Ларри Мэддок - Три Ганнибала

Рим и Карфаген тогда не имели других равных соперников в притязаниях на господство в Средиземноморье. Мощь Египта, Ассирии, Персии, Македонии уже ушла в историю.

Для людей с ограниченным мировоззрением война, безусловно, самая захватывающая, стимулирующая и эмоционально завлекательная область деятельности. Ничто другое не привлекало такое количество людей. В результате эта война между Римом и Карфагеном стала очень важной критической точкой в линии истории тридцать восьмой планеты Галактической Федерации. Поэтому вмешательство в нее Ганнибала Форчуна, ввиду опасной активности Империи, было вполне оправданным. Иное дело, что вмешательство оказалось почти открытым. Но тут уже сыграли свою роль обстоятельства, в которые попал Форчун.

Некоторые критики отмечают, что, если бы он скрывал свои следы, как это полагается делать специальным агентам, греческий историк Полибий не написал бы о тех событиях: „Фортуна смешивала планы доблестных мужей“, и сам Ганнибал Карфагенский не сказал бы, что он „узнал на опыте, как переменчива Фортуна“. Конечно, такое обилие ссылок на богиню судьбы и удачи было полным совпадением. Но когда Сципион в речи, обращенной к своим войскам сказал, что „Фортуна предлагает нам самый славный приз“, совпадение выглядит подозрительно, хотя Сципион знал агента под именем Себастоса.

Основное значение той исторической победы римлян в битве при Заме заключалось еще и в том, что именно после нее Рим стал мировой империей (хотя власть императоров установилась там позже), в которой только и могла появиться и расцвести мировая религия — христианство, сыгравшая такую важную роль в истории Земли. Отсюда это особенное внимание к той битве и участию в тех событиях специального агента Форчуна.

Можно сказать, что агент ТЕРРЫ спровоцировал саму битву в не самых лучших условиях для римлян. Он служил советником и переводчиком Сципиону, когда римлянин встречался с Ганнибалом перед битвой для обсуждения условий возможного перемирия. К моменту окончания переговоров оба полководца пришли в ярость, и каждый был настроен уничтожить другого ближайшим утром. И это было делом рук Форчуна.

Масинисса со своими десятью тысячами всадников тогда еще не воссоединился с римской армией. Утика еще не пала, армия Ганнибала по численности почти вдвое превосходила римскую, карфагенский флот по-прежнему владел побережьем и к тому же захватил в плен шестьдесят кораблей противника с провизией и пополнением. Положение римлян казалось отчаянным, и тем не менее Форчун убедил Сципиона, что именно сейчас настал благоприятный момент для решающего сражения.

Среди полководцев своего времени Сципион был наиболее талантлив и лучше всех воспринимал революционные идеи в военной тактике. Он уже опробовал кое-что в предыдущих сражениях и с энтузиазмом отнесся к новым предложениям Форчуна. Причем последний всячески настаивал, чтобы в свидетельствах современников тактические новинки были приписаны одному Сципиону. Самой серьезной проблемой являлись слоны. Хотя римляне и отличались своей отвагой и дисциплинированностью, хотя им приходилось сталкиваться со слонами прежде, в войнах с Пирром и Ганнибалом Одноглазым, многие, особенно молодые солдаты, еще боялись огромных животных, и никто не мог посоветовать адекватной защиты против слонов. Пехотинцу, стоящему в передовой линии обороны, вооруженному только коротким мечом и копьем, трудно было что-нибудь противопоставить слону. Форчун предложил сначала испугать слонов громкой сиреной из скиммера, а затем осыпать стрелами, вымоченными в густом растворе соли. От громкого резкого звука и жжения в ранах нервные гиганты должны были выйти из себя и перестать слушаться погонщиков. В этом случае неуправляемые слоны могли смять ряды карфагенской армии вместо римской. На случай же, если они кинутся вперед, Форчуном и Сципионом были разработаны специальные маневры пехотных центурий, благодаря которым можно было быстро расступаться, пропускать взбесившихся слонов и снова сжимать свои ряды. После немногих тренировок римские воины научились четко выполнять это по команде».

В том времени, где существовала ТЕРРА, на любой из сорока семи планет Галактической Федерации прогулочный скиммер был совершенно обычной вещью, но три человека, жившие в конце III века до нашей эры на Земле, были явно напуганы. Ронел с высоты своего полета могла это видеть и чувствовать телепатически. Вместе с Уэбли и Луизой они день за днем искали Форчуна. Имперский скиммер мог означать присутствие имперцев, однако Ронел послала мысленный зонд и с удивлением обнаружила в скиммере, лишь слегка приподнявшемся над холмом, Форчуна.

— Я нашла его, — доложила она, когда встрети лась со своими партнерами. — Он демонстрирует римлянам имперский скиммер.

Уэбли немедленно полетел посмотреть сам. В течение нескольких часов он наблюдал за ситуацией, издалека телепатируя своего партнера, но не выдавая своего присутствия. Когда он вернулся к Луизе, которая находилась при карфагенской армии в качестве гадательницы по полету дрессированных птиц (в их роли были Ронел и Уэбли), он предложил пока не вступать в контакт с Форчуном.

— Он работает на римлян, как и положено по истории, чтобы обеспечить им победу. Наверняка Форчун уже имеет план действий. Демонстрация им скиммера, правда, уже слишком откровенное вмешательство. Но он один, и ему ничего другого не остается. Если вмешаемся и мы, это может все нарушить и вызвать у Форчуна нервный стресс. Вся троица решила оставаться наготове, если Форчуну вдруг понадобится их помощь, но не давать ему знать о своем присутствии до поры, до времени.

(Из труда д'Каампа) «Благодаря тому, что Форчун использовал микромагнитофон моей конструкции, я стал обладателем уникальной аудиозаписи тайного совещания между Сципионом, Масиниссой, Лаллием и нашим агентом Ганнибалом Форчуном, которого они знали под именем Себастоса, грека-лазутчика. Он показал им скиммер, оснащенный удивительным для тех времен оружием, и убедил в том, что с этим победа им обеспечена. Главным условием Форчуна было, чтобы свидетели сохранили это в тайне. Форчун взял с них самые страшные клятвы. Ниже приводится перевод этой записи с латыни на универсальный язык.

Масинисса. Но что, если карфагеняне расскажут об этих чудесах?

Форчун. Могущественный Масинисса полагает, что останутся выжившие?

Лаллий. Всегда есть выжившие.

Сципион. Беру на себя ответственность, что во всех римских письменных свидетельствах чудеса будут представлены как промысел богов. А карфагенские свидетельства будут уничтожены. Если только мы уничтожим город Карфаген.

Форчун. Великий Сципион, к сожалению, это случится позже. Но случится. Я знаю будущее.

Сципион. Себастос, я желал бы, чтобы ты вернулся вместе со мной в Рим, когда все закончится. Я хотел бы представить тебя одному поэту.

Форчун. Квинту Эннию?

Сципион. Да.

Форчун. Что ж, посрамить его сомнения в пользе богов и самом их существовании — неплохая идея. Но, увы, я не смогу поехать в Рим.

Масинисса. Посрамим его и без тебя.

Форчун. Однажды, Масинисса, когда ты будешь стар, как Сифакс, армия Рима придет окончательно разрушить Карфаген. Римлян будет возглавлять новый Сципион, сын этого, и твои нумидийцы опять присоединятся к ним. Ты должен пообещать мне, что, когда Карфаген падет, когда от него камня на камне не останется, ты уничтожишь все папирусы со свидетельствами об этой нашей войне.

Масинисса. Клянусь.

Из этой записи можно сделать вывод, как мудро и расчетливо вел себя Форчун в этой ситуации. Чтобы сохранить свое вмешательство в истории в тайне или представить его в виде божественного чуда он прямо заинтересовал в подобной игре главных участников события. Сципион жаждал всей славы, личной власти и признания от равных ему, которых он по праву мог насчитать немного, поэтому твердо хранил секрет. То, что слава будет отдана Сципиону, ничего не меняло для Лаллия, который надеялся неплохо прожить в тепле его лучей. Что касается Масиниссы, то у него хватало проблем со своим царством, а приписанная к его биографии романтическая история с Софонисбой только поднимала его в глазах потомков, нисколько не выдавая вмешательства ТЕРРЫ в историю Земли. Даже если Себастос бог, как полагали Лаллий и Масинисса, публично признать его помощь было рискованным делом, ввиду большого разнообразия пантеона того времени и трудности идентификации Форчуна с кем-либо из известных богов. Атеист Сципион был уверен, что Себастос не бог, но был не прочь сделать все, чтобы убедить свидетелей-простолюдинов в обратном.

Что же касается самих легионеров, многие из которых могли увидеть в действии чудесный скиммер, Форчун знал, что он мог положиться на репутацию, которой боевые ветераны обладали во все века как рассказчики историй, размер лжи в которых был прямо пропорционален количеству выпитого ими. А в молчании троих военачальников он был уверен.