Валерий Осипов - Тайна сибирской платформы

На берегу ручья было много солдат: одни купали лошадей, другие стирали белье, третьи чистили ружья желтым речным песком.

Павел Иванович слушал и переводил солдатские разговоры с английского на голландский. Клаас записывал их.

— …Эй, Джек, чего ты повесил нос?

— Получил письмо из дому.

— Ну и как там?

— Плохо. Какое может быть хозяйство без мужчины? А я вернусь только через два года, если вообще вернусь…

— …Должен сказать вам, ребята, что я веду учет названий всех войн, в которых участвовал. Забавная получается картина.

— В чем дело, дядюшка Чарли?

— А вот в чем. Я был солдатом на «кофейной» войне в Индонезии, на «каучуковой» на Филиппинах, на «джутовой» в Индии. Сейчас у нас идет «алмазная» война — так называем ее мы, старые солдаты. Это вы, молокососы, думаете, что сражаетесь за королеву Викторию. А нас, стреляных воробьев, не проведешь. Кое-кому надо прикарманить алмазные рудники, вот и заварилась вся каша. Кстати, ребята, не хлопайте ушами. Здесь можно неплохо поживиться. Я уже собрал несколько граммов этих прозрачных камешков, из-за которых сходят с ума наши лондонские джентльмены. На Филиппинах, в «каучуковой» войне, я складывал в ранец корни этого растения, а потом заработал неплохие денежки. Смелей, ребята! Хозяева готовятся отхватить большой куш, а мы отхватим свой, маленький!

— …Нет, ты объясни мне, Арчи, почему буры, эти бородатые мужики, колотят нас в каждой стычке?

— Здесь нечего и объяснять. Буры воюют за свой дом, за свой скот, за свою пашню. Посмотрел бы я, как дрался ты, если бы война подошла к ограде твоей фермы в Уэльсе? Ты один стоил бы десяти буров.

— Ты не прав, Арчи! Наши вековые военные традиции…

— Брось трепаться, Стенли! Ты воюешь за десять фунтов в неделю, а не за вековые традиции!

Павел Иванович и Клаас провели в своей засаде около двух часов. В солдатских разговорах иногда проскальзывали и конкретные сведения: численность воинских соединений, количество боеприпасов в отдельных отрядах. И когда вечером, встретившись с основным отрядом, лазутчики передали все это Христиану Левету, генерал горячо поблагодарил Лугова.

Штурм Спионкопа был назначен на утро 24 января. Весь день накануне буры по глухим, известным только им одним горным тропам стягивали людей к Спионкопской долине.

Едва только за зубчатыми вершинами гор показалось солнце, буры с трех сторон устремились к английским укреплениям. Замысел генерала Левета был прост: используя естественные укрытия и ведя меткий оружейный огонь по командному составу англичан, приблизиться к лагерю на расстояние штыкового удара, а потом лобовым штурмом овладеть им.

…Первые десятки буров, пробежав открытое место, залегли у подножья невысокого плато, на краю которого виднелись укрепления англичан. Здесь было «мертвое пространство» — неприятельские пули сюда не долетали. Но отсюда предстояло начать самое трудное — лобовой штурм лагеря.

Порывисто дыша, Павел Иванович лежал между двумя мокрыми, холодными валунами и напряженно смотрел вверх, где то и дело появлялись белые облачка выстрелов. Справа от него хрипел Зенкевич: он задыхался. Больная грудь даже после короткой перебежки разрывалась на части. В больших голубых глазах Зенкевича стояли слезы.

Рядом тяжело упал Маньяни.

— Гастон убит! — крикнул итальянец.

Павел Иванович оглянулся. Шагах в тридцати от них, уронив курчавую голову на чужую каменистую землю, лежал Гастон Бурже.

Еще минуту назад Лугов бежал по полю, и все его существо было охвачено огромным восторженным чувством. Это чувство было почти незнакомо Павлу Ивановичу: второй раз в жизни после решения не уезжать из Африки он ощутил щемящую сердце способность не принадлежать себе, отдавать себя чему-то очень большому, высокому.

Его словно несло по полю на крыльях. Он кричал, стрелял, прятался от пуль. Он делал это подсознательно, в экстазе. Он даже не мог подумать о том, что одна из этих пуль может остановить его бег. Все окружающее представлялось ему нереальным, казалось игрой, выдумкой, плодом горячей фантазии.

Теперь же тело убитого Бурже вернуло его на землю. Он ощутил холод камней, на которых лежал, почувствовал, что рубашка пропитана потом, а сам он страшно устал. Он понял, что пока ему только везло и что уже через пять минут, когда нужно будет идти в лоб на английские укрепления, он тоже может упасть и больше никогда не подняться с этой твердой, неласковой африканской земли.

Павлу Ивановичу на секунду вдруг представилась вся нелепость, вся несуразность положения, в которое он попал. Он, доцент кафедры минералогии Петербургского университета, член Русского географического общества, кабинетный ученый, человек скромный, тихий, застенчивый, яростно сжимая в руках винтовку, лежал под африканским городом Спионкопом, перед позициями английского военного лагеря. Над ним свистели пули, вокруг слышались стоны раненых, и сам он всего через несколько минут должен был ринуться навстречу своей смерти.

За что же, во имя чего должен он умирать вдали от родного дома, в чужой, незнакомой Африке?

— Вперед! В атаку! Ура-а-а!.. — раздался где-то справа громкий голос генерала Христиана Левета, и Павел Иванович, словно подброшенный неведомой силой, вскочил с камней и, сжав в руках винтовку до боли в ногтях, стал карабкаться вверх по крутому, обрывистому склону.

Это был отчаянный, безумный штурм. Отвага наступающих была безгранична. Они рвались на верную смерть.

Когда до вершины плато оставалось не более восьмисот футов, англичане ударили картечью. Несколько фигурок в широкополых шляпах покатилось вниз по склону. Буры залегли.

— Вперед! Да здравствует свобода! — крикнул генерал Левет, снова увлекая своих солдат в атаку.

Цепи атакующих поднялись, но англичане несколькими залпами картечи опять сбили их. Схватившись рукой за плечо, упал на землю Христиан Левет.

И тогда из-за камней в нескольких шагах от Лугова поднялась сухощавая фигура итальянца.

— Вперед, ребята! Всыпьте как следует этим торгашам! — кричал Николо. — Да здравствует свобода! Да здравствует Гарибальди!

Он рванулся вперед, но в ту же секунду несколько пуль одновременно пронзили его, и Маньяни тяжело рухнул вниз.

Многоголосый рев, подобный рычанью сотни львов, огласил воздух. Смерть итальянца, отдавшего жизнь на чужой земле, произвела сильное впечатление на буров. В неистовом порыве они бросились в решительную атаку. Остановить их не могло уже ничто.

Павел Иванович стремительно карабкался вверх вместе со всеми. Рядом задыхался Зенкевич. Он ловил воздух ртом, как рыба, вынутая из воды. На лице у него было выражение страдальческого наслаждения.

Вот и край плато — ложементы, траншеи, окопы. Последнее усилие, и, перепрыгивая через укрепления, буры с победным кличем ворвались на плато. Атакующая волна неудержимой лавиной покатилась по лагерю. Англичан охватила паника. Местами они еще оказывали сопротивление, но исход сражения уже был предрешен.

Пробежав несколько шагов, Павел Иванович увидел, что навстречу ему, с винтовкой наперевес, устремился седоусый капрал в красном мундире и блестящей золотистой каске.

Лугов инстинктивно выбросил вперед ружье, на конце которого был привинчен тяжелый чётырехгранный штык.

Седоусый капрал уронил винтовку, упал на колени, потом свалился на бок и забился в предсмертной судороге. Неожиданно он приподнялся, рванул на груди мундир, выхватил из-под него что-то и хотел выбросить, но силы покинули старого солдата, и из его безжизненно упавшей руки просыпалось на землю несколько ярко вспыхнувших на солнце разноцветных зерен.

Пораженный внезапной догадкой, Павел Иванович наклонился и стал собирать блестящие зерна. Это были перемазанные кровью убитого кристаллы алмазов.

Из руки капрала Лугов вынул небольшой холщовый мешочек. Он был пробит ударом штыка, и через рваное отверстие на дне виднелось еще несколько алмазных капель. На мешочке Павел Иванович прочитал сделанную карандашом надпись по-английски: «Ричард Холлидей, Бристоль, Дауинг-сквер, 6».

Отбросив в сторону ружье с окровавленным штыком, Павел Иванович присел на разбитый зарядный ящик. Он понял, что лежащий перед ним седоусый Ричард Холлидей, живущий в английском городе Бристоле, на Дауинг-сквер, в доме № 6, и есть тот самый «дядюшка Чарли», который накануне сражения рассказывал молодым солдатам о «каучуковой», «джутовой» и «кофейной» войнах и который призывал своих слушателей не теряться на этой «алмазной» войне.

Осенним дождливым днем по дороге, ведущей к Кимберлийским алмазным копям, устало понурясь, шли два человека. Они были одеты в рваные суконные куртки, галифе и высокие кожаные сапоги. На голове одного из путников, более высокого и физически крепкого, была широкополая шляпа, другой шел с непокрытой головой. Длинные русые волосы его намокли и беспорядочно свисали на узкие, худые плечи.