Вера Камша - Млава Красная

Стремительно становящееся casus belli захудалое герцогство являлось не более чем гримасой Фортуны и Клио. Уже к шестнадцатому веку это был совершенно нежизнеспособный уродец, спасти которого не смогло бы никакое чудо и никакое вливание сил извне. Тем паче все соседи только и думали, как наложить лапы на земли выродившихся рыцарских орденов, а местные жители, включая обросших свинарниками и салачными угодьями рыцарских потомков, спали и видели приход завоевателей. Любых. Дело кончилось свеями, и кончилось надолго, но, увы, не навсегда. Накануне перекроившей Европу Северной войны ливонское дворянство затосковало о былых правах и привилегиях, и в Стокхольм отправилась депутация, в которую затесался состоящий на свейской воинской службе некий Рейнгольд фон Валльштедт. Сей достойный господин в требованиях вернуть снег былых столетий зашёл столь далеко, что королевский суд приговорил наглеца к отсечению правой руки и конфискации имущества.

Ну что бы этому безумному барону Рейнгольду попасться в руки свеев – но он сбежал из-под носа гнавшихся за ним королевских драгун и, обуздав природную склочность, сумел уболтать государей Пруссии, Дании и Саксонии, получить деньги и солдат и вторгнуться в Ливонию, развернув знамя с тяжеловесным крестом давно испустившего дух ордена. Местные немцы, включая солдат и офицеров свейского короля, толпами перебегали к фон Валльштедту, с востока наседали русские, и вскоре вся территория от Млавенбурга до Ревеля была захвачена. Саксония из войны вышла, но дошлый Валльштедт заключил с Пруссией и Россией соглашение, по которому воссозданное Ливонское герцогство становилось протекторатом Пруссии, а восточный берег Млавы и Суомия отходили к России.

Так и не встретившийся со свейским палачом новоявленный герцог мирно скончался в 1727 году, благополучно передав сыну крепкое владение. Новым ливонцам продолжало везти и дальше – Буонапарте, изгнав Морица-Иосифа из Берлина и разбив русских, вторгся в Россию, но Ливонию ввиду недостатка сил трогать не стал, удовлетворившись её разрывом с Пруссией и нейтралитетом. Когда французы наступали, герцог Рейнгольд IV сидел тихо, как благовоспитанная ливонская мышь под веником; когда вымерзшие остатки Великой Армии побежали назад – ударил в спину, блохой оседлав чужую победу. Если б кайзер и василевс Кронид догадались тогда же хитрое насекомое и прихлопнуть! Пруссии достало бы Ревеля с его портом, а Россия получила бы своих вернославных. Если бы… Теперь тупые амбиции Рейнгольда V и, что греха таить, кайзера с василевсом для пруссаков и русских вот-вот обернутся тысячами смертей, одновременно способствуя прибылям австрийцев и замыслам англичан.

Не желая даже думать о последующем, граф поднялся по лестнице.

От воды всё явственней тянуло холодом – Ладога уже дышала осенью. Замёрзший Шуленберг протёр пенсне, поднял воротник и вернулся к карете. Сегодня ему особенно не хватало военного атташе, бывшего командира и просто старшего друга. Генерал фон Зерофф ещё весной по настойчивой и единодушной рекомендации посольского доктора и пяти его анассеопольских коллег отбыл на лечение. Берлин запросил мнение Шуленберга – ждать ли возвращения почти семидесятилетнего атташе или же прислать в Анассеополь замену. Граф Александер просил ждать, и в этом ему пошли навстречу.

Апартаменты фон Зероффа пустовали, посол собственноручно поливал столь любимые стариком монстеры и фикусы. Увы, величественные растения не могли ни посоветовать, ни поддержать, а с секретарями и советниками фон Шуленберг откровенности себе не позволял. Как и с нежно любимой, но такой разговорчивой Урсулой.

Пройдя в свой кабинет, господин посол накрепко запер двери. Особняк уже отходил ко сну, и только в личной приёмной ждал распоряжений лакей Мартин.

Фон Шуленберг подбросил дров в жарко пылающий камин, тяжело опустился в кресло. Сцепив пальцы, долго смотрел на огонь.

Сегодня ночью всё равно не спать. Похоже, это последняя его депеша в Берлин, которая ещё может что-то изменить. Курьерское судно отойдёт с рассветом, на нём в Ревель отправится должным образом зашифрованное сообщение прусскому двору. И это сообщение должно быть таким, чтобы все, решительно все поняли бы, в какую игру их почти втянули.

Наверняка содержание его депеши быстро станет известно в Форин Офисе. Проклятые англичашки. У них слишком много денег, и они не жалеют их на подкуп… Можно ждать и неприятностей по службе. Берлин на все его многочисленные воззвания отвечает одним – убеждайте русского императора в нашем исконном миролюбии и стремлении решить дело без применения силы. Подчёркивайте нерушимость Брюссельских трактатов, признанный Анассеополем протекторат прусской короны над Ливонией, откуда делайте вывод, что…

Посол оборвал себя. Хватит.

Перо стремительно бежало по бумаге, каллиграфически правильные буквы выстраивались, словно готовое к бою войско. Роты слов вставали плечо к плечу, батальоны-абзацы щетинились штыками выводов, и личная печать господина чрезвычайного и полномочного посла казалась знаменем, поднятым над идущей в отчаянную атаку армией.

«Я убеждён, что император Арсений не имеет планов захвата и аннексии Ливонии. За годы моей миссии в Анассеополе я неоднократно имел возможность убедиться в его личной честности – как в жизни, так и в политике. Ещё не поздно вступить в переговоры, поскольку сосредоточение армейских сил России на ливонских рубежах потребует не менее полутора месяцев. Военное же столкновение с русскими станет прелюдией к войне, последствия которой страшно себе представить…»

Фон Шуленберг писал, вставал, досадливо тряс уставшей рукой и садился обратно к столу. Раздражённо чёркал, вымарывал слова и целые фразы, потом, взглянув на мерно тикающие напольные часы, чертыхнулся и полез в сейф за шифровальными таблицами.

С зарёю письмо посла, превратившееся в бессмысленные колонки цифр, отправилось в Анассеопольский порт. Ревельское судно, поднявшееся против течения по широкой и медленной реке, стояло наготове – к нему одна за другой подкатывали пролётки посольств, куриеры в сопровождении мрачных сержантов сгружали дипломатическую почту. За всем происходящим наблюдал невыспавшийся и угрюмый почтовый чиновник в мундире и с серебряным свистком в петлице. Досмотр категорически воспрещался, что бы там ни вздумалось господам послам упаковать в мешки, хоть отрезанные головы людские.

Граф фон Шуленберг отвёз письмо в порт лично. Он не спал всю ночь, не выпускал депешу из рук, сам сжёг все до единого черновики, все бумаги, что были на столе, сам зашифровал текст и был уверен, что из его кабинета ничто «утечь» не могло.