Влад Савин - Северный гамбит

   -Михаил Петрович, да вы не слушаете меня? А как вы немецкую подлодку захватывали, расскажете, или это секрет?

   И если она - Анна, то я выходит, Адмирал? Только в отличие от того, который из фильма, с "ъ" на конце, желаю помереть в преклонном возрасте, окруженный любящими внуками, в великом и вечно живом СССР.

   -Ленка! - вдруг замечает Аня, оглядываясь - и снова ведь к вам... ой! Михаил Петрович, а вы мне свой корабль покажете, а то я так на нем и не была? Допуск у меня есть, по высшей форме!

   Оборачиваюсь, "Воронеж" у причала еще виден. От берега идут и другие пары. К удивлению, замечаю Ивана Петровича, он оживленно разговаривает о чем-то с второй девушкой в алом. А раньше здесь на берег почти не сходил, ну только когда мы в доке стояли - помню, что в дореволюционном еще Уставе было написано, что "частое оставление корабля старшим помощником - тогда он старший офицер назывался - несовместимо с выполнением им своих обязанностей", но всему же меру надо знать! Хотя ему тяжелее, я-то в ином времени холостой был. И что теперь наши семьи там получат - известие, что сгинули мы бесследно в море, в мирное время. И нет нам дороги назад. И чтобы не сломаться, или не озвереть, отогреваться душой нужно, хотя бы иногда. Война сейчас - а закончится, что делать будем?

   -Михаил Петрович, вы снова мыслями где-то? Ой!

   Ветер с моря, резкий и довольно сильный - глядя сейчас на Аню, легко понять, отчего эти, ставшие у женщин очень популярными пальто-накидки, здесь прозвали "парусами", такой вид в ветреную погоду! Порыв - и Аня едва успевает схватить шляпку, уже сдутую с волос. Лицо ее становится на миг испуганным и каким-то детским. Так она и есть девочка рядом со мной, ей же двадцать один год всего - таких как она, ее ровесниц, в своем времени я мог видеть дряхлыми старушками на парадах Победы. А сам я тогда кто - если здесь мой отец еще не родился, а мои дед и бабушка еще не встретились? Пусть над этим ученые головы ломают! С Серегой Сирым по поводу нашего переноса нормально общаться лишь академик Александров может, разговор сразу съезжает в такие дебри с формулами, матрицами, квазилинейными операторами, преобразованиями подобия и теоремами имени разных светил науки, что послушав минуту, уже ничего не можешь понять! Для меня же довольно, что Анечка есть, и рядом. А параллельный это мир, или перпендикулярный, пусть наша советская наука разбирается. Меня больше волнует, как Аня к своему здоровью относится - ноябрь здесь, это уже зима!

   -Михаил Петрович, так мне не холодно, у меня там теплый свитер надет!

   Судя по рукаву, заметному когда она за шляпку хваталась, не свитер, а какая-то тоненькая кофточка, хотя и шерстяная. И она так на причале стояла, на самом ветру, все время, пока мы подходили и швартовались? А если простудишься, воспаление легких схватишь, не дай бог?

   -А воспаление легких сейчас лечат, в санчасти антибиотики есть, так что не боюсь!

   Тьфу три раза! Ты еще свое партизанство вспомни - так известно, что на фронте люди не болеют почти, такой там адреналин и мобилизация всего организма на износ. Что там лечат, не знаю, но лучше не испытывать! Ну, женщины, ради того, чтобы чуть красивее, на все готовы!

   -Михаил Петрович, я эту шляпу так берегла! Чтобы вас встретить. А тут как назло, часто дни ветреные были. Сколько я за ней бегала, ужас! А в платке ходить ну не хочется совсем, не идет мне! И в форме тоже...

   Женщина истинная... Хотя да, образ Тимиревой тебе больше к лицу, чем колхозницы в платочке. Но отчего она меня по имени-отчеству называет, и на "вы"? Ясно, что официально, при всех, положено - так ведь сейчас мы одни! Или не привыкла ты еще, ведь расписались мы тогда, и всего лишь три дня пробыли вместе? Значит, придется срочно привыкать. Компенсировать количество качеством - чтоб каждый раз вместе быть, как в последний раз. И чтобы когда мы через три-четыре дня в Полярное уйдем, как приказано, я от своей Анечки официального обращения наедине не слышал больше никогда!

   Ветер попутный, в спину толкает, помогает идти. Мы держимся за руки, спешим, почти бежим. И я надеюсь, до утра ничего не случится - ни немецкого десанта, ни войны с Англией, ни даже звонка от товарища Сталина. Эта ночь до рассвета - наша! Очень долгая ночь на севере, всего за месяц до зимнего солнцеворота.

   А еще я очень надеюсь, что назавтра мы оба будем друг друга называть по имени. И после прожить вместе долго-долго.

   Конвой был огромен. С учетом боевых кораблей - в трансатлантических конвоях бывало и большее число транспортов, чем эти четыре десятка.

   Только в непосредственном охранении был старый линкор "Теннеси" и восемь эскортных авианосцев. Пять однотипных с погибшим весной "Кардом" - "Коре", "Нассау", "Бэрнс", "Кроатан", "Бретон", по двадцать восемь самолетов, истребителей и противолодочников. Два совсем новых, тип "Касабланка" - "Линкольн бэй", "Коррехидор" - продукт верфи Кайзера, пообещавшего американскому флоту "построить сто авианосцев за один год", но удалось получить заказ лишь на пятьдесят (и в нашей истории, верфь в Ванкувере выполнила свои обязательства - первый, "Касабланка", был заложен в ноябре сорок второго, пятидесятый же, "Мунда", поднял флаг в июле сорок четвертого, на один корабль уходило от восьми месяцев в начале, до четырех в конце), несли всего на один самолет меньше - на практике же оба типа авианосцев брали на палубы и в ангар и три десятка машин. И один "Сэнгамон", крупный и быстроходный, по сути уже не эскортник а "на пути" к легким авианосцам. И еще восемнадцать "эскортных миноносцев" (аналог в советском флоте, сторожевой корабль), шесть старых эсминцев - "гладкопалубников", перестроенных в эскортные корабли, четыре "патрульных фрегата" (не очень удачные корабли - копия английских, но вышли хуже, были недостаточно вооружены для своих размеров и имели слабые корпуса, трещавшие на волне), восемь больших тральщиков "Оук".

   В двадцати милях параллельным курсом шла эскадра дальнего прикрытия - линкоры "Саут Дакота" и "Алабама", легкий авианосец "Монтерей", тяжелые крейсера "Уичита" и "Балтимор", легкие "Коламбия" и "Денвер", в окружении двенадцати новых эсминцев типа "Бристоль" (облегченная версия "Флетчера", строились для Атлантики). Сила, достаточная, чтобы отразить нападение на конвой немецких рейдеров. Но и это было не все.

   В двухстах милях позади разрезал волну еще более сильный флот. Три тяжелых авианосца, "Йорктаун", "Интрепид", "Банкер Хилл" - все новые, типа "Эссекс" (если бы эти проклятые гунны у Нарвика не потопили бы "Лексингтон", было бы четыре). По девяносто самолетов на каждом - новые истребители "Хеллкет" и еще более мощные "Корсары", а также пикировщики "Донтлесс" и торпедоносцы "Авенджер", проверенные победой у Мидуэя. Рядом с авианосцами шли новейший линкор "Нью Джерси", крейсера "Монпельер", "Санта Фе", "Окленд", "Сент-Луис", в окружении двух десятков эсминцев, "флетчеров" и "бристолей". Этот флот должен был сыграть роль "засадного полка", когда немцы навалятся на конвой, свяжут боем группу дальнего прикрытия - и вот тогда почти три сотни самолетов нанесут удар, после которого останется лишь преследовать и добить.