Вадим Мельнюшкин - Затерявшийся (Дилогия)

Пулемёт всё-таки оказался немецким, на колёсном станке. Автоматов, похоже, у них нет, только винтовки, даже не карабины, длинные. У полицаев стандартные трёхлинейки. Гранат ни у кого не заметили, но гранаты это такое дело – могут и в кармане лежать и в караулке прятаться.

Действовать решили, по старой доброй диверсионной традиции, под утро. В будке у полицаев свет керосиновой лампы горел ещё час, после того, как те скрылись в своём убежище. Как они там спят без печи, не знаю, но греются похоже самогонкой. Пару раз за ночь дверь открывалась, но никто не выходил – отливали прямо через порог. Строеньице было совсем хилое, сколоченное чуть ли не из горбыля, поэтому на нейтрализацию данного объекта выделили четырёх человек при пулемёте – в крайнем случае, просто изрешетят в дуршлаг вместе с содержимым.

Снять часовых так же не оказалось излишне сложным делом. Никаких подползаний с кинжалом в зубах и прочей романтики – выстрел в голову, хоть и ослабленным винтовочным патроном, из длинноствольного оружия с глушителем шансов мишени не оставляет. На всякий случай первых стрелков поддержали и вторые, у тех задача была проще – попадание в корпус. Что не удивительно, и те и другие справились "на отлично". Вообще, за прошедшие несколько месяцев, как отдельные бойцы, так и подразделения в целом, стали здорово отличаться от себя прежних. Не все эти отличия пошли в лучшую сторону – да, некоторая самоуверенность хороша, но только когда она не превращается в наглость, а многие бойцы стали страдать недооценкой противника. В некоторых случаях ухудшилась дисциплина, и не всегда слегка. Вот и в этот раз не всё пошло по маслу.

Недавно выпавший снег, не скованный в наст морозом, в ночной тишине не просто похрустывал под ногами, а буквально предательски вопил, что кто-то совсем не вовремя пробирается к немецкой караулке. У Крамского что-то не заладилось с зарядом, коий должен был вынести двери караулки. Вот тут Епишин с Потаповым и отличились. У обоих были приготовлены связки из немецких "толкушек". Решив взять немцев нахрапом, они подскочили к двери – Потапов приготовил связку, причём сразу умудрился активировать запал, а Епишин, со всей дури, рванул на себя дверь. Вот только немцы оказались тоже не дураки, и через секунду несостоявшийся вырыватель дверей, сидел в снегу на пятой точке, с дверной ручкой в руках. Кстати это его и спасло, потому как пробившие дверь пули, просвистели у него над головой, одна даже шапку с собой прихватила.

– Василь! Тикай! – заорал Григорий во всё горло, замахиваясь связкой.

На счастье Епишина, да и самого метателя, у "двадцать четвёртых" замедлитель горит несколько больше, чем у наши гранат – в среднем секунд семь. Епишин стартовал из положения сидя и помчался на четвереньках, оставляя за собой разрыхлённую канаву с медленно оседающей снежной пылью. Это спасло его во второй раз – теперь к отдельным винтовочным выстрелам, дырявящим дверь, присоединился пулемёт, ливанувший пули широким веером. Очередь снова прошла выше мчавшегося на карачках Василя, но рванула бок Потапова. Тот покачнулся, но всё же отправил гранатную связку под дверь, и рванул в другую сторону. Хоть и раненый, но бежавший на двух ногах Григорий, сумел отдалиться от взрыва всё же дальше, чем Епишин. К тому же он, хоть примерно, знал когда раздастся взрыв, потому ни взрывная волна ни осколки не повредили вовремя упавшему бойцу. А вот второго пара осколков приласкала в повёрнутую в сторону взрыва кормовую часть, заодно и уронив мордой в снег.

Взрыв, хоть и прозвучавший снаружи, немцев тоже изрядно приложил – стрельба прекратилась. Теперь вход был свободен – взрывом снесло не только дверь, но и разметало часть стены, сделанной, как и будка на входе, из обыкновенных досок. При этом внутрь обрушился и кусок кровли вместе со снежным сугробом, образовавшимся из-за слишком пологого ската крыши. Точнее с частью снежного сугроба, другая его половина, сорванная ударной волной, сейчас медленно оседала кругом.

Крамской, наконец, справился с зарядом, и хотя двери, что надо было подорвать уже не было на месте, решил довести дело до логического конца. Запалив кусок огнепроводного шнура, бегом направился к краю стенного провала. Немцы то ли расслышали, что после такого взрыва было крайне проблематично, то ли почуяли, но пара выстрелов изнутри разорвала наступившую тишину, впрочем, не помешавшие сапёру забросить следующий подарок и ретироваться.

Второй взрыв не породил осколков, как первый, но принёс обороняющимся гораздо больше урона, а нападающим меньше – Епишина оттащили уже за угол склада, а Потапов заполз за другой сам, и сейчас возился там, видимо пытаясь перевязать рану или просто остановить кровь. После этого взрыва рухнула ещё часть стены, снег снова взметнулся вверх и послышались крики боли. Теперь можно было продолжать действовать по ранее утверждённому плану, первая часть коего бездарно пошла псу под хвост. Так как зайти внутрь стало много проще, к пролому метнулись сразу пятеро штурмовиков. Использовать гранаты они не стали, что естественно – теперь их не защищали от осколков стены, а тут же открыли плотный автоматный огонь. Меньше чем через полминуты всё было кончено.

Оставалось разобраться с полицаями. Те совершенно не подавали признаков жизни. Поверить в то, что они не слышали грохота взрывов и стрельбы было сложно – вряд ли они смогли столько выпить.

– Эй, граждане полицейские, – закричал Байстрюк. – Харэ ховаться. Выходи по одному. Без оружия.

А в ответ тишина.

– Ну как хотите, тогда мы сначала вашу хибару из пулемёта причешем, а потом подпалим. Коли сразу не убьём, то перед смертью согреетесь.

Дверь приоткрылась.

– Товарищи… Не стреляйте…

– Вот же ж, твою-то мать… Дружбан у меня сыскался… Давай, вылезай гнида!

Сначала один, а затем другой полицай, выбрались из будки и встали рядом, заметно дрожа – то ли от холода, то ли от страха. Одеты оба были в тулупы, но вот белых повязок с надписью "Polizei" уже не было. Замаскировались, однако.

– Товарищ младший военюрист, – громко обратился к Тихвинскому. – Займитесь гражданами предателями.

Граждане предатели задрожали ещё сильнее. Так как район был не наш, точнее мы в этом районе почти не оперировали, то информации именно на этих коллаборационистов у нас не было. Если во время допросов сами не проболтаются о своих возможных преступлениях, то по всей вероятности отделаются лёгким испугом и разбитыми физиономиями. Ну и расписки, конечно, напишут о готовности сотрудничать с частями Красной армии. Начнут гадости творить – их даже ловить и расстреливать никто не станет, переправим эти расписки куда надо – их немцы сами шлёпнут. Таких расписок накопилось уже немало – Калиничев скоро месяц как собирает их со всех кому не сильно доверяет. Тихвинский предлагал вообще со всех полицаев и старост собирать, но на это я не дал согласия, так легко оттолкнуть от себя тех, кто помогает не за страх, а за совесть, а те кто за страх, будут ещё больше бояться.