Александр Прозоров - Освободитель

– Всего, любимая, не перечесть… – попытался взять женщину за руки князь, но Елена вскочила:

– Так ведь и пост сегодня!

Встать было ошибкой – Егор тут же подхватил рубаху за края, вскинул руки вверх, одним движением оставляя жену полностью обнаженной. Здесь, в личных покоях, он мог не опасаться, что кто-то внезапно ворвется с докладом, принесет угощение или еще как-то захочет услужить. Великий князь желал хоть где-то оставаться обычным человеком, и пока он находился здесь – этот край великокняжеского новгородского дворца был запретным местом для всех, кроме них двоих.

– Егорушка, грех… – смиренно напомнила Елена, не пытаясь, однако, прикрыться.

– Полночь уже прошла, моя княгиня, – сказал он, целуя ее плечи, шею, медленно подбираясь губами выше, к ямочке на подбородке. – Моя великая княгиня, моя королева, моя императрица…

От таких блаженных слов женщина слабо застонала – наверное, ко всему этому сонму титулов она не сможет привыкнуть никогда. Детские несбыточные, невероятные мечтания, которые внезапно стали явью. Странное, блаженное состояние, когда не хочется просыпаться… Но при всем том ты знаешь, что находишься не во сне. Не веришь – но надеешься. И в то же время – знаешь.

А губы мужа – ее повелителя и спасителя, ее послушного слуги и господина, подобранного из праха, но вознесшего ее на вершину мира, исполнителя мечтаний и непобедимого воина, хладнокровного и преданного, сурового и нежного – целовали веки, брови, щеки, его ладони скользили по груди, по бедрам, привлекали все крепче к телу. Королева, княгиня, императрица… Ради одного этого любая отдала бы себя целиком и полностью, до капли, без единого колебания. Ради этого одного… Но ведь Елена его еще и любила! Страстно и жадно – еще с тех времен, когда он был просто рабом, и в нем не было ничего, кроме сильных рук и горящего взгляда.

Ее раб и император!

И что в сравнении с этим шелест сминаемых спиной свитков, спархивающие со стола листы и кувыркающаяся в угол чернильница! Бывает миг, когда поцелуй стоит дороже вселенной, а желания становятся важнее любой заповеди и сильнее любого запрета.

Ее князь… Ее король… Ее император…

Волна сладострастия прокатилась по телу снизу вверх, заставив выгнуться и застонать снова, стекла по сторонам через пальцы и с кончиков волос, забирая остатки сил, и великая княгиня, повелевающая половиной мира, замерла, лежа на полу среди важнейших дипломатических документов. Егор склонился над женой, крепко поцеловал ее в губы:

– Любимая моя…

– Неужели до опочивальни было не подождать? – лениво попрекнула Егора княгиня.

– Ждать целую вечность, когда ты рядом? – удивился молодой человек. – Неужели я похож на безумца?

– Наши внуки будут читать эти архивы, – она взмахнула руками над полом, раскидывая свитки, – и не поймут, отчего все документы выглядят столь безобразно?

– Ерунда, – отмахнулся Егор. – Придумают какую-нибудь чушь про разорение их шведами или татарами. Наши имена к тому времени будут отлиты в бронзе, вознесены на пьедестал, окружены нимбами, а потому никто ничего подобного и помыслить не посмеет! А скорее всего архивов будет так много, что никто в них больше уже и не сунется, хоть ты тюфяки этими свитками набивай. Каждый день не меньше пуда привозят. Как у тебя терпения хватает все просматривать?

– Надо, милый, надо, – приподнялась на локте правительница. – Коли не хочешь, чтобы обманули, должен во все вникать сам.

– Нужно не самому вникать, а систему так выстроить, чтобы сама без сбоев работала, – Егор подсел ближе и снова стал размеренно целовать ее плечо холодными влажными губами, но теперь уже сверху вниз, направляясь к ладони. – Невозможно знать все и обо всем.

– Но хотя бы самое важное! – пригладила его голову княгиня.

– Важное? – хмыкнул Егор. – На кол баскака не сажай, пока я с ним не поговорю. Хочу узнать, что за фрукт. Остальное суета, дело житейское. Пошли лучше в опочивальню, я жутко по тебе соскучился!

– Уже?! – засмеялась княгиня. Однако перечить не посмела, взяла мужа за руку и прямо по рассыпанным документам повела за собой.

День всевластного правителя империи в ничем не ограниченной монархии был, разумеется, зажат в рамках строгого, как у обитателя тюрьмы усиленного режима, расписания. Спи, сколько хочешь – но к заутрене изволь подняться, выйти в церковь, отстоять службу. Хочешь не хочешь – а надо. Ибо иначе слухи средь народа поползут о нездоровье великого князя, о бедах каких, что внимание повелителя даже от Бога отвлекли, али того хуже – что в вере своей он пошатнулся.

После заутрени – завтрак с самыми знатными князьями и боярами, а также людьми, особо приближенными в качестве награды за их ратные али хозяйственные достижения. Без этого ежедневного ритуала тоже никак не обойтись, ибо все эти гости были главной опорой власти новоявленного императора. За каждым из них стояли десятки городов, тысячи ратников, сотни тысяч простых ремесленников и пахарей. Именно они, князья и воеводы, правили его именем в своих уделах и ходили в походы под его стягами. И если они вдруг будут недовольны, снюхаются, взбунтуются – Егор, может, и справится, но намучается выше головы.

Завтраки у императора, великого князя, курфюрста, князя десятка княжеств и короля десятка королевств, носителя длинного списка титулов давали всей этой знати ощущение влияния, сопричастности к управлению державой, личного уважения правителя. И хотя по большей части за завтраками шла речь об охоте, красоте восточных невольниц и ценах на хлеб или лошадей, а вовсе не о будущих войнах или экономических реформах, главным была сама возможность поговорить с правителем всего и вся запросто, так же непринужденно, как с любым из своих друзей. Поэтому борьба за право попасть в «ближний круг» среди дворян шла нешуточная. Они интриговали, подсиживали друг друга, хитрили, обманывали, искали славы… И Егора такое положение вполне устраивало. Пусть лучше борются за право попасть к великому князю на завтрак, нежели за свержение этого самого князя.

Не менее важными были и обеды. Ежедневные полуденные пиры закатывали уже не для двух десятков, а для нескольких сотен гостей, сюда попадала не только знать, но и простые сотники, таможенники, подьячие – разумеется, по особому приглашению. Здесь великий князь Георгий прилюдно хвалил честных и храбрых слуг своих, награждал кошельками или поместьями, дарил оружие или одежду. Своими руками, по своей воле, выслушивая клятвы и заверения в верности. Личная преданность – основа основ феодального общества.

Второй опорой власти правителя новорожденной империи стали финансовые потоки. Если вассальная зависимость была для этого мира привычной и обыденной, то о власти денег никто пока особо не задумывался – чем Егор и пользовался, как мог, увязывая на себя все ручейки серебра и злата, душа руками церкви ростовщичество, но дозволяя «княжеское участие» в перспективных начинаниях, вводя новую, единую монету, «золотой червонец» – которую, однако, одновременно пытался вытеснить «гарантийными записками». Чтобы человек, сдав золото в отделение великокняжеской казны на одном краю империи, мог получить эту сумму обратно в любом другом городе или порту любого уголка страны. Купцам услуга нравилась – возить золото бочонками и рискованно, и неудобно. То ли дело «записку» глубоко за пазуху спрятать. И не потеряешь, и «лихие люди» не найдут. А коли найдут – без хозяина, без подписи его тайной, все едино получить ничего не смогут.