом, приехавшим в Москву с семьёй в поисках счастья. В среде тех с кем я учился, к нему сразу же возникло всеобщее непреднамеренное отвращение. Хотя ничего особого он казалось, не делал. Худой, невысокий, курящий, и экономящий на всём — обычный портрет нашего современника. Но Геннадий стремился вырваться из нищеты. Причём за чужой счёт. Прославился он несколькими гнусноватыми историями. Первая случилась сразу же, как началась учёба. И имела место в курилке. Кто-то обронил сигарету, и она мирно валялась себе на полу никому не нужная. Парни от нечего делать стояли и топтали её. Топтал её и Генка Николаев. Затем перед уходом рядом с ней обильно наплевали. И всей компанией отправились восвояси. Только Гена пройдя пару шагов, остановился, сказал, что забыл на подоконнике ключи от квартиры, и должен вернуться. Ну, с кем не бывает? Ушёл — вернулся. В этот момент следом за ним отправился бдительный Фролов, и когда он вошёл в пустую курилку, сплющенной, заплёванной сигареты уже не было. Ничто не лежало на полу. Он немедленно растрезвонил где только мог про этот случай, и репутация Николаева с тех пор была изрядно подмочена. Но, то оказалось далеко не самое страшное. Он ещё прославился несколькими схожими безобразиями. Но апофеоз деятельности экономного Гены наступил в самом конце учёбы. Перед сдачей экзаменов. Томимый любовной тоской (а полюбить он был готов каждую), сиятельный сын независимой Украины, делал предложение руки и сердца каждой по очереди даме, учившейся с нами вместе. Я же говорю — томимый любовной, а не материальной тоской! Не путайте эти вещи! Дамы, разумеется, отказывались, в самых изысканных выражениях. Например, в таких: