Владимир Жаботинский - О Бялике

Нет ничего рискованнее, как употреблять, говоря о современнике, о живом и еще молодом поэте, слишком ответственные слова похвалы. Это особенно трудно, когда речь идет о языке, новая поэзия которого не дала еще достаточного числа крупных имен для установления прочного мерила, устойчивой иерархии. Приходится искать мерила в литературе других языков, а это очень трудно. Как знать — может быть, многое из того, чем мы восхищаемся, хорошо только потому, что сказано впервые на этом языке, еще сравнительно свежем, девственном, не выработавшем столько шаблонов, — а если бы то же самое было сказано по-немецки или по-английски, получилась бы ничем не замечательная фраза, давно использованный образ? Этим отрезвляющим сомнением надо всегда руководиться при оценке деятелей молодой литературы. Но при всей осторожности, когда читаешь в подлиннике, в великолепии древней, почти первозданной библейской фразеологии эти громовые Châtiments[22], нельзя не испытать особенного жуткого ощущения, словно от незримого присутствия чего-то высшего, чем обыкновенный человеческий рост...

*  *  *

Дать равноценный перевод Бялика мог бы только поэт, равный ему по таланту. На предлагаемый сборник надо смотреть лишь как на попытку заронить в сознание читателя некоторое представление о жизненных силах, таящихся в новой литературе древнейшего из живых языков.

Для перевода выбраны пять из шести крупных поэм и около трети меньших стихотворений. При выборе переводчик почти всегда руководствовался тем соображением, что красота формы непередаваема, а потому следует переводить только то, что и помимо формы, по самому содержанию, индивидуально, характерно, не похоже на обычные тона русской литературы. Поэтому далеко не все лучшее, что написано Бяликом, вошло в настоящий сборник. Далее, пришлось воздержаться от перевода некоторых "Песен света", как "Эльфы утра" и "У открытого окна"; рядом с "Зорями" они произвели бы в переводе впечатление однообразия и повторений. В подлиннике это не чувствуется, благодаря исключительному богатству синонимов и оборотов в еврейском языке; но передать это богатство по-русски — задача непосильная для переводчика-еврея. Тою же причиной объясняются внесенные кое-где сокращения и пропуски; впрочем, большой пропуск в конце VI-й главы "Свитка" сделан по указанию автора. Наоборот, в "Сказании о погроме" восьмистишие "Эй, голь, на кладбище!" и т.д. переведено с рукописи: в еврейские издания поэмы оно не вошло.

Переводчик стремился соединить верность смыслу подлинника с легкостью и удобопонятностью русского стиха; исключение представляют некоторые места "Сказания о погроме", давно переведенные и скорее подходящие к типу "вольного перевода". Необходимо, впрочем, отметить, что верность смыслу подлинника не всегда совпадает с буквальной точностью. Это особенно верно в отношении к еврейскому языку: в нем часто употребляются вошедшие в повседневный оби- ход библейские выражения, смысл которых, тесно связанный с библейским контекстом, совершенно не передается точным переводом. Вот пример. В "Песни Грозного" ("Свиток о Пламени") говорится в буквальном переводе следующее: "Понесите ее (песнь о Разгроме) в народы, рассейтесь среди проклятых Богом и сыпьте ее раскаленные угли на головы их". Сам по себе этот образ — сыпать раскаленные угли на головы тех, которые сильнее нас и в чьей земле мы скитаемся без защиты, резко противоречит общему тону этой песни, призывающей, напротив, сеять отраву и разложение исподтишка, незаметно и лицемерно. Все дело в том, что образ этот взят из Библии, и в уме еврейского читателя вызывает представление, совершенно отличное от буквального смысла. Он взят из притчи Соломоновой: "Если голоден враг твой, накорми его хлебом, и если жаждет, напой его водою; ибо раскаленные угли сыплешь ты на голову его" (Притчи, XXV, 22). Здесь изображена именно прикрытая, лицемерная месть, месть под видом услуги, т.е. то самое, что проповедует Грозный. Вот почему в русском переводе пришлось заменить этот образ другим.

Размер подлинника по большей части сохранен. Отступление от этого правила сделано для "Сказания о погроме": в подлиннике оно написано так называемым библейским размером, неуловимый ритм которого трудно было бы сохранить в русском переводе такой крупной вещи. Некоторое представление об этом размере дают переводы: "Глагол" и "Вот она, кара небес". "Свиток о Пламени" в подлиннике написан прозой. Переводчик не рискнул передать эту изумительно ритмическую и гармоничную прозу иначе, как белым стихом, построенным по образцу итальянского endecasillabo — с обязательным ударением на четвертом или шестом слоге; разнообразный, меняющийся ритм этого размера, может быть, до некоторой степени передаст тоническое падение оригинала.

В еврейском издании стихотворения распределены по отделам, сообразно содержанию, но в предисловии автор сам оговаривается, что "для стихов лучшим порядком является порядок хронологический, по времени написания". Этот порядок и принят в настоящем сборнике. Правда, одно из его преимуществ — картина постепенного совершенствования формы — исчезает при переводе; но остается другое — картина смены и нарастания настроений, картина внутренней жизни поэта.

[23] 

Открывающее этот сборник "Введение" В.Жаботинского было написано не позднее 1911 года, и потому биография поэта и очерк его творчества представлены в нем не полностью. Нам хотелось бы продолжить разговор о Бялике, но уже в свете исторической перспективы.

Бялик жил в Одессе до 1921 года. Основным источником его существования было книгоиздательство "Мория", к которому в 1906 году добавилась еще и типография. "Мория" выпускала преимущественно учебную литературу — обстоятельство, продиктованное не только тягой издателя к просветительству. Печатная продукция на иврите в те годы имела малый сбыт, и покупательский спрос был относительно высок лишь на учебники. Вопреки ожиданиям, предприятие Бялика приносило скромный доход, так как Бялик ни за что не желал поступиться своими издательскими принципами, которые формулировал примерно так: книги следует выпускать только после тщательного отбора при четком понимании цели каждого издания; они должны быть грамотно отредактированы, не должны иметь типографских ошибок, а оформление (шрифт, формат, обложка) должно отвечать содержанию и радовать глаз.

Много времени, сил и души вложил Бялик в подготовку популярных изданий еврейских литературных памятников, которую вел совместно с доктором И. Х. Равницким. Так появились адресованные юношеству книжки библейских историй в переложении Бялика, а также сборники ивритской поэзии XII — XVIII веков и сборник афоризмов и изречений еврейских мудрецов, где им были написаны примечания и сопроводительные очерки. Особо следует отметить замечательное собрание извлеченных из Талмуда и Мидрашей[24] еврейских сказаний — аггадот[25] , известное под названием "Сефер ха-аггада" (1908 — 1909). Оно сразу же стало принадлежностью каждого маломальски интеллигентного национально ориентированного еврейского дома, выдержало множество изданий и продолжает переиздаваться и в нынешнем Израиле. Одесса в начале века была, наряду с Варшавой, городом еврейских писателей и еврейских издателей. Там жили писавший на идише и на иврите "дедушка" еврейской литературы Менделе Мойхер-Сфорим и писавший на идише Шолом-Алейхем, русско-еврейский поэт С. Фруг, ивритский поэт Ш. Черниховский, историк С.Дубнов, публицист Ахад-ха-Ам, историк и критик И. Клаузнер и многие другие деятели еврейской культуры. Там в десятые годы собралась плеяда молодых ивритских поэтов, для которых творчество Бялика было школой и образцом, — так называемое "поколение Бялика": Залман Шнеур, Яков Фихман, Яков Штейнберг, Давид Шимонович (Шим'они), Авигдор Ха Ме'ири (Файерштейн). Квартира Бялика в Одессе была местом паломничества еврейских пишущих юношей, и многих приветил бывший тогда в зените своей славы поэт, который умел распознавать крупицы дарования в первых незрелых опытах. В 1907 году Бялик выступил со статьей "Наша молодая поэзия", в которой с воодушевлением отозвался о ряде начинающих авторов, хотя их манера письма была новаторской по отношению к манере самого Бялика. Чуткость к чужому поэтическому слову и готовность помочь молодым войти в литературу парадоксальным образом сочетались в Бялике с качествами сурового редактора. Редактируя литературный раздел журнала "Ха-Шиллоах", Бялик не принял к публикации немало достойных произведений молодых авторов, а те, что принимал, подвергал жестокой редакторской правке.   В  результате такой политики ряд писателей и поэтов перестали обращаться в "Ха-Шиллоах", предпочитая более уважительное, как им казалось, отношение редакторов других журналов и альманахов.