Юрий Никитин - Труба Иерихона

– С ума сошел? Массмедики не должны услышать хоть единого слова американского адмирала!.. А повреждения можно будет подать… еще не знаю, то ли как наши маневры, то ли как неспровоцированное нападение русских в нейтральных водах…

Вахтенный отступил, зажал ладонями уши. Разламывающий череп скрежет, грохот, бухающие удары, воздух наполнился запахами горящего металла, дизельного топлива.

Огненные шары быстро и страшно вырывались из пробоин и уносились вверх. Авианосец вздрагивал, стонал. В огромном организме рвались снаряды, вспыхивали пожары, но он, как допотопный динозавр, все еще шел, не чувствуя, что хищники вцепились в его хвост.

На дисплеях во всех проекциях поворачивались полупрозрачные чертежи огромного судна. Сейчас отдельные узлы заливал красный цвет, а механический голос докладывал о неполадках, повреждениях, перебоях. Ремонтные команды бросались на спасение авианосца, но уже не так слаженно, как на учениях.

Авианосец явно замедлил ход, уже и дураку видно, что мощные турбины работают в режиме «полный задний», но русский крейсер тупо долбил из всех орудий, пока авианосец не замер, а затем не двинулся в обратную сторону.

Дон приказал:

– Развернуться и следовать подальше от этого берега!

Андрирос сказал робко:

– Сэр, следовало бы сейчас остановиться… Ремонт, спасение раненых…

– И делать все это на виду у русских? – огрызнулся Дон. – Эх, мальчик, никогда ты не станешь политиком… А без политики не видать тебе адмиральских звезд!

Выждав нужное время, пусть думают, что знакомился с состоянием исполинского корабля, он вышел на верхнюю палубу.

Тяжелая громада медленно двигалась по серой глади. С высоты капитанского мостика волны кажутся настолько мелкими, что авианосец выглядит катком, утрамбовывающим асфальт. И запах бьет в ноздри такой же: чадный, словно горит асфальтовая смола, горький, временами вовсе удушающий…

Вот так мы выглядим со спутников, подумал он горько. Черное облако дыма, сквозь которое едва-едва просматривается корабль. Холодок за это время превратился в лютый холод, зубы постукивали, а черный ужас затапливал сознание всякий раз, когда он представлял пальцы русских подводников на кнопках запуска ракет «Тополь-М». Тех самых, с разделяющимися боеголовками.

Эти тупые русские скоты поставили мир на грань ядерной войны! Они готовы запустить ракеты по городам Америки! И хуже всего, у русских именно те ракеты, что достигнут этих городов…

– Ладно, – сказал он вслух, – ладно… Мы вас дожмем, русские скоты! А пока пусть поработают политики, журналисты, разведчики, наша «пятая колонна»… Обработаем так, что сами позовете и дорожку для нас коврами… да-да, коврами…

Авианосец двигается с легким креном на правый бок. Три серьезные пробоины, самая крупная – ниже ватерлинии. Спасательные бригады работают без отдыха, но работы не на один месяц…

В палубе восемь дыр, любой небоскреб провалится. Из трехсот самолетов уцелело только семьдесят, да и то в трюме, а на палубе сгорели и взорвались все. Лазарет переполнен ранеными, убитых складывают в трюме.

В Объединенном штабе тоже сволочи… Теперь понятно, почему вдруг вместо Шеллинга, опытного адмирала, героя войны «Буря в пустыне», послали его, Дона. Шеллинга не так просто снять, как сейчас вышвырнут его, приписав неудачу с высадкой неумению командовать флотом, неспособности разобраться в обстановке!

Ну ничего, сказал он себе угрюмо. Мне тоже не так просто дать пинка под зад. У меня связи в конгрессе, добьюсь рассмотрения на сенатской комиссии, дам материалы всем журналистам… даже пронырам из «третьих стран», если понадобится.

И, главное, расскажу и докажу, что русские уже не то растерянное и лижущее наш зад стадо, какими были в начале распада СССР!

Звезды высыпали на темное, как смола, небо по-южному крупные, сверкающие. Если на севере они все как крохотные кристаллики льда, то здесь одни сияют багровым, словно рубины, другие изумрудно-зеленым, а виднелись и вовсе немыслимых цветов, от алого до темно-лилового.

Он сидел, опустив голову. В сердце была горечь, в висках стучали молоточки. Виолетта игриво толкнула его в плечо.

– Ну, пойдем? – спросила она деловито.

– Что? – вздрогнул он. – Куда?

Она расхохоталась, белые ровные зубки красиво блестели в оранжевом пламени костра.

– Куда? Да еще зачем?.. Это я слышу от мужчины?

И она сказала простым и ясным языком, куда и зачем и что будут там делать. Дмитрий даже смутился, все не мог привыкнуть, что из такого хорошенького ротика вылетают такие откровенные слова.

Он медленно поднялся. В висках пульсировала боль, сердце стучало часто и сильно.

– Да, – проговорил он, – пойдем.

Она живо вскочила на ноги. Дмитрий взял ее за руку. Тонкие теплые пальцы потонули в его широкой ладони. Она шаловливо поскребла ногтем твердую от мозолей поверхность.

– Мне нравятся твои копыта, – заявила она.

– Копыта?

– Да. У тебя такие руки… Я всегда таю, когда ты хватаешь меня такими копытами. Мужчина должен быть сильным и грубым. Куда ты меня ведешь?

Песок скрипел так странно, что Дмитрию на миг почудилось, будто идет по молодому снежку. Кварцево-белый, да еще под темным небом, он и кажется снегом, да и все в этом подлунном мире выглядит странно и нереально.

– К завершению, – ответил он тихо.

В горле был комок. Тяжелый пистолет в кобуре сзади за поясом неприятно тянул к земле.

– Ого, – сказала она с интересом, – ты возжелал оргазм под этими звездами?.. Да ты… этот… как это… забыла это смешное слово…

– Кто?

– Ну, – протянула она с капризным смехом, – что-то связанное с архитектурой… не то барокко, не то доризм…

– Романтизм, – подсказал он.

Она обрадовалась:

– Вот-вот! Ты – романтик.

Он остановился. Виолетта тут же осмотрелась, деловито сбросила платье. Ее тело заблестело в лунных лучах, уже не мраморное, а словно тоже сотканное из небесного серебра, чистое и прекрасное.

– Ну, – сказала она с веселым требованием. – Снимай штаны!

Он замедленным движением опустил пальцы на пояс. Глаза Виолетты смеялись. Полные губы раздвинулись, дразнящий язычок мелькнул, как язычок пламени, дразня, провоцируя, призывая, заставляя кровь отхлынуть не только от головы, но и от мозга, направиться туда, вниз, где самые мощные радости…

Пальцы Дмитрия наконец доползли по ремню до кобуры. Тяжелый, как крылатая ракета, пистолет едва не выскользнул из ладони. Виолетта ахнула, хорошенький ротик раскрылся в безмерном удивлении.

– Ты что?.. Стал садистом?.. Или это у тебя такая игра?

Дмитрий сцепил челюсти. Мышцы трещали, он все никак не мог поднять пистолет. Подхватил другой рукой, пистолет начал подниматься с таким усилием, будто отрывал от земли нагруженный грузовик.