Василий Песков - Полное собрание сочинений. Том 2. С Юрием Гагариным

Одним из самых крупных производителей искусственного волокна будет завод, выросший на Оке. Часть своей продукции даст он текстильным фабрикам. Уже приехали на завод те, кому управлять машинами. У них праздник будет в мае, когда после настройки, наладки завода пойдет волокно.

В конце августа, когда потянулись к югу птичьи стаи, в открытую форточку нового дома в Москве залетели две странные птицы. Утром для них открыли окно – переночевали, теперь летите! Но птицам, видно, понравился большой пятиэтажный дом в Кожуховском переулке. Вечером в форточке опять раздалось хлопанье крыльев, и гости появились снова. А утром они неожиданно начали таскать в комнату прутики и травинки.

– Эге, да они зимовать собираются, и не как-нибудь, а в «своем доме», – сказал Иван Михайлович Молодкин и велел дочери принести в комнату «строительного материала».

Две лесные горлицы, отбившиеся, видно, от стаи, не теряли времени даром. Через несколько дней на старых часах появилось гнездо. И горлинки, совсем как весной, начали петь любовные серенады. Только стукнут часы семь раз, только засинеет окно после ночи, а в комнате уже начинается: «Тур! Тур!»

На дворе дожди, первый снег повалил, а в квартире весна – в гнезде над часами появились два маленьких яичка.

Однажды утром яйца треснули, и из гнезда выглянули два беспомощных розовых существа.

Росли птенцы быстро. Но один заболел какой-то детской болезнью и протянул лапки. Вся забота родителей доставалась теперь одному.

В один прекрасный день птенец почувствовал себя взрослым. Он выбрался на край гнезда и после некоторого раздумья совершил первый беспосадочный перелет: часы – спинка кровати. Потом он отважился слетать «на край света» – на спинку стула. Удачи окрыляют. Отвернулись как-то родители, и птенец пустился в «межпланетный рейс»: пырь в форточку – и был таков.

На дворе было тепло в этот день. Иван Михайлович и Галя долго искали безумца. Вывесили даже объявление в подъезде: «Кто увидит горлинку (далее следовали приметы), просьба доставить в квартиру № 16».

Осиротели родители. Но скоро в гнезде над часами опять появились два птенца. Эти оба не перенесли болезни…

Однажды Галя заметила, как старые горлинки жадно клевали столетник. «Может, витамины нужны птенцам?» – Иван Михайлович принес листики петрушки. Горлинки с жадностью набросились на зеленое крошево. Соком петрушки спрыснули пшенную кашицу, перетерли ее и дали птенцам… Одного удалось спасти от странной болезни. Он вырос и теперь совершает регулярные рейсы по комнате наравне с родителями. А родители решили продолжить птичий род.

Для этих новорожденных Галя сразу организовала «спецпитание». Три раза в день в широкие клювы вкладывалась кашица с соком петрушки и рыбьим жиром. Эксперимент удался. Птенцы выросли крепкими. Сейчас в квартире Молодкиных уже тесно от пяти зимних квартирантов – летают вовсю. Лесные обитатели, которым в зимнее время положено быть в теплых краях, благополучно перезимовали в Кожуховском переулке Москвы.

Я с любопытством оглядел топор.

– При Петре ковался?

Старик уловил недоверие. Он взял топор, вытер рубахой ржавые пятна.

– В музей сдавать не собираюсь… А вам не грех поспрошать людей, что за село наше такое… Лодка-то хороша в ходу?

Я похвалил лодку.

– То-то же, – сказал старик. – Полюбопытствуй насчет села… Ну пошли, Витек!

Старик смахнул щепки со штанов, соскреб ногтем лепешки ила. Белоголовый мальчишка спрятал в осоку весло, как заправский плотник, кинул топор на руку. Оставляя следы босых ног на песке, дед и внук пошли берегом в село…

Припоминаю сейчас все подробности этой июньской встречи. Помню утро, тихое и ласковое. На «окуневом месте» с дуба падали капли ночного дождя. От травы – пар. Весь луг у воды дымился теплым сырым туманом. Лучшей «зари» удильщик не пожелает. Клева, однако, не было. Я сменил десяток «верных мест» – хоть бы что!

– Как отрубило, – сказал мой сосед Федор-горбун и захлопал веслами к дому.

Горбун в этих местах почитается рыбным профессором. Уж если у него «отрубило»… Я смотал удочки и приготовился поднять со дна камень, служивший якорем.

– Уры-ык!..

– Если уж делать лодку, то чтоб лебедем шла.

Едва не задев удилище, над водой пронеслась большая серая птица.

Я давно знал: в лозняке за Кривошейкой есть у цапли гнездо. Иногда удавалось видеть, как голенастая птица караулит лягушек.

Кто-то потревожил цаплю. Она жалобно кричала и делала круги над мысом. Появились вороны, березовые ласточки, воробьи. Они комьями кидались сверху на серую неповоротливую птицу. Неистовый гвалт стоял у речки. Цапля по-прежнему делала круги…

– Кто тут? – окликнул я, раздвигая осоку.

На траве сидел безбородый старик в красной полинявшей рубахе, в старой, с поломанным козырьком кепке. Тут же, на поляне, сидели два косаря, сыновья деда.

– Аль самому лезть? – сказал старик с укоризной и поглядел на сыновей. – Михаил!..

Младший зашвырнул в реку цигарку и взялся за косу.

– Дался тебе, батя, этот ржавый обух. – Второй сын стал раздеваться, но, попробовав ногой воду, снова сел на траву.

– Не полезу. На кой он сдался! Вон новый топор бери…

Старик махнул рукой.

– Витюшка!.. Витюшка-а! – позвал он.

Минут через пять реку переплыл белобрысый мальчишка лет двенадцати.

– Топор уронил, Витек… Надо же дураку старому было взять… – Старик был искренне огорчен и расстроен.

Я скинул штаны и вместе с Витькой принялся нырять у осоки. Сыновьям стало неловко. Они поклали косы и тоже полезли в воду.

Глубина была изрядная. Мы трое быстро выдохлись, а Витька не переставал нырять и через час кинул на песок действительно никчемный на вид старый топоришко…

Март. Вчера небо и снег были синими. Сегодня опять по-зимнему кружится метель. Опять облака и ветер. Но это уже не та сплошная пелена, что была две недели назад. Все чаще мелькает солнце в разрывах, клочок синевы вдруг проглянул… И опять облака, тяжелые и торопливые. Они – как отголоски далекой битвы, которая началась уже где-то за горизонтом.

Сдает зима. В затишье орут воробьи. На окне в бутылке расцвели красноватые прутики вербы. Эту неделю я все чаще поглядываю на рюкзак. Мой старый спутник! Ему надоело висеть на гвозде. Он хочет, чтобы я пришил к нему потерянную летом пряжку и уже теперь положил на дно упругие мотки лесок, крючки, патронташ. Он очень стосковался по солнцу, обмяк, отсырел. Летом тонул однажды этот старый рюкзак, солнце выжгло на боках у него белесые пятна. Тяжело приходилось бедняге. Когда я осенью вешал его на гвоздь, он, кажется, был доволен – сколько же мотаться! А теперь, услыхав воробьиную драку на улице, затосковал, запросился с гвоздя старый бродяга. Ничего, дружище, теперь уж недолго ждать… Я засыпаю под свист метели.

Утром туч как не бывало. Опять синие тени и синее небо. Воробьи запивают завтрак капелью. Да, теперь уже скоро… Скоро я встречусь с тобой, древнее село у речки…

В село это из Воронежа можно попасть и «морем», и сушей. Если любите реку, садитесь на «катер». Так называют на пристани большую лодку с тракторным мотором. Прийти надо заранее, иначе не найдешь места среди корзинок, ведер, грибных лукошек. С базара, из города едут сельские бабы, и речная посудина бывает загружена доверху. Впрочем, местечко всегда находится и для собаки, и для ружья, и связку удочек пристроишь у борта.

По дороге катер обязательно завернет в глухую лопушистую заводь. Тут вылезут рыбаки, чтобы остаться на ночь. Но это не последняя остановка.

В лесном домике у реки живет «мотористина любовь». Она издалека услышит тарахтенье и будет стоять под вязом в белом нарядном платье, ожидать, пока катер ткнется в берег.

Моторист будет долго пить молоко из глиняной корчажки. Потом начнется длинный разговор. Разговору может и не быть конца, но какая-нибудь баба не вытерпит:

– Ну будя, поехали!..

Катер спугнет стаю уток, качнет на волнах одинокую лодку. Медленно, но упрямо будет лезть катер против течения. Порой покажется – заблудились. Мелькнет в прорехе между дубами колокольня, а катер вдруг начнет забирать вправо, в луга. Не беспокойтесь – моторист свое дело знает. Это река, выйдя от Белой горы на простор, начнет выписывать кренделя между копнами и одинокими вербами…

Перед закатом бабы начнут разыскивать свои лукошки и вы увидите на горе очень старую кирпичную церковь. А внизу – лес, река, лодки на приколе, приземистые, крытые камышом домики. Это и есть Чертовицкое.

Перевозчик Федор Павлович Тарарыков уверяет, что в древности в этих местах проходила граница с татарами – ч-е-р-та. Отсюда, мол, название у села такое.