Василь Кожелянко - Дефиле в Москве

— Но ведь уже была УССР.

— То на смех курам, да и думаю, Сталин не отдал бы нам Холмщину, Пряшевщину, Кубань, Воронежщину, Берестейщину, Крым, зрештою.

— Не отдал бы. И не надо просить ни у Иосифа Прекрасного, ни в Адольфа Недоношенного.

— Папа, вы профессор, а мыслите как вугристий гимназиста-романтик: что бы было, если бы… Имеем то, что имеем! Украина — от Ужгорода до Єкатеринодара — есть? Есть! Сталин такой простор нам бы не дал овладеть, а может, вообще, победив в этой войне, стал бы на позиции монархизма, ввел золотые побеги офіцерству, заигрывал бы с православной церковью, за «великий русский народ» пил бы, и так вплоть до полного великодержавного переворота — отмена всех республик с национальными титулами и разделение Советской империи исключительно на губернии. Что будет потом, нетрудно догадаться: объявление догмой марксизма и, творчески развивая ленинизм-сталинизм, избрание Иосифа Первого всероссийским императором на земском соборе, и — каюк Украине.

— Как психиатр я такой ход вполне допускаю. Иосиф, как и твой Адольф, кстати, больной на власть, и эта болезнь прогресує, но коммунистический формализм он бы сохранил. Он догматик, а эти ребята очень не любят менять именно форму. Я даже предполагаю такой абсурд, как золотошиті побеги с серпами и молотами вместо двуглавых орлов. Но большевистскую трескотню он бы оставил, — под эту дудку можно еще заманить немало легковірів, особенно среди интеллектуальной лівоти в Англо-Франции. Те еще не знают, что их ждет.

— От Сталина уже никто ничего не ждет, — мрачно сказал Дмитрий. — Вот этими руками я надевал на него бранзулетки. Он, правда, мало что понимал, потому что был какой-то не в себе, под наркотой, что ли…

— И что Адольф думает с ним сделать? Не думаю, чтобы он обидел братика?

— Гитлер планирует большую дефиляду седьмого ноября. Будет тріюмф по образцу римских императоров.

— Побоялся бы Бога. Но ведь он не верит в Него, он верит в Одина, другими словами — в Князя мира сего. Не верю я, Митре, что тут обошлось без руки Люцифера. Да и эти его эсэсовские символы. Нет, это дідьча работа!

— Папа, а у коммунистов что — Божьи символы? Красная пентаграмма, кровавые флаги, масонский молот и серп, как пародия на гениталии в процессе совокупления. Я уже не говорю об их рогатые буденовки и шинели до пят — жрецы Ваала!

— Словом, какое ехало, такое встретило!

— Но ведь между этим — Украина!

— С нечистивих рук!

— Папа, Украину завоевали мы — ОУН, Степан Бандера, наша история. А Гитлер — все-таки великий человек, и я его уважаю.

— Сказал бы я, Митре, что глупый тебя поп крестил, но знаю отца Корнелия как умного человека, да и я тебя вроде учил. Не верь тому лайдакові!

— Папа, он юберменш, ему подчиняются не только государства и люди, но и стихии, он правит миром.

— Я говорю — чертов сын. Но довольно об этом, ты меня не слушаешь, знай, очень хочешь слушать собачью шкуру.

— Слышал уже, — сказал Дмитрий. — Хотел бы немного пройтись по городу, рассмотреть — что, как.

— Успеешь, — недовольно молвил господин Теофил. — Отдохни, відіспись, искупайся. Белье свежую имеешь?

— Есть белье. Но завтра я должен ехать на Киев, а потом дальше на Москву. Дефиляда же за неделю!

— Таки хочешь идти к ней. Но прежде всего искупайся, я уже нагрев воды. И, Митре, ти не думай, что я это… но переоденься в гражданское. Ты же сам, а румыны ярости, как осы.

— Папа, я — офицер спеціяльних войск, десяток на кучу склада.

— То и собирай, а униформу показалось бы вычистить. Погладить. Здесь есть внизу одна женщина, помогает мне по хозяйству. Я позвоню.

Дмитрий все понимал — и что в его родном городе его слишком хорошо знают, особенно из числа нынешних союзничків, и что какой бы он ни был тренирован — против пули из-за угла бессилен, и что — эх, соскучился, в конце концов, по гражданским костюмом — серым, двубортным, таким же серым велюровым шляпой, галстуком в косую полоску, туфли легкие с дырочками, одеколон французский, хорошо… Пошел в лазничку

— Кельнере, ти что, не знаешь по-украински? — Дмитрий кивнул мизинцем, на котором серебряно сверкал перстень с хитрой печатью — изображение тризуба. Этот перстень ему подарила… но Генці, которая сидела напротив, лучше не знать кто. Кельнер зыркнул на перстень и побледнел.

— Уже несу другие ножи, господин… — пролепетал еще минуту назад наглый кельнер неопределенного возраста и національности.

— Говорила, лучше идти в «Савой», там ножи всегда острые, — сказала Генця.

Она хороша, как сама нечиста сила, думав Дмитро, де вона взялась на мою тяжелую голову? Разве такой должна быть жена украинского рыцаря? Украинская жена должна быть поштива, учтивая к мужу, чертики глазами не пускать, уметь хорошо готовить, принарядить дом, себя, детей и мужа, а первое, то уметь молчать. Должен быть чуть унылая, при шитью или плетенню петь, а к мужу улыбаться, и никоим образом не пискувати. Потому…

А эта Генця — какое-то чудо… Но красивая…

— А ты откуда знаешь, какие ножи в «Савой», которая холера тебя туда водила? Может, за румынскими офицерами волочилась по том кабаке? Говори правду!

— Разбежалась, все брошу и начну тебе говорить правду. Кавалеры водили! А что, должна была ждать, пока ты Гитлеру молот носил? Собрались два душегубы на большую дорогу — Адольф Алоизович и Митро Теофільович — два сапога пара.

— Это твои большевички тебя этих фіглів научили?

— Мне до лямпы те большевики, как и твои национал-социалисты, всем чтобы кровушку пить, а русский язык знать не помешает.

— Зачем он тебе? Еще немного, и его не будет.

— А что будет?

— Проше ножи, господа, — подошел кельнер, живо полируя два ножа салфеткой, положил один возле тарелки Генці, нагнулся к Дмитрию, хотел положить второй. Дмитрий выхватил из его рук нож, стал разглядывать, крутить себе перед глазами.

— Кельнере, — сказала Генця.

— Да, панно.

— Иди, неси, что там имеешь.

— Прошу, — пролепетал офіціянт.

— Неси заказ! — немного повысила голос Генця. Кельнер побежал.

— … потому что тут тебе сейчас скажут, что ножи короткие, — продолжила девушка, когда кельнер уже побежал, хитро поглядывая на Дмитрия. — Здесь есть любители длинных ножей.

— Не буду я их резать короткими ножами, — добавил Дмитрий, положив нож на стол. — Ножи длинными должны быть!

Генця начала плакать. Погладила Дмитрову руку, смотрела в его глаза, затем, засунув свои пальцы под манжет его рубашки, сказала сквозь слезы:

— Бедный, бедный, мой любимый заризяко.

Ток побежал по его руке, теплая золотистая волна прокатилась по телу сверху вниз, Дмитрию глаза покраснели, взгляд увял, как эти фиолетовые хризантемы в хрустальном из банка на столе.

— Пойдем, Генцю, — сказал сомнамбулично.

— А ужин?!

— А так, мы же еще не ели. Кельнере!

Кельнер принес маринованная сельдь с луком и маслинами, свежие огурцы и помидоры, порезанные и присыпанные петрушкой и укропом, покраяний хлеб.

— Какие напитки будете заказывать? — спросил, уже оттаяв от страха и, возвратившись к своему естественному хитро-улесливого тона.

— Есть красное французское? — спросила Генця.

— Французского нет, зато есть итальянское, еспанське, румынское…

— Подай белое итальянское, — сказал Дмитрий.

— А мне красное еспанське, — капризно добавила Генця.

— Не можешь ты без этого цвета — недовольно пробормотал Дмитрий.

— Что? Так, кельнере, идите, выполняйте заказ. То що, Митрику, тебе не нравится в красном цвете, может, мой шляпка тебе не нравится, или, может, моя шмінка на губах мне не идет? А-а-а, тебе наплевать на мои красные кораллы, так тут я не виновата, это ты сам мне их подарил, помнишь, тогда, в 38-м году, когда я…

Пошло-поехало, думал Дмитрий, интересно, какой нации этот подлый кельнер, занадто дурний як на жида, стоп, надо говорить евреи, а не жиды, они же тоже, курва дошка, союзнички, то есть не совсем союзнички, а гей бы сограждане, так же выразили лояльность к Украине и даже послали один полк добровольцев на Восточной фронт в составе Украинского войска. Кстати, хорошо воюют. Дмитрий имел возможность в этом убедиться, когда еврейский полк прорвал большевистское кольцо, в которое попал румынский пехотный корпус под Мариуполем. Очевидно, воевать со Сталиным шли евреи, свободные от большевистского хмеля, которым коммунисты где-то хорошо насолили, ведь в том СССР они не одну синагогу закрыли. И не одного раввина отправили к праотцам. Но все-таки с ними надо быть осторожными, — думал хорунжий спецвойск в гражданском костюме, он пил итальянское белое и влюбленно смотрел, как его любимая девушка сидит напротив, пьет еспанське красное и ругает его непонятно за что. Чудеса!