Патрик Бизли - Разведка особого назначения. История оперативного разведывательного центра английского адмиралтейства 1939-1945

В последующей части, где записка обращается к разведуправлению, в ней высказываются серьезные замечания по поводу организации работы Адмиралтейства в военное время. Автор (или авторы) считает совершенно недопустимым, что Комната 40 — отдел, поставлявший важнейшую и наиболее надежную информацию о морском противнике, — не являлась до мая 1917 г. составной частью разведуправления. И даже когда это произошло, связи между личным составом Комнаты 40 и другими подразделениями РУ, работавшими с ценными источниками информации, оставались далеко не тесными. Например, в самый разгар неограниченной подводной войны офицер, ведавший поиском подводных лодок и слежением за ними, не имел до осени 1917 г. доступа к материалам Комнаты 40. «Занимаясь захваченными документами, допросом пленных и другими подобными делами, германская секция РУ полного допуска не добилась. Три отдела следовало объединить в единое целое — во всяком случае, младшие офицеры это отчетливо понимали, — но централизованный орган, который собирал бы и передавал все, что выходило из стен разведуправления, так и оставался мечтой подчиненных, испытавших горькую участь работы в полной изоляции».

В записке критиковалась и малочисленность персонала, перегруженного работой. Ведь сначала по инстанции в оперативное управление направлялись все расшифрованные депеши. Потом, когда их объем возрос, — только наиболее срочные и важные. Чтобы как-то изменить это положение, ввели военный дневник — итог за день. Но дневник приходилось вести дежурному офицеру в промежутках между другой, более срочной работой, а такого человека, который, сделав общий обзор, мог бы решить, что действительно важно и что нет, не было. Систематизированный учет данных не велся, разведсводки фактически не составлялись; то, что могло показаться не представляющим непосредственного интереса, просто выбрасывалось в корзину. В итоге действия германского флота на Балтике долгое время серьезно не анализировались, а ценная информация о его повседневной деятельности и тактических приемах полностью игнорировалась.

Тем не менее автор признавал, что даже в августе 1916 г. существовавшая в РУ структура была несравненно лучше, чем в аналогичных ведомствах других стран и в британском военном министерстве. Подводя итоги, он пишет: «Незадолго до заключения перемирия тогдашнее разведуправление начало наводить порядок в своем хозяйстве. Отдел, ведавший радиосетями противника, стал менее зависимым и не утратил своей целостности. Его подразделения занимались сбором и дешифрированием радиосигналов, станциями радиопеленгования, сбором текущей информации и общей разведкой. Барьеры между ним и другими отделами были ликвидированы. Составлялся план объединения всей разведывательной деятельности в одном ведомстве. К моменту заключения перемирия идея создания в управлении централизованного органа, который получал бы и распределял информацию по отделам, а также поддерживал постоянные тесные связи с другими организациями внутри и вне Адмиралтейства, которые в тот или иной момент могли бы устанавливать контакты с РУ, не получила развития. О ней помнили только несколько подчиненных. По аналогии с другими реформами можно сделать заключение, что силы прогресса рано или поздно восторжествуют».

Возможно, эти перемены и осуществились бы, но вскоре после прекращения военных действий Комнату 40 закрыли; военно-морское разведуправление, как и сам военно-морской флот, было так урезано, что стало только тенью прошлого. Положение Холла с его беспрецедентными правами и широкими независимыми полномочиями вызывало беспокойство и ревность во многих кругах Уайтхолла. В Форин офис, например, определенно считали, что ни один будущий начальник военно-морской разведки не должен оказывать влияния на события вне компетенции чисто морской сферы, как это делал Холл. Многие в его ведомстве, включая блестящих специалистов по криптографическому анализу, кто не захотел вернуться к довоенным профессиям, были переведены в секретную службу под крышу Форин офис. В то же время тайна, окутывавшая в течение всей войны Комнату 40, продолжала и в мирное время мешать проведению подробного делового анализа достигнутых ею результатов. К середине тридцатых годов, когда до сознания политиков и общественности начало доходить, что лозунг «война ради окончания войн» перестал служить гарантией такой утопической ситуации, почти ничего не осталось от учреждения, которое при всех своих недостатках внесло несомненный вклад в победу союзников, став предметом зависти для всех компетентных разведок мира.

Большую часть двадцатых и тридцатых годов разведуправление ВМС, оставаясь формально основным подразделением главного штаба ВМС, превратилось на деле в некие задворки, куда тщеславные морские офицеры чаще всего не искали назначений. Вместо них оно пополнялось обычно теми, кому оставалось дослужить на флоте до отставки два-три года. Поэтому отнюдь не могло вызвать большого удивления, когда в 1936 г., в момент абиссинского кризиса, который едва не вовлек Англию в войну с Италией, заместитель начальника главного штаба ВМС Джеймс по прозвищу Кипучий, вспоминая свою работу в 1917–1919 гг. — он тогда был шефом Комнаты 40, — высказал серьезную озабоченность по поводу способности управления выполнить свои задачи в условиях чрезвычайной обстановки.

У Джеймса были все основания для такой тревоги. От созданной Холлом великолепной организации почти ничего не осталось. Управление было теперь организовано по так называемому «географическому принципу»; каждый отдел занимался определенной страной или группой стран. В целом отделы располагали вполне достаточной информацией о ходе военно-морского строительства за границей и о береговой обороне, но у них не было ни людей, ни заинтересованности в том, чтобы собирать и кому-то передавать сведения об организации, базировании и передвижении иностранных флотов. В этом смысле положение с «оперативной» разведкой улучшилось ничтожно мало по сравнению с теми временами, когда еще отец Холла занял в 1892 г. только что созданный пост начальника разведуправления флота. Работая неполный день вместе с еще одним офицером, они представляли собой то, что называлось «Отделом передвижений». Его продукция никакой точностью не обладала: она чаще всегда содержала устаревшие данные. Сведения о местонахождении японских, итальянских и германских кораблей, взятые из донесений военно-морских атташе, консулов и офицеров-информаторов, столбцом заносились в пухлые старомодные бухгалтерские реестры. Последние новости зачастую имели месячную давность. Справочник для служебного пользования с указанием предположительного развертывания военно-морских флотов издавался только раз в квартал. Отдел не выписывал даже регистра Ллойда, в котором, во всяком случае, на каждый день и весьма точно регистрировалось движение торговых судов всех стран мира. Сведений от секретной службы о передвижении военных кораблей фактически не поступало. Действующих радиопеленгаторных станций было всего пять: две — в Соединенном Королевстве, одна — на о-ве Мальта и две — на Дальнем Востоке. Поэтому возможность определить координаты кораблей, находящихся в море, была еще более отдаленной, чем получение о них своевременной информации, когда они находились в портах.

Криптографический анализ, как мы уже видели, теперь не входил в функции разведуправления ВМС. Этим занималась получившая громкое название ПШШиД, находившаяся в старом здании на Бродвее возле Виктории-стрит. Ей повезло: начальник школы Элистер Деннистон и часть его сотрудников являлись старожилами Комнаты 40. Блестящий дешифровщик Дилли Нокс, Тревис де Грей, помогший расшифровать упомянутую выше телеграмму Циммермана, «стиляга» Кларк, несший дежурство в Комнате 40 во время Ютландской операции, — все эти и другие сотрудники знали, какой должна быть военно-морская оперативная разведка. Они горели желанием избежать ошибок и недостатков, мешавших Комнате 40 полностью реализовать свой потенциал. И все же никто, по-видимому, как следует не задумывался над проблемой, как обеспечить сбор и передачу флоту нужной информации, если и когда ее раздобудут во время войны. Ведь глухая изоляция и секретность, мешавшие работе Комнаты 40, стали еще более непроницаемыми после того, как ПШШиД административно и по месту ее размещения была отделена от Адмиралтейства.

Джеймсу хотелось, чтобы разведывательный центр стал прообразом Комнаты 40 1918 г. Адмирал не мог рассчитывать, что в центр будет поступать такой же бесценный поток расшифрованных донесений противника, как в былые времена, но он понимал, что появились и другие источники информации, надо только наладить их работу и найти людей, которые могли бы правильно обращаться с получаемыми от них материалами. «Имеется широкая область работы с радиопеленгаторными станциями слежения, с донесениями агентуры, наших кораблей и т. п., и если посадить за эту работу людей проницательных, то я не сомневаюсь, что очень скоро будет создана ценная разновидность оперативной разведки», — писал он в памятной записке контр-адмиралу Траупу, начальнику военно-морской разведки. Как и всему начальствующему составу, Траупу в то время мешали финансовые ограничения, навязанные трем видам вооруженных сил министерством финансов (и правительством), которые стремились ввести «Правило десяти лет» У. Черчилля [15]. Контр-адмирал Трауп больше всего старался избегать увеличения любых расходов в его ведомстве, что могло повлечь запросы о дополнительных ассигнованиях. Из этого можно заключить, что, поручая в июне 1937 г. решение этой проблемы капитан-лейтенанту Норману Деннингу — в прошлом специалисту по финансовым вопросам, — Трауп исходил вовсе не из убеждения, что этот человек идеально подходил для данного поручения. Он руководствовался, скорее, желанием сохранить кадры в еще оставшихся у него отделах.