Алексей Волков - Командор

Опять философский вопрос, на который нам не найти ответа. Да и не такие уж мы знатоки истории, чтобы с уверенностью сказать, что именно было, а чего не было. Вдобавок история полна умолчаний и фактов, которые можно трактовать всяко. Человек в ней – песчинка, и вряд ли кто из ученых найдет упоминание о нашей судьбе. Тем более что мы по молчаливому уговору ничего не рассказываем о своем появлении. Может, что-нибудь понял или догадался, побывав на «Некрасове», сэр Джейкоб, но он и все его люди мертвы.

Я по-прежнему надеюсь вернуться в Россию. Мне довелось стать свидетелем ее упадка и потому вдвойне хочется увидеть своими глазами ее бурный взлет. Пусть я заранее знаю, чем все это закончится, но два века расцвета – срок не такой уж и малый. В конце концов, служить своему отечеству – разве это не долг каждого уважающего себя человека? Знаю, что будет трудно, что не ждут меня там молочные реки с кисельными берегами, да и Петр – мужик крутой, но не все же сразу. Видно, надо было пройти и через это, чтобы выбраться из застойной трясины. Лучше так, чем как во времена другой перестройки! Государство сейчас начнет крепнуть и расти, а не уменьшаться из-за склок безответственных политиков. На этих условиях и самая тяжелая служба покажется счастьем. И потому – вперед!

Вот только чем дальше, тем больше отдаляется моя цель. Порою кажется, что мне целый век суждено мотаться среди здешних островов по надоевшим волнам флибустьерского моря. То одно, то другое, и так без намека на счастливый конец.

Сейчас, пятого июня тысяча шестьсот девяносто второго года, когда мы, немногие уцелевшие, так счастливо и нежданно соединились, закончился один из этапов нашей невольной фантастической одиссеи. У нас есть корабль, мы снова свободны, но не поднесет ли нам судьба очередную, круто меняющую жизнь пакость? А если и нет, то найдутся сотни других причин, способных на какое-то время задержать нас здесь. Не зря матросы шушукаются между собой, не поднять ли нам Веселый Роджер? Самое смешное, что капитаном они почему-то видят меня. При этом и французы, и присоединившиеся при бегстве из тюрьмы англичане зовут меня Командором и смотрят как на своего единственного начальника.

Не знаю почему, но что-то шепчет мне: приключения не закончились. Случившееся – лишь прелюдия. Одиссей возвращался в Итаку добрых двадцать лет, если мне не изменяет память. Но неужели наша одиссея продлится столько же?

Как бы то ни было, моя записная книжка подошла к концу. Осталась последняя страница. Как ни экономь… Были моменты, когда я и не думал, что мне суждено дописать ее до конца. Поэтому старался, излагал все подробно и лишь потом спохватился и стал экономить слова и страницы. Но вот ведь – и дожил, и дописал.

Накануне Наташа и Юля признались мне, что рады случившемуся. Не попади «Некрасов» в прошлое, мы бы никогда не узнали друг друга, хотя не раз и не два встречались на тех же палубах. Потребовалась катастрофа, чтобы мы соединились. Девочки счастливы и не хотят жалеть о пережитом, каким бы страшным оно порой ни бывало.

Я это пишу не затем, чтобы похвалить себя. Во многом мои и их чувства совпадают, и одно из таких совпадений в том, что я смотрю на случившееся как на подарок судьбы. Последние несколько лет я не жил, а существовал, как и очень многие в мое время и в моей стране. Работа ради прокорма, впереди никакой цели, в настоящем никакого смысла. Растительное существование без надежды на перемены.

Да, почти все мои спутники погибли, и мне жаль многих из них. Но мало ли людей погибает ежедневно в России в мирном двадцать первом веке? А здесь я живу, а не прозябаю. Знать, что многое зависит от тебя, что ты сам творец своей судьбы, а не ее раб, использовать на полную силу все свои возможности – это ли не настоящее счастье?! И пусть даже мне будет суждено прожить совсем немного, так лучше месяц подлинной жизни, чем полвека ее суррогата.

Пиратская романтика – это выдумки романистов. Поиски высшей свободы, которой в их годы на суше было уже не отыскать. Но высшая свобода для меня – в служении моему отечеству. Как можно называть романтикой капризы переменчивого моря, маленькие и до отказа набитые людьми утлые кораблики, вонь неделями не мытых тел, скудную полупротухшую пищу, бессмысленную жестокость, потоки проливаемой крови?..

И все же хочу закончить стихотворением Когана – поэта, погибшего в тяжелом тысяча девятьсот сорок втором. С детства не вспоминал, а тут вдруг оказалось настолько созвучным, точно написано обо мне. Или о нас?

г. Клайпеда. Сентябрь 1996 – январь 1997