Карл Деметр - Германский офицерский корпус в обществе и государстве. 1650–1945

Задачи полковых командиров в отношении не получивших патент офицеров и солдат такие же. Требования, предъявляемые к ним, теперь ужесточились. Более длительный срок службы (двенадцать лет) позволит им привести солдат под его командованием к более высокому уровню военной подготовки, но также налагает на него задачу – следить за тем, чтобы они не задыхались от монотонности и рутины. Следовательно, он должен обращать внимание на обучение каждого отдельного человека. Один только опыт научит нас, как лучше использовать богатое поле деятельности, которое открывается перед нами. Двенадцатилетняя служба – не слишком долгий срок для достижения наших целей, и урожай, который мы соберем, щедро вознаградит нас за наши труды.

Офицеры каждого ранга должны постоянно помнить, что во всех аспектах службы, интеллектуальных или физических, их долг учить солдат и являться для них примером. Такое требование влечет за собой преданность и самопожертвование каждого воина. Ничто, кроме превосходящих способностей, твердости характера, жертвенной заботы о солдатах и доброго участия в их делах, не сможет привести офицера к той степени доверия к нему солдат, которое выдержит самые суровые испытания.

Не имеющие патента на службу офицеры и солдаты вместе с их офицерами образуют одно соединение, в котором товарищество и чувство взаимопонимания должно всячески оберегаться, а традиции сохраняться и развиваться. Прошли дни, когда стояла задача обучать ежегодный набор рекрутов в короткий промежуток времени. Сегодня нужно обучать и воспитывать именно индивидуума, развивая в нем все его способности. Такая работа требует, чтобы все сотрудничали заодно и чтобы лучшие, самые зрелые силы могли быть мобилизованы, чтобы помочь создать мощный институт, который и есть армия. Если это будет сделано, то мы преуспеем в нашей цели и сделаем каждого воина по характеру, умению и знаниям настоящим мужчиной и лидером – надежным, уверенным в себе, преданным и ответственным.

Фон Зеект

Мюнхен, 22 октября 1923

…Сегодня я отправил Вам следующую телеграмму: «Прошу указаний. Лейст». Эта просьба может показаться[46] в Магдебурге довольно странной, и поэтому я прошу позволить мне объяснить ту серьезную дилемму, которая угнетает мою совесть как офицера и жителя рейха. Первые официальные новости о революции в Баварии дошли до нас сегодня утром посредством опубликования циркуляра генерала фон Зеекта. Комендант училища генерал фон Тихвиц также объявил, что он отправил всех баварских учащихся школы (каждый из которых часом ранее объявил о преданности баварскому правительству) в увольнение на неопределенный срок, потому что он более не мог заставить себя работать с такими людьми. Он сказал, что все небаварцы, разумеется, должны руководствоваться взглядами армейского командования. Поэтому занятия будут продолжаться, насколько это будет возможным, а он сам собирается этим вечером поехать в Берлин за получением инструкций.

Среди учащихся школы уже проводились оживленные, порой без нужды подогреваемые дебаты, особенно среди офицеров, однако теперь речи стали более чем яростными. Я сам с самого начала занял твердую линию насчет того, что единственной проблемой для нас сейчас стало соблюдение армейской дисциплины, и, если мы легкомысленно отбросим в сторону нашу клятву правительству рейха, мы тем самым вызовем недоверие к офицерскому корпусу. Боюсь, что я найду мало поддержки для такой точки зрения: большинство других увлеклись ребяческим энтузиазмом по поводу Баварии и народным движением (национал-социализмом) и разворачивают черно-бело-красные знамена. Меня и еще двоих, кто разделяет мое мнение, называют (должен признаться, за глаза) красными собаками и говорят, что с помощью евреев мы поддерживаем правительство. Иногда мы видим, как на нас бросают презрительные взгляды даже по вполне заурядному поводу.

Во время ленча появился полковник Лейпольд, комендант нашего ежегодного класса (хотя как баварец он был отправлен в отпуск), и произнес длинную речь на тему «Национализм против марксизма». Он завершил речь призывом тех, кто желает принести клятву верности баварскому правительству, внести свои имена в списки – однако не сказал, было ли это принуждение обращено ко всем нам или только к баварцам. Между тем он дал нам понять, что если кто-то не соглашается, то он будет рассматривать его как международного марксиста и настоящую грязную свинью. После этого несколько прусских офицеров сказали, что они «естественно» принесут клятву верности баварскому правительству. Во время полуденных занятий старший инструктор лейтенант Тейхман из 13-го пехотного полка сказал нам, что он доложил полковнику Лейпольду, что за некоторыми исключениями инструкторы солидарны с ним, а не с генералом фон Тихвицем. Он сказал, что просил полковника сообщить об этом генералу, прежде чем тот отправится в Берлин.

Я отказался принять эту попытку поговорить со мной и в этот же день имел продолжительную беседу с генералом и его адъютантом. Генерал был возмущен поведением полковника Лейпольда, и последний пообещал ему воздерживаться от всяческой пропаганды.

Последовательность событий поставила меня в исключительно ложное положение. Огромное большинство тех, кого я все еще считал своими товарищами, рассматривают меня как предателя дела патриотизма, особенно когда я стал оратором нашей маленькой группы. На самом деле я расцениваю «народное» движение, если оно будет развиваться разумно, как единственную надежду для рейха, и все же я обязан относиться к нему как к чему-то, чему должно сопротивляться всяческими способами, наряду с мятежом и нарушением клятвы. Мое представление о чести требует, чтобы я сделал все возможное, чтобы защитить правительство, которое с радостью отправил бы на погибель.

Я не могу судить, как сейчас будут развиваться события. В соответствии с историей, которая сегодня началась, но которая при этом неприятно поразила меня, национал-социалистическое движение при поддержке рейхсвера за несколько дней перевернет всю нашу страну. Вторая армейская группа штаб-квартиры специально упомянута как официально выступающая за[47] Лоссова. Я рассматриваю такого рода вещи как некие слухи, распространяемые с намерением возбудить общественное мнение, которое и без того уже находится в преступном смятении. Нет ничего, чего я бы желал более ревностно в настоящий момент, чем встать на сторону «народного» движения, но, как честный офицер и солдат, я не вижу ни малейшей возможности в настоящий момент сделать это.

У меня была слабая надежда, что Вы, полковник, вероятно, сможете показать мне, как это можно сделать с честью. При нынешних обстоятельствах для меня составит величайшее удовольствие вернуться в свой батальон, и если это будет возможно, то я с почтением прошу Вас как можно скорее предпринять необходимые действия. Больше всего тревожит меня то, что все исходит из вооруженного конфликта с Баварией.

Я надеюсь, полковник, что вы будете достаточно добры, чтобы простить мне это длинное письмо, и поймете мое желание в таком бедственном смятении хотя бы немного четче разобраться во всем этом.

С самыми теплыми пожеланиями офицерскому корпусу 3-го прусского батальона, 12-му пехотному полку и всем, кто является настоящим пруссаком, остаюсь с огромным уважением, полковник, Ваш покорный слуга лейтенант Лейст.

NB. Все прапорщики из 12-го пехотного полка твердо стоят за мной, так что полк уже имеет репутацию полностью освобожденного от евреев, равно как и от красных и спартаковцев. Я никогда не желал бы, чтобы меня описывали такими же словами.

Магдебург, 24 октября 1923

Полковнику Шнивинду

Передаю информацию. 22 октября я телеграфировал в ответ лейтенанту Лейсту следующую телеграмму: «Подчиняйтесь прусским военачальникам».

Фон Хаммерштейн

Халъберштадт, 25 октября 1923

Генерал-полковнику Фрейхеру фон Хаммерштейну

Принято к сведению. Я уже частным образом отправил отрывок из этого письма дивизионному командующему. Я скажу лейтенанту Лейсту, что ценю его поведение.

Шнивинд

(Государственный архив в Кобленце, документы Шлейхера)

4 октября 1930 года суд рейха в Лейпциге вынес следующий приговор бывшим лейтенантам Шерингеру и Людину и обер-лейтенанту Вендту.

Обвиняемые приговорены согласно статье 6 государственного уголовного кодекса к восемнадцати месяцам заключения в крепости с оплатой пропитания за участие в заговоре по совершению измены. Шесть месяцев и три недели, уже проведенные ими во время расследования, в любом случае будут приняты в расчет. Людин и Шерингер подлежат увольнению из армии. Шерингер обвиняется и в других проступках. При провозглашении приговора суда президент четвертой палаты государственного суда четко выразил, что, совершая проступки, по которым они приговорены, обвиняемые действовали из страстной любви к родине. Тем не менее суд отверг все побочные обстоятельства и подчеркнул, что совершенно невозможно для германского вермахта позволять лейтенантам общаться с рекрутами, вне зависимости от того, на какую политическую партию они работают.