Анджей Сапковский - Свет вечный

– Спаситель.

– Прибежище наше!

– Добродетель!

Под ноги Стенолаза сыпались цветы. Матери протягивали к нему детей, чтоб он соизволил благословить. Подмастерья ставали на колени. Беднота бросалась к ногам, откуда ее быстро выгоняли пинками люди фон Гунта.

– Под твое заступничество!

– Защити нас!

– Вождь, веди нас!

За Стенолазом семенил отец Фелициан Гвиздек, теперь фон Гвиздендорф, за верность и заслуги повышенный епископом на пребенду и должность каноника в коллегиате Святого Креста. Отец Фелициан улыбался толпе, благословил и мечтал. О том, что вскоре он будет идти впереди, а Стенолаз позади. Кучера фон Гунт, сжимая зубы, тоже улыбался, отталкивал назойливых.

– Всё рассмотрим, – обещал с улыбкой Стенолаз, отталкивая протянутые ему петиции и просьбы. – Всё внимательно рассмотрим… Виновных накажем! Закон восторжествует! И справедливость!

– Вон, – шипел на просителей Кучера. – Вон, а то как дам…

– Наступит золотой век для Вроцлава… – Стенолаз погладил по головке очередную девочку с букетиком. – Золотой век. После победы над врагами.

– Но борьба еще не закончена! – громко вещал он. – Гадина еще не добита! Вы должны быть готовы к жертвам и лишениям…

Он резко замолк, увидев прямо перед собой светловолосую девушку. Ее лицо когото Стенолазу напоминало. И вызывало беспокойство. «Ее лицо, – подумал он, – старше ее самой».

Он протянул руку для благословления. Чтото удерживало его от этого.

– Я тебя знаю? – спросил он.

– Я Сибилла из Белявы, – звонко сказала девушка. – Дочь Пётра, прозванного Петерлином. Умри, убийца.

Это произошло быстро. Настолько быстро, что Кучера фон Гунт не успел среагировать. Он не успел ни оттолкнуть Стенолаза, не обезвредить девушку. Она же достала изпод епанчи короткий пражский «предательский» самопал и с расстояния полшага выпалила Стенолазу прямо в грудь.

Всё окутал густой туман, в котором девушка исчезла, как привидение. Как призрак. Как сонный кошмар.

Толпа с криками расступилась, разбежалась, рассеялась. Дав возможность Рейневану видеть.

Он видел, как подстреленный Стенолаз закачался, но не упал. Как посмотрел на покрывшуюся копотью и кровью грудь, на вбитые пулей в тело звенья золотой цепи. Как дико засмеялся.

– Ловите ее… – простонал он, задыхаясь. – Хватайте… Шкуру с суки ремнями спущу…

– Вы ранены?

– Это ничего… Ничего страшного… Надо немножко больше, чтобы мне повредить… Обычная пуля – это слишком ма…

Он запнулся, поперхнулся, глаза вылезли у него из орбит. С резким кашлем из его рта хлынула черная кровь. Он закричал, заорал, заревел. Он понял. Кучера тоже понял. Понял и скорчившийся на земле каноник Фелициан. Понял всё видевший Рейневан.

Это не была обычная пуля.

Стенолаз закричал. И застрекотал. И до того, как закончилось стрекотание, он на глазах у всех превратился в черную птицу. Птица тяжело взмахнула крыльями, поднялась, полетела, рассеивая капли крови, на Одру, в сторону Тумского острова. Не улетела далеко. Все видели, как над рекой с ужасающим визгом и стрекотом она превратилась в большое, бесформенное, брызжущее кровью птицеподобное чудовище, дергающее ногами и машущее крыльями. Метаморфоза происходила у всех на глазах, в серые воды Одры чудище упало уже в виде человека. Умирающего человека с золотой цепью на груди.

Вода сомкнулась над трупом. Осталась кровавая, разносимая течением пена.

Труп Стенолаза остановился на ледорезе Долгого моста, зацепившись за намытые ветки. Он битый час держался на воде, лицом вниз, покачиваясь течением. Наконец он сплыл, вода понесла его вдоль мельниц, на песчаные отмели, где он несколько раз застревал на мелководье. Потом его подхватил сильный поток, отправив опять под левый берег, на Гарбары, в вонючие стоки кожевенных мастерских. Кружась в водоворотах, он доплыл до Сокольницкой плотины, вода перенесла его через запруду.

На глубине за островом кружащийся в водоворотах утопленник привлек внимание огромного одрянского сома. Но труп всё еще был слишком свеж, чтоб можно было вырвать из него мясо, дергая тело, большая рыбина смогла лишь перевернуть его лицом вверх. Поэтому когда Стенолаз выплыл на пойму возле Щепина, его обсели крачки. До Бытыни он доплыл уже без глаз, с двумя кровавыми дырками в лице.

В Поповицах, пастушки, которые поили коров, показывали на него пальцами друг другу.

Было уже поздно после обеда, когда он доплыл до высоты Клечкова. К укрепленной фашинами полузапруде.

На полузапруде сидел рыбак с орешниковым удилищем. Минуту он смотрел на вращающегося во встречном потоке утопленника. На его черные волосы, колышущиеся в воде, словно анемоны. На птичье лицо и птичий нос…

– Наконецто! – рыбак вскочил на ноги. – Наконецто! Слава философам!

– Ты приплыл, Биркарт фон Грелленорт! – кричал Вендель Домараск, дико приплясывая и размахивая руками. – Я долго ждал, терпеливо, да, терпеливо ждал на берегу реки! И вот, наконец, принесла тебя Одра! И я могу на тебя посмотреть! Ах, как же я рад, что могу на тебя посмотреть!

Труп отбился от запруды, завертелся, попал в течение. Бывший гуситский шпион помахал ему на прощание.

– Кланяйся от меня Балтийскому морю!

И это был бы конец истории. Completum est quod dixi de Operatione Solis.[412]

Finis coronat opus.[413] Закончил. И изрядно утомился. Exlicit hoc totum,[414] а ты, милая, девочка, infunde mihi potum![415] Наливай, наливай. Выпью на дорогу кружечку свидницкого. Или две.

Бывайте благородные и хорошие господа. Пускай провидение хранит вас в пути от несчастья и беды. Нет, нет, я сказал, конец – так конец, больше болтать не буду. Потому что дальше моя фантазия изнемогла.

Странно както ходит за мной этот Данте…

Конец рассказа. Хотя, как мудро говорит Екклесиаст, составлять много книг – конца не будет, закончить все же надо. Такова необходимость.

Мне уже пора. В Константинополь дорога дальняя, а я хотел бы еще до Адвента увидеть паруса на Мраморном море, Золотой Рог и Босфор.

Хочу увидеть свою мечту. Прежде, чем она исчезнет безвозвратно.

Будьте здоровы! А на прощание… Истинно говорю вам, каждому в отдельности: помните Екклесиаста. Primo: omnia vanitas, всё суета. Secundo: все это выслушав, бойся Бога и заповеди Его соблюдай, потому что в этом все для человека!

Ибо всякое дело Бог приведет на суд, и всё тайное, хорошо ли оно, или худо.[417]

Хорошо или худо.

которая является началом.

Услышав во дворе стук копыт и ржание, Эленча была уверенна, что это Дзержка, что она раньше, чем собиралась, вернулась с соседского визита к Рахенау. Эленча вышла на порог, не снимая фартука. При виде всадника ее залило горячей волной. Ноги перестали ее слушать, а руки начали дрожать.

– Здравствуй – сказал Рейневан. – Здравствуй Эленча.

Эленча была не в состоянии произнести ни слова. Только опустила голову.

Рейневан спешился.

Подошел.

И обнял ее. Огромным усилием воли она сдерживала слезы. Не полностью и не до конца.

Небо на востоке темнело, предвещая бурю. Но здесь, над ними, над Скалкой, солнце пробивалось сквозь тучи, опуская на них столп света. Рейневан посмотрел вверх.

– Сладок свет, – сказал он. – И приятно для глаз видеть солнце.

Лицо его изменилось. Очень изменилось. Он был другим. Эленча отметила это со смешанным чувством страха и облегчения.

– Здравствуй… – кашлянула она и потянула носом. – Добро пожаловать в Скалку… Ты приехал… надолго?

Он смотрел на неё. Молчал. Долго. Так долго, что она засомневалась, ответит ли он. Но ответил.

– Наверное, останусь.

«Lacrimosa dies illa…» – траурный гимн «Dies irae» («День гнева»), согласно легенде, был создан и пропет узником, идущим на казнь, толпа так плакала, а палач был так растроган, что казнь пришлось отложить. В действительности автор «Dies irae» – францисканец Фома Целанский, живший в XII веке. Я пользуюсь переводом Анны Каменской (Do џrуdeі. Psalmy i inne przekłady poetyckie, Poznaс 1988).

«Бастард[418] Орлеанский…» – граф Жан Дюнуа, один из наиболее знаменитых военачальников Столетней войны, действительно был нагулян на неправедном ложе. Людовик Орлеанский, брат короля Франции Карла VI, произвел его на свет во внебрачной связи с Маргаритой д’Энгъен. Забавный анекдот об этой интрижке рассказывает Брантом в «Жизнеописаниях галантных дам», куда я и отсылаю тех, кто интересуется историческими и эротическими анекдотами.