Алексей Махров - Корона для «попаданца». Наш человек на троне Российской Империи

– Ефим!

Здоровенный атаманец вытягивается во фрунт.

– Вот что, братец, иди-ка, разузнай: как эту станцию зовут?

Пока урядник Щукин проводит свои изыскания, я вкусно затягиваюсь папиросой и собираюсь уже порасспрошать остальных своих сподвижников: не видал ли кто в последнее время «дядю Вову» и не случилось ли с ним чего? Но не успеваю я толком задать и пары вопросов, как Ефим возвращается. На его бородатой физиономии удивительным образом смешались изумление, смущение и некая… игривость такая.

– Ну, и как?

– Дык, батюшка… етова… узнал, ага… она, значит… – Он окончательно сбивается и замолкает.

– Да не тяни ты, братец!

Атаманец собирается с духом и внезапно выпаливает:

– Не могу знать, государь!

Секунду я пытаюсь сообразить: кто из нас двоих сошел с ума, прихожу к выводу, что не я, и изумленно смотрю на пытающегося покраснеть и побледнеть одновременно Щукина.

– Ефим, братишка, а ты как – здоров?

Казак вылупляется на меня, а потом, неожиданно приняв некое решение, подается вперед:

– Государь, дозвольте на ухо сообщить…

Новое дело! Что еще?..

Заинтересованный, я киваю. Щукин нагибается ко мне. Его шепот напоминает звук далекой грозы. Услышав его слова, я секунду размышляю, а потом сгибаюсь в приступе неудержимого хохота. Простая душа Ефим решил, что название «Веселый подол» может носить лишь игривый, фривольный характер. Разумеется, о малоросском значении этого слова и об историческом районе Киева под названием Подол он и слыхом не слыхивал. Зато хорошо представляет себе значение фразы «оборвать подолы до пупа»! Даже слишком! Вот и озаботился блюститель нравственности, дабы, не дай бог, «срамное словцо» не достигло нежных ушей Ксении и Моретты…

Отхохотавшись, я объясняю, насколько возможно, суть заблуждений Щукина присутствующим. Моретта, разобравшись, заливается звонким смехом, ей счастливо вторит Ксюха, атаманцы оглашают окрестности громовым гоготом, и даже чопорная старшая статс-дама, г-жа Энгельман, позволяет себе хихикнуть. Затем, веселые и радостные, мы всей честной компанией отправляемся к императорскому салон-вагону, объяснить причину всеобщего веселья. Короче, через добрых полчаса, когда мы уже давно покинули «Веселый подол», я, наконец, вспоминаю о дядюшке Владимире Александровиче. Он вроде бы не принимал участия в обсуждении названия станции… Да не случилось ли с ним чего, в самом деле?..

Егор отправляется на поиски великого князя и через несколько минут возвращается с ошарашенным видом: великого князя нет на месте. Черт побери, да куда он девался?!

Атаманцы, посланные на повторные розыски, возвращаются ни с чем. Теперь мне уже становится неспокойно: что случилось с человеком, который близок ко мне? Проклятье! Его что, бритиши сперли? А как?.. Нигилисты? Гревс и Васильчиков знали бы заранее… Маленькие зеленые человечки?.. Инопланетяне?.. А может, снова иновременцы? И зачем он им нужен? Или…

– …Государь, тут… – Шелихов впихивает в дверь императорского лейб-конвойца. – Урядник Шубин. Десять минут как с караула сменился. Странные вещи говорит. Сами послушайте.

Шубин смущенно сопит, мнется, а затем…

– Ваше амператорско высочество. Я уж перед самым отправлением, на посту, на подножке вагона амператорского стоял… Стоял я, стало быть, на подножке, а поезд уже трогается… Паровик свистнул, дежурные флажками, стал быть, отмахнули… А я, стал быть, на подножке… Как положено, стал быть…

Я чувствую, что сейчас он снова пойдет по кругу, как пони в цирке.

– Вот что, братец, хватит про подножку. Ты что-то увидел?

– Дык я про то ж и говорю, ваше амператорско высочество… Я, стал быть, на подножке, паровик, стал быть, свистнул, а он, стал быть, на перрон – прыг. Фуражку, стал быть, придерживат, чтоб, стал быть, не слетела, а сам – в станционное…

– Постой-постой, да кто – «прыг», кто – «придерживат»?..

– Дык, ваше амператрско высочество, я и говорю, что великий князь, Владимир Александрович, выпрыгнули… И ведь что удивительно: мундир – гвардейский, а фуражка – железнодорожная. И тужурка железнодорожная на плечи накинута…

Шубин еще что-то говорит, но я уже его не слышу. В голове складываются кусочки головоломки… Зачем он спрыгнул с поезда в момент отправления?.. Мама моя, МАМОЧКА!!!

– Филя, Егор! На вас – Ксюха. Александр Петрович! Распорядитесь по поводу женщин. Ты и ты… – Я тычу в Щукина и еще одного атаманца. – БЕГОМ!!! известить императора. ВСЕМ НЕМЕДЛЕННО ПОКИНУТЬ ПОЕЗД!!!

Я хватаю Моретту в охапку и галопом несусь к дверям вагона. Шелихов и Махаев, не рассуждая, подхватывают Ксению и мчатся за мной. Рассуждать они не привыкли, но секунды убегают неумолимо. Ведь может быть прямо сейчас…

Дверь распахнута. Господи, да ведь у нас скорость – верст сорок. Как же я прыгать-то буду? Э-эх, господи благослови!..

Несмотря ни на что, приземлиться я умудряюсь на ноги. Делаю два лихорадочных шага, пытаюсь взмахнуть руками, чтобы удержать равновесие, соображаю, что на руках у меня Моретта, шлепаюсь на насыпь, и мы (я – по насыпи, Моретта – сидя на мне) лихо съезжаем под откос.

Обнаружив, что уже больше никуда не еду, я, наконец, решаю снять с себя Морету и оглядеться…

Метрах в шести-семи от меня благополучно приземлились Шелихов и Махаев. Они держат на руках бледную, но целую и невредимую Ксению. За ними – парочка атаманцев и г-жа Энгельман. Дальше вдоль насыпи расположилась в хаотическом беспорядке вся моя и Мореттина свита, замыкающим – Гревс. А за ним… М-да, блин, это называется «испортить воздух на дипломатическом приеме». За спиной Гревса делает нам ручкой хвостовой вагон нашего поезда. Интересно, как я сейчас буду объяснять своим спутникам, какого черта мы только что попрыгали из поезда?

– Милый, – это Моретта. Она смотрит на меня, и в ее взгляде изумление постепенно уступает место недовольству. Началось, мля, сейчас заведется!

Глухой удар бьет по ушам. Зарево над паровозом, и состав начинает медленно, точно во сне, заваливаться набок. Моретта вздрагивает, Махаев крестится, а Ксения визжит, переходя от самых высоких нот к ультразвуку.

Оскальзываясь по щебню, мы бежим к вагонам, которые с каким-то диким грохотом рушатся с рельс. Господи! Ведь император со своими так и не успел выбраться из вагона!..

Рядом со мной грохочет сапогами Гревс.

– Государь, – тяжело выдыхает он мне в самое ухо, – государь, как вы узнали?

Как? Интересно, Александр Петрович, как же это я вам объясню, что «об оставленных вещах, не трогая их, сообщайте водителю»?

– Князь Владимир. Александрович. Бежал с поезда. Прикинувшись железнодорожником. – В такт бегу объясняю я. – Зачем? Знал, что опасно, потому и сбежал. А что может быть опасно в поезде? Крушение. Бомба в его купе… Поезд – под откос… Всем смерть… Беда, если император…