Андрей Валентинов - Дезертир

И тут я вновь ощутил беспокойство. Нет, я ошибался! Что-то мною не сделано! Что-то важное! Да, в этом-то все и дело! Они принимают меня за живого, потому что я сам не могу отпустить себя! Серое небо совсем рядом, но туда дорога закрыта, потому что не сделано нечто важное — настолько, что я готов притвориться живым, как бы нелепо это ни звучало…

Я ощутил холод. Кажется, кто-то — наверно, все тот же гражданин Посье, нескладный рябой парень в косо сидящей шинели, — принес воду, много — целое ведро, и сейчас этот, с небритым подбородком, пытается что-то сделать с моим лицом. Они что, решили меня умыть? Я чуть не рассмеялся, но затем сообразил. Кровь! Ведь я весь в крови — лицо, рубашка, камзол, плащ. Я истек кровью — и незачем отмывать ее. Впрочем, сейчас все выяснится…

— Что с ним?

Голос лейтенанта — резкий, нетерпеливый. Гражданин Леруа почему-то медлит с ответом. Экий бестолковый! А может, мне попросить этих, в синем, сделать то, из-за чего я не могу успокоиться? Конечно, они враги. Внутренняя армия — шайка озверевших от крови санкюлотов3, убийцы и грабители. Я воевал с ними, пока был жив. Но я мертв, у мертвых не бывает врагов! Я попрошу, и они сделают. Но для этого надо вспомнить, что именно мною не исполнено. Я должен приехать… Нет, я должен найти… Но ничего не вспоминалось, а тот, кто подсказывал мне откуда-то с края света, замолчал.

— Странно, не могу найти рану… По-моему, он не ранен, гражданин лейтенант!

— То есть как? А кровь?

Я чуть не фыркнул от возмущения, слушая этот вздор, но решил пока не вмешиваться. Разница между живым и мертвым слишком очевидна, ее заметит даже гражданин Леруа, пусть он и трижды шарлатан. Жаль, я ничего не могу вспомнить! Сейчас они уйдут…

— Наверно, контузия, гражданин лейтенант. Это, похоже, не его кровь…

Меня вновь приподняли, осторожно сняли плащ, чьи-то пальцы расстегнули рубашку…

— Да… — лейтенант изумленно покачал головой. — Странно… Гражданин Шалье!

Стало ясно — от меня не отстанут. Я кажусь им живым. Но, может, воспользоваться этим?

— Я не ранен… гражданин лейтенант… Слово «гражданин» далось с немалым трудом, но дальше пошло легче. Даже голос окреп, и я вдруг понял, что могу двигать руками, могу приподняться…

— Я не ранен. Меня контузило…

— Ясно! — Лейтенант резко встал. — Носилки! Живо!

— Погодите!

Я попытался подняться, меня тут же подхватили и помогли присесть. Небо исчезло. Я увидел поле, голые черные деревья и дорогу — узкую, неровную, ведущую куда-то за дальний лес.

— Число… Какое сегодня число?

— Первое фримера4, гражданин Шалье. Первое фримера Второго года…

Я даже не удивился, хотя прекрасно помнил, что месяцы в году называются иначе. Пусть будет фример. Пусть будет Второй год. Не это сейчас важно…

— Где мы?

— В трех лье от Лиона, гражданин Шалье. Мы получили приказ вернуться в Париж…

Лион5… Слово упало в пустоту. Мне ничего не говорило это название. Хотя нет, что-то вспомнилось, и это «что-то» было слишком очевидным. Я умер в Лионе. Бротто! Конечно! Моя смерть называлась именно так! Бротто! Но что это? Имя? Кличка?

— Если вам нужно в Лион, гражданин Шалье, мы…

— Нет.

В Лионе мне делать нечего. Незачем вновь глядеть в глаза собственной смерти. Но мне не нужен и Париж. Мне нужен… Мне нужен…

«Синий циферблат»!

Странное название на миг удивило, но затем я понял. Тот, кто подсказывает мне откуда-то с края земли, наконец сжалился. «Синий циферблат»! Я должен добраться туда! Добраться как можно скорее, иначе будет поздно! Я и так потратил слишком много времени, пока лежал здесь, возле голого черного поля, рядом с такими же мертвецами, как я сам….

— Хорошо!

Я отстранил руку сержанта, попытавшегося поддержать мой локоть, и медленно встал. Теперь я уже мог видеть все — поле, лес, красные черепичные крыши деревни на горизонте и толпу небритых парней в плохо сшитых синих шинелях. Рота Лепелетье — те, кого мы не брали в плен. Каратели из Внутренней армии, месяц назад переброшенные из Бретани. Там они входили в состав Третьей Адской колонны генерала Россиньоля… Да, тот, кем я был раньше, помнил все это — и многое другое. Но теперь это не имело значения. Эти голодранцы, не умеющие даже правильно подогнать шинели, неспособные отличить мертвеца от живого, отвезут меня в Париж. Теперь я был уверен: «Синий Циферблат» — что бы ни означали эти странные слова — находится именно там. Я постараюсь успеть. Я должен успеть: живой ли, мертвый — не имело теперь никакого значения.

Небо вновь стало далеким и тусклым. Тяжелые тучи закрывали солнце. Так и должно быть — ведь сейчас уже фример. Фример — последний осенний месяц Второго года Республики. Французской Республики, Единой и Неделимой, основанной на вечных и священных принципах Свободы, Равенства и Братства. Свободы — от Бога и совести. Равенства — перед ножом гильотины и Братства — в безымянных братских могилах, присыпанных негашеной известью… Пока я был жив, я делал все, чтобы уничтожить Чудовище. Жаль, не хватило жизни. Жаль, что даже сейчас, мертвому, мне приходится быть среди врагов. Рота Лепелетье — именная, отборная, из последних подонков предместья Сен-Марсо.

Теперь я помнил и это. Странно, но ненависть исчезла, словно оставшись где-то там, в ушедшей жизни. Теперь мне было все равно. Я мог откликаться на прежде ненавистное слово «гражданин», говорить с этими парнями в синих шинелях, даже улыбаться. Теперь это уже не имело значения…

Итак, я смотрел в тусклое, покрытое тяжелыми тучами небо и слушал, как скрипит несмазанными колесами телега. Мы ехали медленно, останавливаясь в каждой деревне, и мне то и дело хотелось поторопить лейтенанта Дюкло, чтобы он не медлил. Мне надо найти «Синий циферблат»! Он был где-то впереди, я чувствовал это! Чувствовал — но каждый раз заставлял себя сдерживаться. Да, я спешу, но торопить этих парней нельзя. Идти быстрее они не могут — обувь плоха, у большинства ноги разбиты в кровь, и любой нормальный командир остановился бы в ближайшей деревне минимум на неделю. Лейтенант Дюкло делает, что может. Мне даже начал нравиться этот нескладный парень, из которого в настоящей армии вышел бы неплохой сержант. К сожалению, сын мебельщика из Сен-Марсо выбрал другую дорогу. И очень жаль, что он слишком любит поговорить. В каждом селе лейтенант непременно выступает перед испуганной толпой крестьян, разъясняя им суровую мудрость Конвента, решившего сровнять с землей город Лион и основать на его месте Свободную Коммуну. И сейчас, в дороге, он, не имея слушателей, то и дело подходит к моей телеге, пытаясь завести беседу. Хорошо еще, гражданин Леруа каждый раз объясняет ему, что национальный агент Шалье нуждается в покое и отдыхе…