Роман Злотников - Генерал-адмирал. Тетралогия

Я шумно выдохнул и откинулся на подушки, обводя спальню лихорадочно-возбужденным взглядом. Эх черт, жаль, что сиделка-болтушка куда-то вышла, а то вместе порадовались бы… Вместе… Порадовались… Тут мои мысли слегка изменили направление. Так, отставить эмоции, надо успокоиться и подумать. Хорошо-о-о подумать. Допустим, я начинаю оживать. А вот готов ли я к этому? К тому, что дежурные визиты станут более частыми, а разговоры более предметными? К тому, что поток посетителей увеличится, а перечень затрагиваемых в разговорах тем изрядно расширится? К тому, что все, абсолютно все вокруг, в том числе и моя неизменная сиделка, будут ждать от меня определенных слов, действий, поступков, о большинстве которых я не имею ни малейшего представления? И каков будет мой ответ на все эти вопросы?

Я шумно вздохнул и тут же замер. Вот ведь незадача — и диафрагма заработала как надо, и грудные мышцы тоже. Теперь стоит быть о-о-очень осторожным и резко интенсифицировать процесс сбора информации. А также тщательно продумать линию поведения, которой надо придерживаться после того, как изменение моего состояния будет обнаружено. Очень надеюсь, что произойдет это не так уж скоро. Во всяком случае, приложу для этого максимально возможные усилия. Нет, что в моем состоянии появилась положительная динамика — это отлично, я же не идиот желать всю оставшуюся жизнь провести парализованным, даже если это гораздо безопаснее. На хрен такую жизнь! Да лучше сдохнуть! Но и сдохнуть сразу после того, как ты начал сидеть, говорить, ходить — тоже не то чтобы айс. Не по мне, короче. И попасть с диагнозом «одержимый» в какой-нибудь монастырь либо, если я преувеличиваю религиозность местного общества, в какую-нибудь элитную (член правящей фамилии как-никак) психиатрическую лечебницу тоже будет не гут. А в эти времена даже королей в дурдомы запихивали очень даже просто. Того же Людвига II Баварского вспомнить, который такой красивый замок Нойшванштайн построил, а пожить в нем всласть так и не успел, бедолага…

Я стиснул зубы. Ну что ж, Леха, твое, блин, императорское высочество, что бы это ни означало, теперь ты вступаешь на очень тонкий лед. Не ошибись!

Так что к тому моменту, как дверь моей спальни распахнулась, я снова лежал в прежней позе, и только Господь знал, чего мне стоило разгладить простыню на тех местах, где мои ерзающие конечности успели ее сморщить. Но постель-то я в порядок более или менее привел, а вот себя… В общем, полностью устранить последствия бурного утра мне не удалось.

Сиделка подошла к кровати, озабоченно нахмурилась, подоткнула слегка сползшее из-за моих судорожных дерганий одеяло, потом подняла взгляд к моему лицу и всплеснула руками:

— Осподи! Испарина-то какая! Да что ж это? Доктора звать надобно!

Дальше была почти полуторачасовая суета — меня опять мяли, крутили и тыкали иголкой, а после обеда все это повторилось еще раз, но на сей раз компанию доктору Боткину составили еще трое представительных мужчин, важно обменивавшихся друг с другом и с Боткиным какими-то медицинскими терминами и фразами на латыни. Ну, так мне казалось. Сам я латыни не знал (за исключением нескольких фраз типа «Dulce laudari a laudato viro» [1]или «Errare humanum est», [2]которые иногда вворачивал к месту где-нибудь на переговорах), но по созвучию было очень похоже. Да и вроде как латынь у врачей в обычае. Так что к вечеру я был совершенно измотан, хотя и питал осторожный оптимизм по поводу того, что пока удалось сохранить мой прогресс в тайне. Впрочем, похоже, именно пока. Причем это самое «пока» составит не недели, а максимум несколько дней, и все потому, что высокий медицинский консилиум, осматривавший меня во второй половине дня, принял решение прописать пациенту укрепляющий массаж. Видимо, мои мышцы как-то отреагировали на их упорные иглоукалывания, на основании чего и было принято такое решение. А заниматься самообманом насчет того, что мне удастся ввести в заблуждение опытного массажиста, я не собирался, поэтому следовало продумать, как использовать оставшиеся мне дни с максимальным толком и ловить малейшие намеки на удачу. Ох, как она мне теперь нужна…

И удача таки улыбнулась мне тем же вечером. Измученный лекарями, я лежал, полуприкрыв глаза, и старательно вслушивался в болтовню сиделки. Вследствие своего состояния я никак не мог направлять и контролировать ее разглагольствования, а интересы этой простой доброй женщины лежали далеко в стороне от тем, которые волновали меня в первую очередь. Но я все равно слушал ее очень внимательно — в моем положении не стоило упускать ни грана доступных сведений. Сортировать их будем потом, когда информационный поток из тощенького ручейка превратится в весеннее половодье. Хотя в последнем я сомневался. Если я правильно вычислил эпоху, то для человека, привыкшего к постоянному доступу в Интернет, биржевым сводкам в режиме on-line на смартфоне и сотням телеканалов в любой задрипанной гостинице, половодья тут не увидать. Зато навыки обращения с большими объемами информации и, главное, привычка фильтровать информационный шум, уровень которого в покинутом моим сознанием мире превышает здешний на порядки, должны мне тут шибко помочь. Как и умение разделять внимание на пару-тройку потоков — без оного в большом бизнесе вообще делать нечего…

Вот и сейчас, вслушиваясь в болтовню женщины, я снова и снова гонял в голове планы на ближайшие дни, выискивая в них «блох» и прикидывая, как реагировать на те или иные ситуации, которые предположительно возникнут, когда мои губы смогут наконец произносить слова. Но несмотря на то что я был занят этими двумя делами, шелест разворачиваемой бумаги заставил меня сначала насторожиться, а затем широко распахнуть глаза и скосить их на сиделку. Та не сразу заметила мой интерес, продолжая рассказывать про новое представление в итальянском «цирике», на котором побывала свояченица ее двоюродной сестры по матери «о позапрошлом дне». А я упорно пялился на смятую газету. В нее был завернут шмат сала с черным хлебом — сиделка собиралась перекусить прямо в моей спальне. Похоже, бедную женщину лекари сегодня тоже загоняли, а оставить пациента без присмотра после столь бурного для него дня она не решилась…

Наконец сиделка перехватила мой взгляд и осеклась, недоуменно уставившись на свои хлеб и сало.

— Ой, ваш сочсво, вы это чего, сальца захотели? — с сомнением в голосе произнесла она. Похоже, высокопоставленные господа здесь сала не потребляли. — Или чего еще?

Добрая женщина наморщила лоб, напряженно размышляя, что же так заинтересовало убогого в ее немудрящей закуске. Впрочем, надо отдать ей должное, поняла она это довольно быстро. Минут через пять осторожных наводящих расспросов…