Юрий Никитин - Империя Зла

– Придвинемся ближе.

– Мы нарываемся, чтобы шарахнули?

Рыбаков ответил бесшабашно:

– А шарахнут, так шарахнут. Главное, чтобы мы успевали ответить. А мы успеем пальнуть изо всех орудий и пусковых установок прежде, чем нас накроет... Но сдается мне, что не случится, не случится.

К Стоуну ворвался командир корабля:

– Русский корабль выходит на ударную позицию!

Стоун сорвался с койки, он спал одетым, даже не обругал дурака, какая ударная позиция, она сейчас у всех ударная, бегом поднялся наверх.

Вдвоем, замерев, они смотрели, как в ночи эсминец русских медленно, очень медленно выдвигается вперед, сам пересекая черту, которую обозначил русский командующий флотом.

– Что он хочет? – спросил командир дрогнувшим голосом.

Стоун посмотрел с ненавистью, словно тот был виноват, стиснул зубы, заставил себя дышать глубоко и ровно, чтобы кровь не била в голову волнами как при шторме.

– Давно он так?

– С середины ночи, – поспешно ответил командир корабля. – Слегка выдвинулся, постоял, снова выдвинулся на треть корпуса. Теперь снова...

Стоун сказал с ненавистью:

– Этот мерзавец, вопреки приказу своего же командующего, провоцирует нас на огонь!

– Но, – сказал командир несчастным голосом, – хоть мы и не откроем огонь, но он, оказавшись так близко, сможет нас обвинить, что это мы придвинулись под покровом ночи. Сам ударит мз всех орудий... и – начнется!

Стоун буркнул:

– Что начнется, то скоро кончится. Современный бой длится всего несколько минут. А то и секунд.

Но сам ощутил, что прозвучало фальшиво. Все-таки там на побережье Флориды его ждет шикарная вилла, приобрел удачно, а у русского командира одни дыры в карманах, терять нечего, со злости только ищет повод!

А когда нет, придумывает.

На тротуарах пламенели свежие пятна крови, но народ ходил группками пьяный от счастья, бабахал по окнам. На площади Ногина толпа собралась, как на концерт Мадонны. Массивное здание Политехнического музея окружили кольцом в несколько тысяч человек. Передние ряды счастливо палили по зияющим дырам на месте окон, а остальные поднимали стволы вверх и пуляли в синее безоблачное небо.

Из музея почти не отстреливались, но из толпы по темным провалам стреляли все равно часто, охотно и беспорядочно.

С грохотом подошли танки, глупо и бесцельно взяли древнее здание в кольцо. Я насчитал двенадцать серо-зеленых стальных чудовищ, Длинные стволы, похожие на трубы для перекачки нефти, мертво смотрели на музей, крышки люков задраены наглухо, даже пулеметные гнезда словно заварены электросваркой.

На джипе, сопровождая танки, прибыл Яузов. Бинты уже сняли, но на мощной носорожьей фигуре не сказалось, все такой же массивный, грузный, С подкреплением появились снайперы, я видел их сгорбленные фигуры на башнях танков. Похоже, в патронах их не ограничивали, потому что винтовки с непомерно уродливыми стволами время от времени дергались, я слышал сухие щелчки, едва слышные на фоне привычного городского шума.

При виде меня, Яузов вскинул брови, оглядел с головы до ног. Зато вроде бы ничуть не удивился, увидев рядом со мной красавицу княгиню. Она светло улыбнулась министру обороны, он поклонился, что-то пробурчал, снова поклонился, все же ошарашенный, не зная как держаться, наконец повернулся ко мне:

– Вы хоть знаете, кто ими руководит?

– Черногоров, – ответил я.

Он помрачнел:

– Черногорова ищут... Найдут, никуда не скроется. А там в музее этот горластый!

– Который?

– Тот, что все на митинги народ поднимал. Анчуткин!.. Да, тот самый... Нет, здесь его депутатская неприкосновенность не спасет...

– Жаль, – сказал я искренне. – Он в самом деле никаких благ для себя не выгадывал.

Стелла сказала негромко:

– О чем вы говорите, когда люди стреляют в историческую ценность? Вы знаете, сколько этому музею лет?

Яузов искоса посмотрел на нее, вздохнул. Похоже, на языке что-то вертелось, но не сказал, красивым женщин все позволено, даже больше, чем Юпитеру.

– Как остановить, – сказал я трезво. – Джинна выпустили из бутылки... Правда, этот джинн и спутал карты как Пентагону... или кто из них там посылал своих коммандос в Кремль... ЦРУ, госдепартаменту... так и нам. С таким чертом из бутылки сладить трудно. Но зато он на нашей стороне!

Черт из бутылки, заполнив всю площадь так, что теперь уже и танки в нем утопали как зеленые кустики роз среди половодья, постреливал по окнам, иногда в какой-нибудь части выстрелы превращались в шквальные: с тот стороны кто-то из осажденных осмелился выстрелить в ответ.

К Яузову подбежал молоденький офицер в форме танкиста:

– Товарищ главнокоманедующий!.. Только что сообщили, что русский президент прибыл в тамошний аэропорт. После парадной встречи отбыл в резиденцию. Несмотря на события в России, как он заявил, сперва подпишет все договора, завершит встречи, и только тогда вернется.

Яузув кивнул:

– Похоже, не сомневается в нас. Черт, знал бы, что нас уже было повязали как кроликов?

Я удивился:

– И вас?

– Меня нет, – сказал он, морщась, – но если власть сменить молниеносно, а в стране тишь да гладь, то армии, вроде бы, незачем покидать казармы. Расчет был на этом! А если бы большинство из членов прежнего правительства продолжало работать... Понимаете?

Я кивнул:

– Понимаю. Но, к счастью, народ такой правильности не понимает.

Треск винтовочные выстрелов отсюда казался похожими на хлопки лопающихся воздушных шариков. Словно их рассыпали вокруг музея, и топтали шипастыми подошвами. Богато украшенные ворота рухнули, мы слышали треск, с которым выворачивались огромные штыри из косяков. Толпа ввалилась галдящая и стреляющая. Мы в бессилии наблюдали, как в широкие ворота вваливается все больше и больше народу. Что там будет с ценными экспонатами... лучше не смотреть в сторону княжны.

Я сказал ей виновато:

– Они опьянели от свободы!.. Но все-таки... Все-таки они вышли на улицы с ружьями, вышли защищать свою страну. Свое право носить оружие! Это же теперь люди... которые взялись просто ниоткуда!.. До этого была сплошная дрянь, были сябялюбцы, трусы, подонки, приспособленцы, были нафигисты... и вдруг откуда-то появились люди. Теперь надо не спугнуть в них это... человеческое! Чтоб не вернулись снова в свое подлое и равнодушное скотство, что считается благополучной нормой. Да черт с ним, музеем. Мне его тоже жаль, но люди дороже. А они только тогда люди, когда сами вышли с оружием в руках на улицу... Не их погнали защищать, а вышли сами!

Яузов покивал с грацией носорога, прогудел:

– Это утрясалось бы еще долго. Ну, гражданственность, осознание... Я доступно объясняю?