Олег Верещагин - Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем)

— Я не стремился к этому, — искренне сказал я, — и с радостью подчинялся бы тебе.

— Не придётся… — с трудом сказал Борис. — Я хотел сказать… теперь всё на тебе… и не бросай… моих, кто ещё остался…

— Клянусь, что они будут такими же "моими", как и мои старые друзья, — я сжал холодную сухую руку Бориса.

И понял, что он мёртв.

— Умер, — я поднялся на ноги и повернулся к остальным. Радица тихо плакала, лёжа лбом на плече мёртвого. — Теперь я — ваш князь.

Ответом не было молчание. Не неприязненное, нет. печальное, и я их понимал, поэтому просто обвёл всех взглядом, с облегчением убедившись, что "мои" все целы. Чертовски приятно было вновь видеть знакомые лица, хотя не хватало Сергея, Андрея…

Я правда этого не хотел.

Обведя всех взглядом ещё раз, я вздохнул:

— Мне бы хотелось познакомиться с теми, кого… кого я ещё не знаю. Не думаю, что вам много обо мне рассказывали — я вообще-то не собирался возвращаться, удрал в большом гневе, со всеми перессорившись. Но уверяю вас, что я человек довольно мерзкий: занудный, придирчивый, самоуверенный и упёртый…

— Это всё правда, — буркнул Басс, и я, заметив, что кое-кто слабо заулыбался, мысленно поставил себе "плюс" и продолжал:

— Конечно, это будет выглядеть очень официально и немного смешно… но я попрошу всех по очереди мне представиться. Радицу я уже знаю… — я ощутил сильное неудобство от того, что веду этот деловой разговор, стоя спиной к трупу хорошего, смелого парня, погибшего, чтобы спасти меня, Танюшку и Вадима… — я снова выдержал паузу и продолжали: — Я понимаю, что… В общем, я не хотел такой чести. И я готов её уступить любому из вас. Но если желающих нет… — я ещё раз примолк и молчал довольно долго, пока тёмно-русый синеглазый мальчишка, невысокий, но широкоплечий, не сказал вдруг:

— Видов… Видов Земич, я серб…

Черноволосый стройный парнишка со свежей раной на левом виске, зашитой, но не забинтованной, обнимавший медно-рыжую большеглазую девчонку, кивнул:

— Меня зовут Ясо, а она — Клео, мы греки.

— Иван Топлодольский, — представился черноглазый, но светловолосый худенький мальчишка моих лет, — я из Болгарии.

— Раде Рачацки, я македонец, — назвался высокий голубоглазый красавец с девичьим, нежным и смуглым лицом.

— Я Мило… — начал мальчишка, стоявший у входа, а тот. Который стоял рядом с ним и был очень-очень похож, продолжил:

— …а я Боже, мы сербы и наша фамилия Бранкованы…

— Я Зорка Коржич, тоже из Сербии, — последней назвалась стройная высокая красавица.

— А где Ристо? Где Харт? — вклинился Вадим, оглядываясь, словно впервые.

— Они погибли на опушке, — сказала Ирка Сухоручкина. — Не добежали… И Саша, и Анте с Марицей, и Гинтис…

Вновь опустилась тишина. Ирка добавила:

— А Генчо убили уже здесь, во время штурма, — она кивнула в сторону, и я увидел у стены ранее незамеченное тело, закрытое шкурой.

— Вот как… — Вадим провёл рукой по глазам.

— Я не сказал ещё кое-что, — вновь вклинился я. — Я обращаюсь сейчас к своим старым друзьям. Вадим, Арнис, Игорь, Ольга, Андрей, Сергей, Джек, Лена, Наташка, Ирина, Ингрид, Вильма. Я хочу просить у вас прощенья, — обведя всех названных взглядом, я увидел, что они застыли, переглядываясь. — Я хочу просить у вас прощенья за то, что бросил вас. За то, что по моей вине ушли наши друзья. За то, что позволил сиюминутному раздражению говорить моим языком. Вот что я хотел сказать.

Тишина стала смущённой. Потом Басс сказал:

— Вообще-то, Олег… вообще-то мы тут всё время думали, что это мы виноваты…

— Но мы принимаем твои извинения, — добавила Ленка Власенкова. А Джек с усмешкой заключил:

— Если ты примешь наши.

* * *

— Их ещё не меньше сотни, — Раде повёл рукой в воздухе. Я искоса посмотрел на македонца; он ответил мне невозмутимо-холодноватым взглядом.

Для себя я уже составил мысленные портреты всех "своих новеньких". Видов Земич — немногословный, предпочитает делать, а не говорить, может быть — слегка ограниченный, но скорее — просто из молчунов… Ясо Сарагис — храбрый, романтичный, вспыльчивый, очень любит Клео… Клео Бальи — преданная, верная, буквально созданная для поддержки "своего" парня девчонка… Радица Милованич — "хозяйка", чем-то похожая на Ленку Власенкову, только сейчас долго ещё будет "отходить" от смерти Бориса… Иван Топлодольский — задумчивый, мечтательный, наверняка ему труднее остальных здесь… Братья Бранкованы — храбрые, гордые, какие-то средневеково-диковато-притягательные; Мило — поумнее, Боже — попроще… Зорка Коржич — настоящая принцесса, немногословная. Сильная духом и телом, решительная и ответственная, но такие часто бывают одиноки… А вот Раде… Вадим сказал, что его отец и мать — крупные функционеры Союза Коммунистов Югославии (македонского отделения) Раде, правда, не выглядел избалованным сынком "деятелей". Но взгляд на мир у него, кажется, был циничным.

Их бы с Зоркой свести, подумал я. Хорошая была бы пара. Только… ладно, посмотрим.

Я выдохнул клуб морозного пара (похолодало) и ещё раз внимательно осмотрел лагерь негров, остававшихся там же, где они и были. Дымились костры. Трупов наших убитых на прежнем месте уже не было.

— Съели, — сказал я, отвечая своим мыслям.

— Угу, — подтвердил Раде. К нам неслышно подошёл Джек — над плечом качалась рукоять меча. Раде, чуть наклонив голову, скрылся в пещере.

— Спасибо, что вернулся, — сказал Джек, положив ладонь мне на плечо. Я посмотрел на него и уточнил:

— Спасибо, что вернул Татьяну?

— Да, — он ответил мне прямым взглядом.

— Странная ситуация, — признался я.

— Не бойся, — он улыбнулся и перешёл на английский: — Я щит ей и опора, а не твой соперник.

— Вот что, щит и опора, — без насмешки сказал я. — Не хочется мне сидеть тут в осаде.

— А ты не изменился, — одобрительно заметил Джек. — Приятно видеть и это. Но нас всего двадцать три человека.

— По четыре негра на каждого из нас, — презрительно посчитал я. — Бывало и больше.

— Исключи девчонок, — напомнил Джек, — и будет по пять. С кусочком…

— Тоже не слишком страшно, — отмахнулся я.

— Ты серьёзно, что ли? — наконец свёл брови Джек.

— Там разберёмся, — уклончиво пообещал я.

Мы вернулись в пещеру. Огонь полыхал вовсю; Джек опустил за собой меховой полог. Я подошёл к очагу и, плюхнувшись на шкуры, распустил шнуровку тёплой куртки. Только после этого обратил внимание на то, что все смотрят на меня.

— Эти взгляды надо расценивать, как ожидание от меня многочисленных и суровых распоряжений? — я потыкал ножом в оленью ляжку, жарившуюся с краю над углями. — Я больше десяти месяцев никем не командовал. Нужно восстановить навыки.