Иван Оченков - Приключения принца Иоганна Мекленбургского

Первая атака отбита, а на вторую у польского воеводы нет времени, ибо наши кирасиры уже рядом и выдержать их атаку расстроенным рядам польских кавалеристов вряд ли удастся.

Кажется, и на этот раз меня пронесло. В крепости нас встречает улыбающийся во все зубы Гротте.

— Ваше высочество! Если бы я не относился к вам с таким почтением, я бы сказал что вы, мой герцог, самый везучий сукин сын из всех кого я видел!

— Спасибо Хайнц, я тоже рад тебя видеть. Когда все это закончится, напомни мне, пожалуйста, чтобы я никогда так больше не делал.

— Конечно мой герцог! Можете на меня рассчитывать!

Откуда не возьмись, как черт из табакерки выскакивает Ван Дейк.

— Ну почему все едут учиться военному делу к нам в Голландию? — Патетически восклицает он. — Нигде в нашей благословленной родине нет такого невероятного человека как вы! Вот у кого надо учиться военным хитростям и тактике.

— Оставь свою лесть Рутгер, придворный из тебя никакой, не знаешь ты этого ремесла. Но за добрые слова спасибо, а где этот старый мошенник Рюмме? Почему я его не вижу?

— О, мой герцог, он все утро весьма дельно стрелял из пушек по полякам, имевшим глупость подойти слишком близко, а как только увидел что вы, вне опасности бросился в кирху, возносить хвалу господу. При этом, почему-то не в лютеранскую, а в православную в Юрьевском пригороде.

— Вот как? Наш друг видимо сильно переживал, раз так перепутал.

Все, хватит с меня на сегодня, никаких сабельных сшибок и перестрелок, возвращаюсь под защиту стен. Буду в полной безопасности крутить врагу дули со стен. А это еще что такое? Из-за стены слышен горн, вызывающий нас на переговоры.

Быстро поднявшись в башню и выглянув в бойницу, я увидел разодетого шляхтича в сопровождении богато одетых слуг, один из которых держал белый флаг, а другой трубил в горн.

— Что вы так шумите! — Закричал я полякам во все горло. — Да еще в такую рань, тут может люди спят еще, а вы трубите в вашу глупую дудку.

Шляхтич похоже слегка растерялся от несуразности моих слов, но затем взял себя в руки и стал отвечать.

— Я хорунжий панцирной хоругви перновского Каштеляна пана Петра Стабровского! Меня зовут Мацей Волович, шляхтич герба "Богория".

— Весьма рад знакомству, пан Мацей! — Отвечал я ему. — Но я все же не понимаю, зачем вы так шумите?

— Пан Каштелян послал меня с посланием к пану герцогу… а вы кто такой черт вас дери?!

— Что же, поручение пана Каштеляна это веская причина, а что же он сам не приехал?

— Езус Мария! — Стал терять терпение пан хорунжий. — Да кто вы такой, чтобы говорить такие вещи! Сообщите же о моем прибытии пану герцогу.

— Что вы так нервничаете пан Мацей? Нет никакой нужды никому ни о чем сообщать. Я вас и так выслушаю, так что выкладывайте какого нечистого надобно пану каштеляну от моей скромной персоны.

— Матка боска! Так вы и есть пан герцог, а я-то подумал, что говорю с кем-то из его рейтаров. Пан герцог, у меня к вам послание от пана каштеляна, уж будьте любезны примите его.

— Да запросто! Эй, вы там, внизу ну-ка примите письмо у посланника! А может вы пан хорунжий хотите попользоваться моим гостеприимством? Так заходите вместе с письмом, подождете пока я ответ напишу.

— О, благодарю, ваше королевское высочество, за приглашение, но у меня нет приказа дожидаться ответа, так что я вынужден отклонить ваше любезное приглашение.

— Как хотите пан Мацей.

Стражники подали мне письмо и я смог отправится домой. "Наконец-то отдых после тяжкого труда", подумал было я, но, увы, проблемы только начинались.

Едва я переступил порог воеводской резиденции в замке, на моей шее повисла юная пани Агнешка Карнковская и стала осыпать мое лицо поцелуями и захлебываясь слезами и причитая при этом:

— Вы живы! Слава всевышнему, с вами все в порядке! Я бы умерла, если бы с вами что-то случилось.

Встречавшие меня прочие дамы во главе с баронессой фон Фитингоф, а также пан Теодор застыли от увиденной картины как громом пораженные. Я тоже находился в состоянии полной прострации и не сразу догадался снять с себя плачущую девушку. Наконец тишина стала просто гнетущей, и я не нашелся ничего лучше как сказать:

— Дитя мое, а вы часом меня с паном Болеславом не перепутали? Если что, то он тоже жив, хотя и с трудом избежал гибели сегодняшней ночью.

Агнешка немного отпрянула от меня и застыла, как изваяние. В ее широко распахнутых глазах подобно брильянтам сверкали слезы, а губы дрожали, но при всем при этом она была прекрасна как никогда.

— Я перепутала вас? Да я скорее умру, чем променяю вас даже на сто каких-то панов Болеславов. Я не знаю никакого Болеслава. В моем сердце только вы и больше нет никого. Вы воздух которым я дышу, вода которую я пью, вами одним я живу. Вы утром посмотрите на меня, и я могу жить весь день в надежде, что удостоюсь вашего взгляда вечером. А если бы вы не вернулись сегодня утром, то видит пресвятая дева, я бы не стала жить!

Медленно я развел ее руки и, оборотившись к баронессе, произнес ледяным тоном:

— Ma dame, отведите вашу подопечную в ее комнату. Она определенно не здорова.

Потом перевел взгляд на воеводу и так же сухо сказал ему.

— Пан Теодор, я теперь занят, но нам необходимо обсудить некоторые вопросы, давайте сделаем это после обеда.

После чего я решительно отправился в сторону своих покоев и лишь выходя, обернулся. Дамы хлопотали подле Агнешки, пан Теодор суетился рядом, хлопая выпученными глазами, и лишь бедняга Болеслав стоял бледный как смерть. На мгновение наши глаза встретились, я хотел его окликнуть, но Болек вздрогнул, будто увидел прокаженного и бросился вон.

Вот что ты будешь делать. Все зло от баб и без них никуда!

Кликнув слуг, я умылся и переоделся. После бессонной ночи надо бы поспать, но последние события выбили сон из головы напрочь. Усевшись в кресло подле растопленного камина, я некоторое время бездумно смотрел на огонь, голова была совершенно пуста. Машинально перебирая руками лежащие на столе вперемежку писчие принадлежности, книги и документы. Наткнувшись на какой-то свиток, я некоторое время недоуменно смотрел на него, пока не понял что это письмо, переданное мне Воловичем от перновского каштеляна. Интересно, когда он успел его написать? Что же пишет мне радный и зацный пан? Хм, похоже, писалась сия эпистола на ходу, строчки не слишком ровны, что для помешанных на каллиграфии нынешних писцов недопустимо. Мой титул, впрочем, написан четко и без сокращений. Это важно, время такое, что ошибка в титуле считается не меньшим оскорблением, чем пощечина. Пощечина что, схватились за шпаги, позвенели, кто-то кого-то заколол и дело с концом. А титул, дело такое, его предки зарабатывали, поливая реками крови своей и чужой, тут спускать никак нельзя. Дальше шло собственно дело. Пан каштелян предлагал мне свободный выход из крепости со всем войском и имуществом (читай награбленным). Подробности беспрепятственного выхода пан Петр Стабровский предлагал обсудить при личной встрече, оставаясь за сим преданным слугой моего королевского высочества и прочая и прочая. Первым побуждением было послать пана каштеляна куда-нибудь далеко и надолго. Не в том он положении был, чтобы делать мне такие предложения, но поразмыслив, я решил не пороть горячку и предварительно собрать офицеров на совет.