Хантер Дэвис - The Beatles. Единственная на свете авторизованная биография

Мать Ринго, Элси, и его отчим Гарри были потрясены больше всех – даже напуганы, словно загнанные в угол кролики, освещенные яркими прожекторами славы. Они переехали в новое прекрасное бунгало, но жили там в изоляции: кругом незнакомцы, что делать целыми днями – непонятно. В книге я постарался не рисовать картину такими мрачными красками, но мне было жалко их обоих. На склоне лет им пришлось уехать из старого дома ленточной застройки в Дингле, потому что жить там стало невозможно.

Я им позвонил, объяснил, чем занимаюсь, сказал, что получил разрешение. Сидя в их новой гостиной, где еще не выветрился запах пластикового покрытия и краски, я чувствовал, как они нервничают, как боятся ляпнуть лишнее, поэтому позвонил Ринго и попросил его с ними поговорить, после чего они наконец расслабились.

«Все это стало сильно надоедать, – сказала Элси, – когда нам начали срывать почтовый ящик, по кусочкам разбирать дверь, таскать камни из-под порога. Как-то вечером возвращаемся домой, а на двери и всех окнах краской написано: „Мы любим тебя, Ринго“… В большинстве своем они неплохие ребята. Они же покупали пластинки, значит чего-то заслужили. Выпрашивали его старые носки, рубашки, туфли. Я им что-то давала, пока было что давать… Риччи приходил и уходил тайком по темноте. По дому ползал на четвереньках, а я говорила, что его нет. В общем, пришлось переехать сюда».

А вот мама Джорджа, Луиза Харрисон, гордо восседала в новеньком сверкающем доме, и ей все нравилось. С самого начала ничего не имея против поклонников и их вторжений, она охотно с ними разговаривала, устраивала праздники, раздавала автографы, произносила речи. Быть матерью битла стало для нее профессией.

В начале 1967 года, когда я впервые к ней пришел, в который раз поползли слухи о расколе «Битлз». (Либо так, либо кто-нибудь из битлов умер – как правило, Пол.) Лично миссис Харрисон приходила куча писем по этому больному вопросу – чтобы справиться с почтой, она заготовила кучу отпечатанных ответов поклонникам.

Пользуясь тем, что она мать Джорджа, миссис Харрисон открыла в Ливерпуле новый магазин и познакомилась с местными телезвездами – Кеном Доддом, Джимми Тарбаком[21]. Ее с мужем пригласили на похороны местного поп-певца, хотя они даже не были с ним знакомы. Она считала, что обязана пойти как представитель Джорджа.

Поначалу из всех родителей только миссис Харрисон активно поощряла их занятия музыкой, сама была поклонницей и приходила на многие ранние концерты. И по-прежнему любила вспоминать. Ну, в 1967 году все еще было свежо.

«Помню, когда они выпустили „Love Me Do“, свою первую пластинку, Джордж сказал нам, что ее, возможно, поставят на „Радио Люксембург“. Мы как приклеенные просидели у радиоприемника до двух часов ночи, но так и не дождались. Гарольд [муж Луизы] отправился спать – ему вставать в пять утра, к первой автобусной смене. В конце концов я тоже не выдержала. Только в спальню вошла, как вдруг по лестнице мчится Джордж с приемником и кричит: „Нас поставили, нас поставили!“ Гарольд проснулся и говорит: „Кто притащил сюда этот дурацкий граммофон?“»

Миссис Харрисон гораздо лучше помнила первые концерты «Битлз», чем они сами, и очень помогла мне восстановить порядок событий. От ребят толку не было – они не помнили ни дат, ни даже года.

«Я побывала на сорока восьми концертах, когда они уже стали „Битлз“. Манчестер, Престон, Саутпорт, весь север. Сидела в первых рядах. Как-то вечером в Манчестере их собиралась снимать одна телекомпания. Я, как обычно, взяла билеты на оба отделения. Джордж сказал, что я спятила, – я просто не выйду оттуда живой, они для телевизионщиков будут играть очень громко. Я высидела первое отделение, но к началу второго вопили так оглушительно, что я еле на ногах стояла. Пришлось просить полицейского помочь мне выйти. Он не поверил, когда я сказала, что на первом отделении тоже была…

Один из первых крупных сюрпризов Джордж преподнес нам в 1963 году. Сказал, что приготовил мне подарок ко дню рождения, но его нельзя увидеть или потрогать. Пусть я только приготовлюсь поехать на Ямайку в среду. Я сказала, что мне нужна новая одежда. А он ответил, что понадобится лишь купальник. Прекрасная вышла поездка в Монтего-Бей.

Как-то на пляже рядом уселся один тип и говорит: „Привет, миссис Харрисон“. Вы откуда знаете, что я миссис Харрисон? А ему, оказывается, подробно описали, во что я была одета, когда утром выходила из гостиницы. Репортер. Я разбудила Гарольда, говорю: здесь журналист, записывает твой храп. У меня в горле пересохло, какие тут разговоры? Нужно было что-нибудь выпить. Репортер отрядил своего фотографа-японца, и тот вернулся с восьмью бутылками пива. Вечером репортер повел нас по клубам. Замечательно провели время.

Я думаю, самый знаменательный момент – как нас встречали в Ливерпуле. Надо было видеть, сколько пришло горожан. От самого аэропорта стояли вдоль дороги в восемь рядов. Бедные старики махали чистыми белыми платками, когда мы проезжали. Специально в кои-то веки вышли из дома престарелых. Боже мой, вот это был день!»

Джордж в тот период заинтересовался индийской музыкой – рассуждая весьма извилисто, миссис Харрисон уверяла, что тут обошлось без нее.

«Я вечно вертела ручку приемника, ловила индийскую музыку. Однажды случайно на нее наткнулась, мне очень понравилось, и с тех пор уже нарочно искала. Я не говорю, что это повлияло на Джорджа. Это же было задолго до его рождения…»

Джим Маккартни, отец Пола, тоже легко приспособился к новой жизни, хотя и по-своему – он старался под софиты не лезть. В отличие от прочих, он купил не новое бунгало, а старую эдвардианскую виллу, большую и роскошную, и заделался эдаким джентльменом в элегантном спортивном пиджаке и клетчатых брюках, приобрел скаковую лошадь, в собственной теплице выращивал виноград. Прежде он был коммивояжером, так что всегда выглядел опрятно и представительно.

Джим впервые догадался, что дела пошли на лад, когда телефон стал звонить беспрестанно. У них всегда был телефон, хотя они и жили в муниципальном доме, – жена Джима работала акушеркой. «Казалось, звонили ежесекундно. Приходилось снимать трубку – вдруг что-то важное? Звонили девчушки из Калифорнии, спрашивали, дома ли Пол. Это ж надо так деньгами сорить. Если приезжали издалека, я говорил: хотите чаю? А потом говорил: короче, кухня вон там. Они заходили и давай визжать и кричать – узнавали кухню по фотографиям. Обо мне знали больше, чем я сам. Из поклонников получились бы прекрасные детективы.

Я все думал, как далеко это может зайти. Каждый день в газетах писали о том, как полиция возвращает этих детишек домой. Бесплатная реклама. Брайану не нужно было за нее платить.

Я думаю, секрет „Битлз“ в том, что они притягательны для ребят, потому что выражают их мысли, олицетворяют свободу и бунт. И им ужасно нравилось их занятие, потому и получалось так хорошо».

Я несколько раз останавливался у Джима и его новой жены Энджи, и мы всегда проводили восхитительные вечера. Приезжая в Лондон, он звонил мне и заходил на чашку чаю. Однажды, когда я был у него в новом доме в Чешире, Пол прислал сигнальную запись песни «When I’m Sixty-Four», которую написал, думая об отце. В тот вечер Джим и Энджи прослушали пластинку раз двадцать и танцевали под нее в гостиной. Я был уверен, что у Джима будет сердечный приступ. Энджи, которая была намного моложе, подстрекала его скакать и дальше.

Младший брат Пола, Майкл, тогда тоже с ними жил и рассказал историю о дипломатичности Пола – качестве, которое проявлялось с самого детства.

«Я был с ними в Париже, и Джордж Мартин договорился, что они споют „She Loves You“ на немецком. Прождал их в студии два часа, а их все не было. Тогда он отправился в гостиницу, где мы все жили, „Георг V“, и парни, когда его увидели, спрятались под столами. „Вы идете или нет?“ – спросил Джордж Мартин. Джон сказал „нет“. Джордж и Ринго тоже ответили „нет“. А Пол промолчал. Они дальше сидят обедают. И тут Пол вдруг поворачивается к Джону и говорит: эй, а вот эта строка – может, мы вот так-то и так-то ее сделаем? Джон послушал, поразмыслил и отвечает: да, в самый раз. В этом была загвоздка, они потому и не ехали в студию. А Пол, не заводя споров, ловко вернулся к теме и решил проблему. Чуть погодя они поднялись и отправились в студию».

Ливерпуль и окрестности покинула только Мими – перебралась на южное побережье в новое бунгало под Борнмутом. В Ливерпуле она тоже пережила нашествие фанатов, но старалась быть с ними приветливой и выискивала для них что-нибудь из старых вещей Джона.

«А в один прекрасный день не нашлось ничего. Девушка спрашивает: „Что, даже пуговицы нет?“ А у меня мания – срезать пуговицы с одежды, прежде чем выбросить. Я долгие годы хранила большую жестянку с пуговицами – ну, достала и дала ей одну. Она обняла меня и поцеловала. Сказала, что никогда этого не забудет. Потом написала, что носит пуговицу на золотой цепочке на шее и все девчонки с фабрики ужасно ей завидуют».