Деревня на голгофе летопись коммунистической эпохи: от 1917 до 1967 г. - Тихон Козьмич Чугунов

«Потребкоммуна» в уездном городе могла снабжать городское население только голодным пайком: обычно от 50 до 100 граммов хлеба на человека в день да немного картофеля. Только руководители партийно–советских учреждений получали на особом складе «паёк ответственного работника», или «ответственный паёк», в котором было и мясо, и масло, и яйца, и сахар, и крупы, и фрукты.

Что касается деревенских «потребкоммун», то массе крестьян там вообще ничего не выдавали.

При этих обстоятельствах и крестьяне и горожане, несмотря на категорическое воспрещёние и опасность всякой торговли, никак не могли обходиться без неё, не могли без торговли жить. Запрещённая торговля была тайной. Из–за инфляции она была натуральноменовой.

Торговля, антизаконная, наказуемая, тайная, была очень затруднена. Она была выгодной только для милиционеров и местных начальников, которые почти все конфискованные продукты и вещи забирали себе или вымогали взятку, обещая смотреть на такую торговлю «сквозь пальцы». Для участников же тайной торговли она была невыгодной. При свободной торговле, т. е. при отсутствии конфискаций, арестов, взяток, неминуемых «накладных расходов» тайной торговли, горожанин мог бы получить за свою вещь больше продуктов, а крестьянин за свои продукты — больше вещёй.

* * *

Острая нужда горожан в продуктах, прежде всего в хлебе, а крестьян — в предметах широкого потребления, прежде всего в соли, керосине, спичках, мыле, — при сложившихся обстоятельствах не могла быть нормально удовлетворена на месте: торговля была воспрещена, транспорт разрушен.

Тогда многие люди из Орловщины стали пробираться за хлебом и солью на Украину и даже к солёным озёрам. Этих людей, ехавших обычно с мешками, прозвали «мешочниками», а советская власть заклеймила «спекулянтами».

Дорога тогда была трудной и очень опасной. Часто приходилось «мешочникам» ехать на крышах вагонов, на буферах и гибнуть под колёсами. Нередко приходилось плестись пешком. Повсюду рыскали «заградительные отряды», которые все отбирали. На окраинах России кипела гражданская война. Многие возвращались из таких поездок с пустыми руками. Другие — больные и искалеченные. Иные — погибали в дороге.

Вернувшиеся рассказывали разные вести о тех краях, куда они ездили. Так, например, об Украине рассказывали, что пшеницы там у крестьян много, выменять её на какую–либо вещь или серебряную монету можно было бы сравнительно недорого, — но как, при тогдашнем транспорте и заградительных отрядах, привезти оттуда мешок пшеницы?!. Говорили: хлеборобы не имеют никакого интереса сдавать бесплатно хлеб государству. Они хлеб прячут или выделывают из него «горилку». Вся Украина затоплена морем горелки и превращена в пьянствующую Запорожскую Сечь. Соберутся несколько соседей и пьянствуют оравой без перерыва: сегодня «дуют горилку» у одного соседа, завтра — у другого, послезавтра — у третьего и т. д., а через неделю — опять у первого…

Некоторые орловцы в поисках соли добирались даже до солёных озёр — Эльтона и Баскунчака.

Вернувшись, рассказывали, что к этуш озёрам со всех сторон собиралось много людей: они хотели раздобыть там солёной гущи и, высушив её, достать соли. Но вокруг озёр стояли цепью красноармейцы и никого к озёрам не допускали, угрожая стрельбой.

— Ну ж и власть! — ругались эти неудачники, которым пришлось от солёных озёр возвращаться, «не солено хлебавши»… — Люди мучаются, болеют, гибнут без соли. А власть — как собака на сене: ни сама не добывает, ни людям не даёт!..

* * *

Политика продразвёрстки, воспрещение всякой торговли привели советскую деревню к разорению.

Крестьяне, у которых отбирали все продукты, потеряли всякий интерес к своему труду: они работали неохотно, спустя рукава. Навоза в поле за первые три года революции, до НЭП-а, земледельцы не вывозили совсем: не видели в этом никакого интереса, никакой цели.

Каждый год в Болотном и во всех других деревнях создавались «посевкомы», т. е. комитеты по посевной кампании. Они состояли из местных начальников, партийцев, комсомольцев, членов «комбебеда». Члены посевкома ходили по дворам, по полям, «агитировали» и понукали потомственных земледельцев к тому, чтобы те вспахивали и засевали всю землю. А пахари, потерявшие всякую материальную заинтересованность в работе, старались пахать как можно меньше: лишь бы норму хлеба для семьи выработать. Площадь под посевами в Болотном и повсюду за все года?! продразвёрстки от 1918‑го до 1921 года — с каждым годом неуклонно уменьшалась и урожайность падала.

А советская власть накладывала на крестьян развёрстку за развёрсткой и ежегодно создала посевком за посевкомом…

Острый недостаток хлеба стал ощущаться у самих крестьян. Большинство жителей села в те годы ели хлеб с примесью: с натёртым картофелем и жмыхами. Высшую степень материального благополучия хлеборобы определяли тогда так:

— В этом дворе хорошо живут: чистый хлеб едят (без примеси)…

* * *

У крестьян не было керосина. Вместо керосиновых ламп в хатах теперь мерцали коптилки. Деревня погрузилась в темноту…

Особенно болезненно! Ощущался недостаток соли. Запасов дома не было. А доставка соли в деревни была прекращена сразу же после большевистского переворота: разрушены были торговля, транспорт, всюду полыхала гражданская война.

Люди стали расходовать соль с плюшкинской скупостью. Израсходовав всю, взялись за селёдочные бочонки, в которых хранилась соль: расколят бочонок и вываривают щепочки. Потом то же проделывали с деревянными солонками.

В конце концов, почти все жители села остались совсем без соли. Они без аппетита ели несолёный суп, хлеб с примесями, ослабевали. Цинготные заболевания широко распространялись в деревнях.

В Болотном, во всех других деревнях уезда, губернии, по всей России свирепствовал тиф. Много людей умирало в те годы и в городах и в деревнях: от голода, истощения, от войны, скученности, тифа. Советское правительство, вызвавшее это бедствие своей антинародной и неумной политикой, ограничивалось «плакатной борьбой» с этими бедами. Повсюду были развешены плакаты: «Вошь — враг социализма!» Объявим войну тифу!» «Проведём неделю бани!»...

Самой важной и — тяжёлой государственной повинностью, которую выполняли крестьяне в тот период, была «продразвёрстка», неурегулированный оброк, или дань для покорителей. Земледельцы Болотного и других орловских деревень большую часть выработанной продукции растениеводства и животноводства сдавали правительству.

А власть выдавала из этой продукции паёк городскому населению и кормила армию, которая в 1920 году доходила до 5 миллионов человек (вместе с рабочими хозяйственной части). Изрядная доля продуктов животноводства шла «ответственным работникам», т. е. городским руководителям учреждений.

Значительную часть продукции, собранной по «продразвёрстке», местные начальники, сельские и волостные, забирали для себя, своих семейств, родственников, приятелей и приятельниц.

Часть собранных продуктов местные органы власти — комбед, сельсовет — раздавали сельской бедноте. Это была