Пораженец (СИ) - "Д. Н. Замполит"

— Так и здесь. Все, что я делаю, я делаю для того чтобы Россия была сильней.

— Да-да, все, что сделал предъявитель сего, сделано по моему приказанию и для блага государства, — зло усмехнулся Лавр.

— Именно, разве что бумаги за подписью Ришелье мне и не хватает.

— И офицеров для этого убиваете?

— Не офицеров, а свихнувшихся садистов. И тоже чтобы страна была сильнее, потому как если не пресекать подобного, то солдатики будут офицерам в спины стрелять, когда начнется большая война.

Вот после этих роковых слов, как говорится, и подтвердилась драка, хорошо хоть словесная — проспорили мы до третьего часа ночи и весь следующий день, сделав перерыв только на сон. Даже за едой не прекращали, отчего Наталья велела накрывать нам в кабинете, чтобы не портить аппетит остальным.

Пару раз пробовал зайти Митя, но мы гнали его и продолжали жонглировать справочниками и картами.

— Ну раз прогнозы вам неплохо удаются, как вы видите развитие событий?

— Начнется все с мелких кризисов вроде Танжерского, споров о сферах влияния и так далее. Там канонерка, здесь границы колоний, — я сделал паузу, припоминая, что там было перед Мировой войной. Сараево, Гаврила Принцип, а, да, это же Босния! — Потом что-нибудь случится в Европе, например, Австро-Венгрия аннексирует Герцеговину…

Болдырев не стал возражать, видимо, он был осведомлен о происходящем в высших сферах двуединой монархии, только дернул бровью.

— Потом… потом, наверное, начнут отщипывать куски Османской империи. Италия давно зарится на Ливию, коли отхватит территорию — на Балканах желающие ущучить турок в очередь встанут. Кто там у нас? Болгария, Сербия, Черногория, Греция…

— Да, в такой конфигурации туркам оборонять Румелию при атаке со всех сторон будет практически невозможно. Полагаете, Балканский союз, над которым работает наш МИД, сможет стать фактором европейской политики?

— Вряд ли, как только они лишатся внешнего врага, немедленно вылезут внутренние противоречия.

— Например? Хотя… если представить, что Турция лишилась европейских вилайетов, — начал рассуждать Лавр, — на первый план выйдет проблема Албании, да и Фракии тоже, ее считают “своею” и греки, и болгары… Как вы думаете, а славянское братство не удержит Болгарию и Сербию от спора за Македонию?

— Да никакое братство не устоит, если речь идет о наживе.

— А российское влияние?

— Российское влияние было прочно, когда в Болгарии стояли наши войска, — отрезал я. — Или будет прочным, если страна привязана к России кредитами, поставками, экономикой. Или если без поддержки России будет хуже, чем с ней. А так… будут кланяться, выпрашивать преференции, подпевать про славянское единство, но делать по-своему. В общем, нечего и уповать на братство. Оно так, приятное дополнение к экономике и военной мощи.

Вот после этого разговора сводки от Лавра, шедшие наверх, тоже приобрели тональность “Война скоро!”, а Медведник, сдавший экзамены за курс Алексеевского училища, пришел служить под его командой. Так что после аудиенции у Столыпина я прогулялся до Троицкой улицы, где обитал Генерального штаба полковник, вернее, уже генерал-майор Болдырев.

Зигзаги на погоны он получил буквально вчера и теперь предполагалось небольшое празднование в “узком кругу”. Гостей кроме меня было четыре человека, и я, как выяснилось, знал половину.

— Егор, что-то ты быстро в капитаны вышел?

— Так меня с Георгием царь сразу поручиком пожаловал, год назад штабса получил по выслуге, а недавно капитана, как там, дай бог памяти, “Каждый георгиевский кавалер производится в один из следующих чинов лишь однажды в течение всей службы. Производство в чин не приурочивается к какому-либо сроку, причем определение времени использования сего преимущества предоставляется самому кавалеру”.

— Ого! — порадовался я за нашего орла. — Кстати, а кто этот полковник, я определенно его где-то видел…

— Минутку, я вас представлю. — Медведник подвел ко мне невысокого офицера, затянутого в мундир с твердым стоячим воротником.

Жесткие волнистые волосы, округлое лицо, непременные усы и забавное пенсне… точно где-то видел.

— Михаил Дмитриевич, позвольте вам представить моего доброго гения, полковника Лебедева, без его помощи я бы не смог сдать офицерский экзамен.

— А мы знакомы, — протянул руку полковник и развеял мое недоумение, — в библиотеке у Белевских, двенадцать, что ли, лет назад, я тогда был поручиком.

— Господи, ну конечно! Павел Павлович, я правильно помню?

— Точно так, я тогда вашими прогнозами очень впечатлился, впрочем, и сейчас их весьма ценю, — слегка поклонился Лебедев и неожиданно спросил, — Дочка еще у Семена Аркадьевича была, редкая красавица, все молодые офицеры по ней вздыхали. Не знаете, где она сейчас?

— Почему же, знаю, — я укоризненно посмотрел на прыснувшего Егора, — ныне госпожа Скамова, у нас двое дочерей и приемный сын.

— Вот вы хват! — рассмеялся Лебедев. — Ну что же, передавайте мой нижайший поклон Наталье Семеновне.

Через малое время мы уселись за стол и приступили к тостам, когда задребезжал дверной звонок и появился еще один гость.

— Лавр Максимович, господа, я буквально на минуту, сами знаете, в Петербурге всего на два дня, служба, — невысокий щуплый полковник с калмыцкими глазами поздравил свежеиспеченного генерала, хлопнул с нами стопку водки и тут же умчался.

И этого я где-то видел… да что ж такое, весь вечер дежавю.

— Егор, а это кто был?

— Наш военный агент в Китае полковник Корнилов, тезка хозяина.

Лето 1910

Через пару дней моего сидения в Питере, за которые я успел визитировать всех своих здешних знакомцев, прибыл порученец, прилизанный гвардейский хлыщ. Он живо напомнил мне барона фон Зальца, с кем мы закусились в самом начале моей эпопеи из-за внимания моей жены, Наташи, тогда еще барышни на выданье. Барон, кстати, при всей моей неприязни, честно сложил голову под Мукденом, за чужие спины не прятался.

В письме Столыпин извинялся (во как!), что не сможет выделить времени в ближайшие дни и спрашивал, насколько быстро я могу оказаться в столице, буде возникнет необходимость. Ну что же, я отписал, что готов прибыть на следующий день после вызова, если нахожусь в Москве и начал собираться домой.

Собирался и думал — надо же, Корнилова видел. Кого еще подкинет мне попаданческая судьба? В Вену, что ли, съездить, на одного там художника-сиротку посмотреть? Или вот, в Италию я все равно собираюсь, Горького навестить, а там водится один интересный журналист-социалист по имени Бенито Муссолини. Хотя нынче максима “не мир тесен, а слой узок” действует как бы не лучше, чем через сто лет — почитай, все сколько-нибудь известные люди знают друг друга если не через одно, то через два рукопожатия. Все ученые в переписке, все политики в парламентах-интернационалах, все журналисты из газеты в газету… Так что ничего удивительного в этой встрече у Болдырева не было — два разведчика, примерно в равных чинах, оба казаки, должен был и раньше сообразить, что они неизбежно знакомы.

Ехал я в этот раз из Питера почти по царски, в салон-вагоне. Нет, на свой еще не наработал, а вот один мой приятель-железнодорожник да, сподобился. Ему такое средство передвижения теперь по должности положено — путейский генерал, действительный статский советник, директор департамента в министерстве, вся грудь в орденах. Да не просто в орденах, на шее у него висел Владимир с мечами, чем его превосходительство Василий Петрович весьма гордился на фоне чиновной и железнодорожной братии, коим перекрещенные клинки не светили.

Было в этом некоторое лукавство, ибо носить полагалось только самую старшую награду, Станислава первой степени, которую Собко получил за вполне мирную достройку Транссиба. А вот предыдущую да, за боевое отличие — склепав несколько бронепоездов в Харбине, он с одним из них выдвинулся посмотреть на свое творение в деле. Под Мукденом попал в замес и два часа, пока не подоспел на выручку второй бронепоезд, заменял раненого заряжающего. Ну а поскольку Куропаткин все равно собирался его за блиндировики награждать Владимиром третьей степени, то просто довесил мечи. Сам Вася вспоминал об этом со смешочками, в основном упирая на то, как с его ростом непросто приходилось в тесной бронебашне, но орден все равно носил напоказ.