Максим Шейко - Иная реальность Часть I

А впрочем…. эти два года еще нужно прожить… И обеспечить это должны именно войска с востока.

* * *

Эшелоны неслись на запад. И даже обычно монотонный стук колес на стыках звучал как торжественная барабанная дробь. По крайней мере, так казалось едущим в этих эшелонах солдатам. А почему нет? Ведь они принесли своей стране победу и при этом смогли уцелеть в безжалостной мясорубке Восточного фронта! Разве это не повод для гордости? Твердыни Москвы и Петербурга, Киева и Сталинграда пали под их натиском. Сотни и сотни километров дорог, струящихся среди украинских и донских степей, белорусских и смоленских лесов, новгородских и подмосковных болот, карпатских и кавказских гор были безжалостно растоптаны их сапогами. А теперь они едут домой, с победой, чтобы получить достойные их подвигов награды и почести. Так что пусть пиво льется рекой, а девушки достают свои лучшие платья — герои Райха не привыкли отступать!

Гауптштурмфюрер СС Ганс Нойнер со своей 3-й ротой противотанкового дивизиона «Тотенкопф», был среди тех счастливчиков, которые отправились на Родину в числе первых. Сразу после заключения Стокгольмского мира его дивизия была выведена из состава группы армий Листа и передана в резерв ОКХ, что сопровождалось переброской из предгорий Кавказа в Донбасс. А затем, даже не дав толком расположиться на новом месте, «мертвоголовых» загрузили в эшелоны и отправили на Родину. Правда, не смотря на то, что эшелоны с войсками и техникой имели высший приоритет и пропускались вне всякой очереди, путешествие явно затягивалось. Монотонное движение составов чередовалось с долгими стоянками на забитых эшелонами станциях, но, не смотря ни на что, поезда, везущие ветеранов Восточного фронта домой, неуклонно продвигались на запад. За открытыми дверями вагонов проносились, оставаясь позади, Купянск и Харьков, Полтава и Киев, Фастов и Житомир, Ровно и Ковель — места боев и отдыха дивизии в ее долгом пути на восток. Только сейчас, день за днем двигаясь по бескрайним просторам, некогда принадлежавшим СССР, бойцы начинали в полной мере отдавать себе отчет в том, насколько же далеко от родного дома завела их неверная военная удача.

А пока солдаты противотанковой роты проникались величием своих подвигов, мечтали о наградах и строили планы на будущее, Ганс, не теряя времени, занимался воспитательной работой с подчиненными.

— Что, Кристиан, всё тоскуешь по своей казачке?

Молодой худощавый унтерштурмфюрер, с унылым видом глядевший на проплывающие мимо пейзажи, хмуро покосился на подсевшего рядом Нойнера.

— Слушай, Ганс, а её точно никак нельзя было забрать с собой а?

Нойнер только сокрушенно покачал головой, как бы говоря всем своим видом: вот же ж раздолбай!

— Послушай, Свиненок, то, что ты дурак — не так уж страшно. В 21 год со многими бывает. Плохо то, что ты ничему не учишься. Я же вроде тебе всё популярно объяснил, хотя ты мог бы и сам догадаться, если б не поленился хоть немного подумать. Так в чем дело?

В ответ Кристиан издал поистине душераздирающий вздох, после чего промямлил:

— Да я понимаю, но всё-таки…

— Нет, не понимаешь! Свиненок, если называть вещи своими именами, то ты завел себе бабу из вражеского населения прямо во время боевых действий, при этом полностью утратив командование вверенной тебе частью. Думаешь это простое дисциплинарное нарушение? Нихрена подобного! В военное время это называется немного иначе. Парень, зачислив эту девку в «хиви» и отправив ее переводчиком в тыл, я фактически спас тебя от разжалования и отправки в штрафную часть, а ту соплячку — от петли. Но тебе всё мало. Пора взрослеть, камрад. Жизнь не похожа на сказку, а война — тем более. Так что забудь про свою пассию! Мы скоро приедем домой, все девки будут нашими — выберешь себе любую!

— Тебе хорошо говорить, тебя дома Кристина ждет…

Ганс коротко хохотнул:

— А тебе кто не дает обзавестись подружкой?

— Сам не знаю. Никак не могу забыть ту русскую…

Ганс с понимающим видом покивал:

— Это бывает. Называется «любовь с первого взгляда». Очень опасное заболевание — напрочь отбивает способность нормально соображать. Особенно опасно для таких как ты, которые от природы и так соображают плохо. Лучше всего лечится хорошей выпивкой и красивыми бабами. И то и другое ждет нас дома. Oktoberfest мы уже пропустили, но для тебя что-нибудь придумаем. Так что держись, камрад, спасение уже близко! — Ганс ободряюще хлопнул Кристиана по плечу и начал подниматься, собираясь уходить, как вдруг его осенило:

— Слушай, а зачем нам ждать до самого дома?

В ответ на недоуменный взгляд Кристиана, Нойнер уселся обратно и принялся развивать свою мысль, дополняя слова довольно активной жестикуляцией:

— Завтра мы должны быть в Ровно. Скорее всего, там мы застрянем на пару дней, как всегда на узловых станциях. Как на счет прошвырнуться по веселым заведениям? Глядишь и разгоним твою тоску, а заодно и потренируешься, чтобы на родине мордой в грязь не ударить. — Ганс подмигнул своему собеседнику и, как ни в чем не бывало, продолжил:

— Зря, что ли нам отдел вещевого снабжения презервативы регулярно поставляет?

— Э, а как же твоя Кристина?

— Да отстань ты от нее! Она далеко, а Ровно — близко. И вообще: не о ней речь, а о том, как можно развлечься. Ну, так как, идешь?

Кристиан неуверенно кивнул, не проявляя никакого энтузиазма, Ганс громко щелкнул пальцами, как бы скрепляя устный договор и, вполне довольный достигнутым результатом, полез на свое привычное место. Однако налет на публичные дома Ровно так и не состоялся — в стратегические планы Ганса вмешалась только что окончившаяся война, вернее один из ее отголосков.

* * *

Когда эшелон остановился на какой-то небольшой станции, Нойнер не придал этому особого значения — такие задержки были обычным делом. Но когда через пять минут после остановки примчавшийся из здания вокзала посыльный разыскал его и пригласил срочно прибыть к начальнику станции, Ганс заподозрил неладное. К величайшему сожалению Нойнера, чутье на неприятности, необычайно развившееся за три года войны, не подвело его и на этот раз.

В кабинете кроме железнодорожного чиновника находился ни кто иной, как начальник штаба дивизии — штандартенфюрер Хайнц Ламмердинг, а незапланированное присутствие начальства, как известно, в подавляющем большинстве случаев, является предвестником неприятных известий. Вдобавок жесткое лицо одного из самых известных офицеров «Тотенкопф» выражало явное неудовольствие, что также не сулило ничего хорошего. Об этом же говорил и его крайне раздраженный голос, которым он поприветствовал вошедшего: