Владимир Шкаликов - Колымский тоннель

— Останешься?

Он молча прижал ее к себе. Потом спросил:

— Свет, Кешка-то давно ушел?

— Утром. Рано.

— Я думал, дня уж два.

— И не шел?

— Это я думал. А чувствовал, что он еще дома.

— М-м-м, хитрый. А что ты еще чувствовал?

Краснов помолчал, ненасытно гладя мягкое тело, потом сказал:

— Я ведь здесь не навечно. Когда-нибудь переведут. Уедешь со мной?

— Не-а.

— Почему?

— Кешка застрелится. Жалко.

— Да что я, хуже этого якута?

Она потерлась об него, как кошка, всем телом.

— Нет, Вася, ты лучше… Но и он бывает ничего… Особенно после охоты.

— Блядь ты, Светка, — сказал Краснов печально.

— Стыдно, Вася, так говорить. Ты не понимаешь. Я просто очень женщина. Ну, сила во мне такая. От природы. Разве природа гадость придумает?

— Человек — весь гадость.

— Бедненький мой, — она потерлась еще и еще. — Ты так думаешь, потому что в таком месте работаешь.

Она ласкалась все сильнее, и он уже готов был возобновить беседу без слов, когда снаружи кто-то толкнул дверь и сразу начал стучать.

— Это Кешка! Быстро одевайся, я его задержу! — Светлана скользнула в свой халат, запахнулась, завязалась пояском, а сама шептала: — Он ненадолго. Забыл что-нибудь. Он уйдет. Давай сюда, за занавеску.

Она толкнула его к глухой стене. За занавеской обнаружилось что-то вроде кладовки. Краснов поставил туда автомат и быстро одевался.

— Тихо сиди! Он убьет!

Краснов усмехнулся, помня, что патрон уже в стволе, и автомат на боевом взводе. Он стоял в темноте за занавеской и слушал, как в сенях хозяйка рядилась с мужем через дверь:

— Нет, погоди, это не Кешка… Я же слышу, вас там двое. Кто такие? Стрелять буду! Гады, куда Кешку дели?.. Кеша, правда, ты? А кто с тобой?.. Не надо нам зека. Пусть уходит… Кеша! Они тебя в плен взяли!? Не пущу в дом!

Потом звякнул крючок, легкие шаги Иннокентия раздались в избушке, чиркнула спичка, звякнуло стекло керосиновой лампы, упала вода в чайник, загудело в печи.

— Где ты его взял? — услышал Краснов голос Светланы.

— Однак-ко недалеко от тракта. С машины прыгал, ногу ломал. "Зачем прыгал?" "Свободе жить хочу". Враг народа, однак-ко, не может свободе жить. Ваське назад веду. Васька, однак-ко тридцать рублей будет давать.

— Иудина цена, — низкий, шепелявый голос из сеней принадлежал, конечно, "старателю" Краснову.

— Эт-то мы не понимаем, — сказал ему Иннокентий. — А враг народа — эт-то мы хорошо понимаем.

"Сбежал-таки разведчик из машины, — подумал Краснов, тайно уважая. — Убил, гад, охранников и выскочил. Или оглушил? Какая, хрен, разница… Взял ли оружие? Одежду? Вообще-то глупый побег. На Колыме нет умных побегов".

— Идиотское название, — устало ответил разведчик. — Ты сам подумай, может ли народ быть врагом самому себе?

Краснов начал раздражаться. Глупый побег, глупое положение. Сам себе подстроил штуку, гражданин начальник. "Старатель" сбежал, когда машина прошла далеко за поворот, поэтому путь через заимку оказался для Коеркова короче, чем по тракту.

— Сейчас почаюем и пойдем, — продолжал Иннокентий. — Васька Краснов тебе будет рад.

— Никуда не пойду, — ответили из сеней. — Нога болит.

— Зачем ломал? — упрекнул Иннокентий. — Теперь, однак-ко, терпи.

— Хватит, натерпелся. Стреляй в меня, дальше не пойду.

— Пойдешь, однак-ко.

— Слушай, — раздалось из сеней, — ты на фронте был?

— Я был бронь, — ответил Иннокентий. — Соболь надо стрелять.

— Оно и видно. Со зверями и сам зверь.

— А вы что, фронтовик? — спросила Светлана, и тон ее вызвал у Краснова ревность.

— Первые три года, — ответили из сеней. — ПДВ — слышала?

— Нет. Это где?

— Это везде. Парашютно-десантные войска. К немцам в тыл прыгать доверяли, а побывал в плену — доверие кончилось.

— Почему? — Ее тон уже оскорблял Краснова.

— А потому что не подох там! — заорал бывший капитан Краснов. — Потому что имел глупость убежать из концлагеря! Ты ведь знаешь, что такое концлагерь?

— Нет.

— Как же? Рядом живешь и не знаешь?

Стало тихо. Во время этого молчания Краснов представил вдруг, что сейчас он выйдет с автоматом наперевес… Нет-нет! Что он им скажет? Это дико…

— Вы не сидите в сенях, — раздался сладкий голос Светланы. — Зайдите в избу.

— Пусть, однак-ко, там сидит.

— Кеша, — в голосе такой мед, что Краснов убил бы ее сейчас, — мы не фашисты. Товарищ за нас с тобой три года кровь проливал, в лагерях намучился… А мы что ж…

Эти речи произносились натужно, с усилиями рук, ее горячих рук, которыми она теперь обнимала парашютиста, втаскивая в избу. А ее груди лежали у него на плечах.

— Враг народа, однак-ко, — тупо возразил Иннокентий.

— А ты — дурак Советского Союза! Он от вас, фашистов, спасался, и плевали мы на вас! Ишь, вы, герои тыла… Хоть на одного настоящего бойца посмотреть… Бедненький…

Ах, если бы она слышала, какими словами ругал ее сейчас Краснов! Конечно, сделать ей за эту выходку ничего нельзя, да он и не собирался. Но дура, дура, идиотища! Затеяла оставить на ночь поломанного доходягу. Да представляет ли она, что это может довести до автомата? Тогда ведь не жить никому — ни ей, ни этим двоим. Беглый зек убил Коерковых и погиб в бою с подоспевшим капитаном Красновым — вот чем это кончится! Первой очередью — десантника, чтобы не успел посмотреть в глаза, а потом этих, одиночными. Вскрытия не будет. Из Кешкиного карабина — два раза в воздух… Это было тошно вообразить. С этим, наверно, будет тошно жить. Но если Кешка сунется за занавеску и обнаружит…

Долитый чайник застучал крышкой.

— Завари свежего, — сказал Иннокентий.

— Уже заварено, — ответила Светлана.

— Пошто так много заварила?

Сейчас догадается, что была не одна! Носом учует, зверина!

— Вас дожидалась! — ответила со злостью, так, чтобы больше не спрашивал. И сразу к доходяге: — Вас как зовут?

— Александр.

— А по отчеству?

— Васильевич.

— Александр Васильевич, вам покрепче?

— Конечно! — в голосе усмешка. И тут же удивленно: — Ух ты, и сахар!

— Кушайте, кушайте! — ("Ах, кошка!") — Вот у нас есть мясо вареное, вот рыбка, вот грибочки…

— А хлеба нет? — Робко так спрашивает, смущен, герой.

— Только оладушки, — ах, какое чувство вины! — Будете оладушки?

"Как стелет, как стелет! — думал в бешенстве Краснов. — Ты не забыла ли, девка, за что тебя сюда сослали? Не тебя ли Кешка-дурак подобрал? Ну, я выберусь отсюда…" И опять он кривил душой, потому что прекрасно понимал: выберется и сделает вид, будто ничего не было, иначе она прогонит и впустит к себе другого, хоть того же Давыдова, жеребца в центнер весом. Свято место пусто не бывает, особенно здесь, посреди Колымского края…