Ярослав Голованов - Падение «Иезуита»

Рощин еще раз внимательно осмотрел листки за те дни, когда в номере жил Склайтон. Ничего. Он уже хотел встать и уйти, когда заметил, что среди новеньких, чистых листков одного не хватает: листка за 21 декабря. В это время Склайтон жил здесь. Листок мог вырвать он или кто-то, кто заходил к нему. Мог вырвать, конечно, и совсем другой человек, живший здесь до Склайтона. Но тогда скорее не хватило бы листка за то число, когда он здесь жил. Зачем вообще кто-то вырвал листок? Скорее всего на нем было что-то записано. Что-то, что надо было или сохранить у себя, или уничтожить. Если записывали на листке 21 декабря прямо в календаре, анализ покажет отпечаток на листке 22 декабря. Впрочем, могли ведь записывать и на обороте листка 21 декабря. Тогда следы надо искать на листке 20 декабря. Но листок могли сначала вырвать, а потом уже что-то на нем записать, тогда никаких следов не будет. А все-таки проверить надо. Рощин аккуратно вырвал из календаря еще два листка…

Результаты анализа были готовы вечером. На листке 20 декабря — пусто. На листке 22 декабря, оказалось, есть незаметный для глаза оттиск:

«281618 Л. Д.».

— Число шестизначное, это точно, — сказал капитан, в лаборатории которого трудились эксперты. — Очевидно, записывали японским фломастером — фетровым карандашом с тушью. Оттиск широкий, но очень слабый.

Итак, шесть цифр. Может быть, это номер московского телефона? А Л. Д. — инициалы? Два часа потребовалось на то, чтобы установить: по телефону Б 8-16-18 не проживает человек с инициалами Л. Д. Телефон с таким номером стоит на квартире Александра Ильича Красовского, доктора физико-математических наук, который много лет живет здесь с женой Валентиной Андреевной, тещей Антониной Дмитриевной Верещагиной и сыном Владимиром, студентом.

Изучение семьи Красовских не дало Рощину ни малейшего основания даже заподозрить этих людей в каких-либо неблаговидных поступках или намерениях. Хорошая, дружная семья, но как и почему телефон этих людей оказался у Склайтона? Рощин решил съездить к Красовским, поговорить, постараться разглядеть хотя бы какую-нибудь легкую тень версии, объясняющей все.

Они беседовали втроем: Рощин, Александр Ильич и Валентина Андреевна. Рощин сказал прямо: «У одного иностранца, который интересует наши органы государственной безопасности, обнаружен ваш телефон. Не могли бы вы помочь нам узнать, как этот телефон попал к нему? Попал совсем недавно, во второй половине декабря».

— Понятия не имею. — Александр Ильич пожал плечами. — Я знаком со многими иностранными учеными, но не помню, чтобы я давал им свой домашний телефон. Я не делаю из него секрета, но просто не было никакой в этом нужды… Близких друзей среди иностранцев у меня нет… Право, не знаю, как вам помочь…

— Не помните ли, никто из иностранцев не звонил вам в последнее время? — спросил Рощин.

— Точно помню: никто не звонил.

— Может быть, кто-нибудь, помимо членов вашей семьи, пользуется этим телефоном?

— Нет, никто не пользуется.

— А из тех людей, которые часто бывают у вас?

— У нас много друзей и знакомых, — Александр Ильич развел руками, — но, насколько я помню, у них есть свои телефоны…

— Вот, правда, тетя Люба… — начала было Валентина Андреевна.

— Что тетя Люба? — Александр Ильич обернулся к жене.

— Тетя Люба — это сестра моей мамы, фамилия ее Шаболина, — пояснила Валентина Андреевна Рощину. — Она часто заходит, они с мамой пьют чай, беседуют… Ну, знаете, у старушек свои дела… У тети Любы с Валерием — это сын ее — нет телефона, и она недавно предупреждала мою маму, что ей будут звонить, просила не забыть передать ей: должны оставить номер телефона…

— А сколько лет Любови… как ее отчество? — спросил Рощин.

— Любовь Дмитриевна. Ей уже шестьдесят три. Она немного моложе мамы…

— Да-а… — сказал Рощин и с улыбкой покачал головой. — Валентина Андреевна, у меня к вам просьба. Как только вашей тете позвонят и назовут номер телефона, сообщите мне. Хотелось бы, чтобы мы узнали этот номер чуть раньше, чем Любовь Дмитриевна. Хорошо?

— Да, да, конечно, — кивнула Валентина Андреевна.

— Конечно, если это надо… Мы понимаем… — отозвался Александр Ильич…

Рощин шел от Красовских пешком. Хотелось пройтись и подумать. Получался бред чистой воды. Шестидесятитрехлетняя старуха Любовь Дмитриевна — Л. Д. Шаболина — связная разведчика? Чепуха! Что ему о ней известно? Всю жизнь прожила в Москве, никогда нигде не работала, три года назад похоронила мужа. Живет с сыном-инженером… Представляю, какой хохот поднимут наши ребята, когда я принесу им разгадку таинственных инициалов Л. Д. Бред, абсолютный бред. Значит; или надо искать другого человека с инициалами Л. Д., или… Или Любовь Дмитриевна — «крыша», кто-то использует старушку «втемную». Квартира Красовских очень удобна для этого. Сидят старушки, пьют чай. Все очень благопристойно. Потом звонок. Одной старушке сообщают номер телефона, она передает его. Кому? Поехать к Любови Дмитриевне, поговорить с ней? Опасно. Ведь тот, чью волю она может слепо выполнять, где-то близко. Можно вспугнуть, все испортить.

Все это время, пока Рощин разыскивал таинственного обладателя инициалов Л. Д., изучение Анатолия Яковлевича Прохорова продолжалось самыми ускоренными темпами. Очень скоро удалось установить, что Анатолий Яковлевич ведет обширную переписку с гражданином Бочаровым из города Риги и с гражданином Кузнецовым из Орска, получает письма в свой адрес на 2-й Тверской-Ямской, в адрес некоей Толчинской Софьи Алексеевны, проживающей в Телеграфном переулке, «до востребования» на Главпочтамте, а также еще в нескольких городских отделениях связи.

«Все это уже более чем любопытно, — рассуждал Рощин. — Разумеется, нет ничего странного, что человек переписывается с Ригой или Орском. Пусть хоть с Рио-де-Жанейро переписывается. Но зачем, вместо того чтобы спокойно получать письма дома, ездить за ними на Главпочтамт? Ну, допустим, есть негодяй-сосед, который сует нос в чужие конверты, и волей-неволей приходится пользоваться услугами «до востребования». Но почему несколько адресов? Значит, человек хочет запутать, скрыть или самый факт переписки, или ее содержание…».

В эти дни Рощин работал по 16 часов в сутки. Он «вживался» в Прохорова, старался понять устройство всех скрытых пружин, приводящих в действие сложный механизм его поведения. Он изменился даже сам — так всегда случалось, ведь есть что-то общее между работой контрразведчика и трудом актера: и тот и другой стремятся до дна познать человеческий характер. Он сидел в управлении каждый день до глубокого вечера. Билеты, купленные заранее на «Принцессу Турандот», пропали, просто он о них забыл. Сын-второклассник ликовал: уже две недели отец не смотрел его дневник! Жена пока молчала, она уже привыкла: ведь такое случалось и раньше…

Через день на стол Рощина лег короткий список самых близких друзей Анатолия Яковлевича. Тех, с кем он встречался в последнее время чаще всего. В этом списке были только три фамилии: Софья Алексеевна Толчинская, Анатолий Иванович Иноземцев, Валерий Федорович Шаболин. Рощин даже зажмурился. Нет, совершенно точно: Шаболин Валерий Федорович.

Почему Анатолий Прохоров стал изменником Родины? Я думаю об этом все время. На этот вопрос ищу ответа, роясь в пухлых папках «Дела», путешествуя с Рощиным по Москве с одной явки на другую, осматривая тайники, беседуя со свидетелями. Почему?

1958 год. Он живет в Москве, у матери. И с первых шагов ищет жизни легкой, но доходной. Церковь в Телеграфном переулке. Он много рассказывал священнику о своих прежних знакомствах в мире духовенства, вошел в доверие, пристроился. Торговал свечами по святым праздникам, выгадывал довесок к зарплате. А положили ему не так уж мало — 1200 рублей. Но он-то считал — мало…

Здесь, в церкви, и познакомились они с Софьей Алексеевной Толчинской, пенсионеркой, бывшей преподавательницей немецкого языка.

Странное это было знакомство. Она жила рядом с церковью, и Анатолий после «работы» обычно заходил к ней. Кормился. Софья Алексеевна была в кулинарии мастерица, и ему было приятно вдвойне: и вкусно и задаром. Беседовали. Когда Софья Алексеевна покупала «Толику» четвертинку, он добрел, вспоминал былое. Париж, гостиную мадам Мюллер и проделки на бульваре Клиши… Были спутники, Братск, целина. Когда она говорила ему обо всем этом, он морщился: «Дешевая агитация». «А что же тогда настоящее?» — спрашивала она. «А ничего нет настоящего, обман и воровство вокруг, вот и все…»

Есть слово «идеалы». Иногда его употребляют без ума, и тогда слово это тускнеет. Но дело не в неумелом употреблении, а в сокровенной его сути. Что такое идеалы? Это в конечном счете, думается мне, свой счет правды и лжи, справедливости и обмана, своя оценка всему, что делает твой народ и ты сам. Коммунистические идеалы — это наша мера, которой мы поверяем мир… Все думаю о Прохорове… А его идеалы? Быть может, он убежден в том, что строй капитала свободнее и счастливее? Ведь есть немало людей, убежденных в этом. Нет, не думаю. Этой убежденности нет ни в его высказываниях, ни в его письмах. Его не интересуют экономические показатели, он не заглядывал в статистические справочники.