Андрей Посняков - Дикое поле

Наверное, вот именно поэтому, из-за того что там, в своем прошлом, жизнь Машеньки была очень нерадостной и даже можно сказать — беспросветной, к нынешнему своему положению она привыкла на удивление быстро, причем без всяких умственных терзаний и стрессов. Людей нынешних — почти всех до единого — считала Маша на удивление хорошими и добрыми, «домой» ее ничуть не тянуло, а наоборот, первое время юная Мишина супружница все переживала, как бы те злодеи, «шильники», из прошлой ее жизни не явились сюда, не начали б окаянствовать, не сломали бы весь тот уклад, любовно ею взлелеянный — семейный очаг, муж, сын… нет, сыновья — двое: младший, младенец еще, Пашка и старший — Тема.

Кстати, Ратников юной своей женушке документы таки выправил, а проще говоря — купил, с помощью Ганзеева «сделал» паспорт «взамен утерянного», а уж потом и брак зарегистрировали честь по чести и вот, родившегося недавно Пашку.

Если уж по правде, весь современный, начала двадцать первого века, мир Маша считала некой немного волшебной страной, именно «немного», ибо люди-то в любые времена одинаковы, что же касаемо вещей… Ну, вот же — «Окой» управлять научилась, и довольно быстро, Михаил уже и о правах для нее подумывал — чтоб и в город могла ездить, Тему в гимназию отвозить или по торговым делам. Подружки у Марьюшки появились, а как же, коли такая обаятельная барышня в магазине сидит? Валентина с Глафирой — жены замужние, лет на пять Маши постарше, дамы серьезные, а хохотушка Любушка сразу после школы в почтальонши пошла, так, поработать до следующего лета, а уж потом рвануть на поиски счастья в большой город. Любушку, кстати, Ратников в свой магазин взять планировал вторым продавцом — расширялся, да и ребенок малый забот требовал. Тем более, молоденькой совсем девчонке по дальним деревням пенсию разносить уж больно опасно — дураков по нынешним временам много, и за тысячу рублей прибьют.

Вообще же, в поселке Машеньку уважали, даже, казалось бы, самые вредные старушки — всегда приветлива, обходительна, слова грубого не скажет — их стараниями все в округе знали — повезло магазинщику Мише с супружницей!

Привыкала, привыкала Маша потихоньку ко всем современным вещам или, говоря худым словом, — гаджетам: за компьютером, правда, еще не сидела и «живых картин» — телевизора (а Миша его все-таки купил, для Артема больше) — побаивалась, однако мобильником уже пользовалась, да и магнитофоном — Пашке колыбельные песни включала.

А уж трудолюбива была! В магазине с утра до вечера торговала, еще и умудрялась экий огородище содержать — с мужниной помощью, конечно, но тем не менее! Капуста, огурцы, репа, лук-чеснок, морковка, укроп, сельдерей — чего только не было!

Картошки не было, помидоров — к этим «чудам» Марьюшка относилась с опаской, в ее-то времена ничего такого не едали. Корову вот хотела завести, поросят, уток, но уж тут Миша уперся, отговорил — куда, мол? Магазин на себе, огород, да еще и живность? Нет, не получится так распыляться, либо торговать, либо фермерствовать.

Спустившись с крыльца, Маша поправила юбку, улыбнулась:

— Садитесь в сенях с гостем, пирогами угощать буду.

— Пирогами? — холостяк Ганзеев довольно потер руки. — Эк, Миха, повезло тебе с женою!

— Так и ты женись.

— Ага, женись… Не все ж такие, как твоя Марьюшка! Ты смотри — с утра уже и с дитем управилась, и пироги успела.

Ратников приосанился — любил, когда жену хвалили:

— Ты, Василий, иди пока в терем… тьфу-ты — в беседку, а я затоплю баньку. Долго не провожусь, не думай.

— А я и не думаю, — усмехнулся Веселый Ганс. — Пива пока попью с пирогами.

— С пирогами-то тогда уж — чай.

— Ладно тебе — чай. Иди уж.

Живенько растопив баню, Ратников вернулся к столу — Марьюшка уже расстелила скатерть, поставила большое блюдо с пирогами — с рыбой, с луком и яйцом, с просом. Принесла сбитню горячего, пива, ушицы, кашу с шафрановым маслом, жареного сазана…

— Вот это дело!

Гость уплетал все за обе щеки, только успевая нахваливать.

— Вот повезло с женой черту… Маш! А ты что ж с нами не садишься? Пашка-то ваш вроде как спит еще.

— Ой, — тут же озаботилась Марьюшка. — Пойду-ка, гляну — вроде как не слыхать, уж проснулся бы — плакал.

— Трудно, поди, с малышом, Маша?

— Да чего ж в том трудного? И Тема, когда был, помогал… Как-то он там сейчас, в людях?

— Да ничего, в море купается, — Ратников улыбнулся, откусил кусок рыбника, прожевал, запил сбитнем. — Вчера только ему с горки звонил… Хотя нет, не вчера, дня два тому уже.

Мобильник отсюда, с усадьбы, не брал, не было связи, чтоб позвонить, приходилось подниматься на вершину холма, метров за триста.

— Артем-то, верно, большой уже. — Доев рыбник, Ганзеев потянулся к ложке. — Сколько ему сейчас, тринадцать?

— Двенадцать… тринадцать скоро. Шестой класс почти на одни пятерки закончил!

— Гляди-ка — отличник!

— А то! Что, может, по стопочке? Или уж до вечера подождем, до бани?

— Хозяин — барин. Как скажешь!

Все-таки подождали. После обеда Ганзеев отправился вздремнуть, а Миша топил баню — пил пиво в беседке, время от времени, подкидывая в каменку дровишки. Поворошит кочергой угли, подбросит, дверцу захлопнет — и снова полчаса жди, пока прогорит, потом опять — поворошить кочергой…

— Утомился, поди, любый? — заглянула в предбанник Марьюшка, уже успевшая загореть, с сияющими зелеными глазами, ах…

— Утомился… А ну-ка, зайди-ка. Вроде как угарно?

Маша вошла в предбанник, принюхалась:

— Нет, не угарно… Ой… ты что творишь-то? Ох… Пусти, ну, пусти же!

Отбивалась, но так… притворно, а глаза-то, глаза совсем о другом говорили…

Обняв жену, Ратников принялся с жаром целовать ее в губы.

— Тише… тише… — томно шептала Марьюшка. — Пашка проснется…

Полетела на лавку маечка… тут же — следом — и юбка… И… Вообще-то Маша долго привыкала к нижнему белью, и вообще его носить не очень любила… но вот сейчас… вот сейчас надела красные кружевные трусики, ради него, Миши, надела… ох, как приятно было их снимать!

А потом и вообще — приятнее некуда! Прямо на широкой лавке, хорошо хоть половиков подстелено было, да все равно, твердо… однако это уже и вовсе не интересовало обоих… Только лишь жаркий шепот, томный взгляд, нежная шелковистость кожи и…

— Сладко… — улыбалась Марьюшка. — Ах, как сладко-то, любый…

А потом и совсем ничего не говорила, закатила глаза, стонала…

— Сладко!!!

А на улице уже кто-то громко кашлял!

Хм… кто-то? Ганзеев конечно же, кому еще там быть?

Подмигнув Марьюшке, Миша быстро натянул одежку, вышел: