Стрелок-4 (СИ) - Оченков Иван Валерьевич

— Скорее возвращайся.

— Всенепременно! Вот разгребусь с делами и к вам…

— Мы будем ждать.

Дмитрий немного помялся, но потом все же решился и спросил:

— Где Геся знаете?

— В Петропавловке. К ней никого не пускают, передачи не принимают.

— Вот как?

— Ага. Владимир Степанович нанял адвоката, но тот нам ничего не говорит.

— Я понял. Мне пора. Простите ребятки, что так вышло… Как вы все-таки повзрослели за это время, особенно ты — Стеша. Гляди Семен, уведут невесту!

С этими словами он еще раз обнял детей, поцеловал девушку в щеку, потрепал парня и, вернувшись в сани, скомандовал:

— Трогай!

— Но, мертвая! — обрадованно рыкнул извозчик и свистнул кнутом.

Услышав знакомый звук, лошадь заржала, красиво изогнув лебединую шею, и налегла на постромки. Сани тронулись, за ними побежали местные мальчишки, закутанные в потрепанную одежку, а Семка со Стешей остались одни.

— И что ты хотел Дмитрию рассказать? — не предвещавшим ничего доброго голосом поинтересовалась девушка.

— О том самом! — отрезал мальчишка, с вызовом посмотрев на нее.

— Не надо ему сейчас говорить, — покачала головой Степанида. — Ты же его знаешь. Пусть успокоиться сначала.

Главный командир Кронштадтского порта адмирал Казакевич встретил Будищева вполне любезно, можно даже сказать радушно. Конечно, генерал-адъютанту свиты его величества и полному адмиралу не к лицу встречаться с обычным прапорщиком, да еще и выслужившегося из нижних чинов, но, по всей видимости, старого морского волка разбирало любопытство.

— Весьма рад вашему триумфальному возвращению, сударь мой! — гулко пробасил Петр Васильевич и подкрутил по-запорожски длинный седой ус. — Уезжали кондуктором, а вернулись офицером. Без году неделя в чинах, а в формуляре уже есть запись, что приняли под командование батарею. Неужто у Скобелева других офицеров под рукой не нашлось?

— Офицеры были, ваше высокопревосходительство, — с достоинством отвечал ему Дмитрий, — только лучше меня никого!

— А вы гордец! — не то порицая, не то хваля, заметил адмирал.

— Никак нет. Но цену себе знаю!

— Ладно, — махнул рукой командир порта. — Ведомы мне ваши обстоятельства. Но уж теперь-то родитель должен признать сына. Как располагаете?

— А мне, ваше высокопревосходительство, без разницы. Признает — хорошо, не признает, тоже не пропаду!

— Это вы, сударь мой, зря, — покачал головой Казакевич. — Как ни крути, а графом лучше быть, чем простым дворянином. Ну да бог с ним, с титулом. Не знаю как отец ваш, а государь, помяните мое слово, эдакую службу без награды не оставит.

— Рад стараться!

— А вот эти ухватки оставьте, чай теперь не унтер, — нахмурился адмирал, но потом с благодушной усмешкой махнул рукой, — ладно, пообтешетесь еще. Какие ваши годы. Экзамен будете на мичмана держать?

— Никак нет.

— Как знаете, — с едва заметным облегчением кивнул Петр Васильевич.

Большая часть службы Казакевича прошла в царствование блаженной памяти императора Николая I. Поступив в Морской кадетский корпус вскоре после казни главарей восстания 14 декабря [4], он с тех пор не снимал флотской формы. Служил на Балтике и в Средиземном море. На Тихом океане побывал везде от Гавайских островов до Камчатки. При губернаторе Муравьеве исследовал вместе с Невельским устье Амура. Как и большинство адмиралов, сделавших карьеру под началом великого князя генерал-адмирала Константина Николаевича, отличался либеральными взглядами, но… пусть выслужившиеся из нижних чинов занимают вакансии в портовых службах, а не в кают-компаниях боевых кораблей!

— Прошу прощения, ваше высокопревосходительство, — начал Будищев, обративший внимание на странную конструкцию, стоящую на столе командира над портом. — А что это?

Неведомое сооружение, представляло собой прямоугольную плоскость с прорезями для трех винтов, водруженную на четырехколесную тележку. Посреди нее гондола с макетом паровой машины, а позади нечто вроде хвостового оперения. Судя по всему, это было неким прообразом самолета, но уж больно нескладным.

— Ах это, — благодушно усмехнулся адмирал. — Это некоторым образом модель воздухоплавательного судна. Это один из преподавателей Морского корпуса капитан первого ранга Можайский мне презентовал. Он, как и вы, изволите ли видеть, изобретатель. Любопытный механизм, не правда ли?

— Очень!

— Нравится?

— Как вам сказать, господин адмирал…

— Да говорите прямо, не стесняйтесь. Александра Федоровича здесь нет, а я не обижусь.

— Этот паровоз не полетит!

— Вот как? Хотя я, грешным делом, и сам так думаю. Но оставим дела воздушные силам Горним [5]. Как вы, по всей вероятности и сами понимаете, прапорщики в российском императорском флоте над батареями не начальствуют. Посему извольте передать команду капитан-лейтенанту Рожественскому. Он уж кой год в комиссии артиллерийских опытов обретается. Пусть лучше делом займется. Учтите, офицер он весьма требовательный и знающий.

— Как прикажете, — пожал плечами Будищев.

— Кстати, я слышал, что вы категорически отказались сдавать свои митральезы в Бакинский порт. Почему?

— Дело в том, господин адмирал, что согласно контракту, после года эксплуатации они должны быть доставлены на завод-производитель с целью дефектовки и исправления возникших неисправностей. Я не хотел, чтобы у казны были претензии по этому поводу.

— Разумно. Впрочем, вы, кажется, не только изобретатель, но и компаньон господина Барановского?

— Не совсем. У нас с ним совместная гальваническая мастерская, это верно. Но фабрика, произведшая митральезы, принадлежит Владимиру Степановичу и Петру Викторовичу Барановским.

— У вас есть какие-нибудь просьбы?

— Если возможно, ваше высокопревосходительство я хотел бы получить отпуск для устройства личных дел.

— Не вижу препятствий. Войны теперь никакой нет, послужили вы весьма исправно. Сдавайте команду, и можете считать себя свободным. Двух недель вам хватит?

— Так точно!

— Вот и славно. В таком случае, сударь мой, я вас более не задерживаю. Ступайте. И не забудьте подать прошение в департамент Герольдии, о внесении вас в списки дворянства.

Прощание с личным составом батареи вышло трогательным. Будищев оплатил в одном из местных кабаков ведро [6] хлебного вина для своих подчиненных, а матросы по обычаю преподнесли своему теперь уже бывшему командиру икону Николая Чудотворца.

— Спасибо, конечно, братцы, — хмыкнул Дмитрий, не зная, что делать с таким подарком.

— Оченно было приятственно служить под вашей командой! — прочувствовано заявил подносивший реликвию Нечипоренко. — Так что, ваше благородие, извольте принять.

На фланельке унтера красовался уже второй георгиевский крест, с которым старому знакомому Будищева открывалась прямая дорога в кондукторы.

— Я вижу, матросы вас любят, — заметил присутствующий при этом новый командир.

Зиновию Петровичу Рожественскому шел тридцать третий год — возраст Христа. Он оказался довольно приятным в общении человеком. При приеме дел погонами не давил, но старался вникнуть во всякую мелочь. Судя по всему, он хорошо знал кто такой Будищев, а потому держался подчеркнуто любезно. Беда была лишь в том, что Дмитрий тоже знал кто перед ним, причем даже лучше, чем сам капитан-лейтенант.

Это случилось давно во время прошлой жизни в далеком будущем. Одиннадцатилетний Дима простудился, и врач, недолго думая, отправил его в изолятор. Делать там было решительно нечего, сбежать тоже не получалось, но сердобольный воспитатель принес мальчику толстую книгу, чтобы тому было чем заняться. На сильно потрепанной от долгого использования обложке проступало написанное крупными буквами непонятное слово «Цусима»!

Да, перед ним был будущий виновник самого оглушительного разгрома русского флота. В какой-то момент, Дмитрий даже задумался, а не может ли произойти с митральезами какой-нибудь несчастный случай? Выстрел там или еще чего… но капитан-лейтенант пока что не сделал ему ничего дурного, да, к тому же, совсем не походил на жестокого самодура, описанного Новиковым.