Икан Гультрэ - Птице нужно небо. Часть III и IV (СИ)

Разумеется, пообщаться с новым другом наедине мне почти не позволили. Постоянно суетилась вокруг нас восхищенная Мариса, заглядывал охваченный любопытством магистр Хольрин, забегали ребята-природники, разглядывали чудо с раскрытыми ртами.

Через три дня Гай ушел.

После выписки из лечебницы я пошла навестить Фильку. Заскучавшая питомица, естественно, тут же увязалась со мной. Раны мои подживали, как внешние, так и внутренние, но двигалась я все еще несколько скованно, таскать на плече, как в прежние времена, изрядно подросшую и потяжелевшую кошку мне было затруднительно, поэтому Филька носилась за мной по школе собственным ходом — то забегая вперед, то отставая, то путаясь под ногами. Естественно, она познакомилась за считанные дни со всеми студентами, которые ее еще не знали, кого-то обаяла, кого-то напугала, спланировав на голову с дерева, в столовой таскала еду с разных тарелок — и никто из ограбленных, как ни странно, не возражал. Но чаще всего она все-таки проводила время со мной — на работу я после всех этих событий все еще не вышла, боевой полигон был мне пока не по силам, как и спортивная площадка. В общем, я бездельничала, а филшу бездельничала вместе со мной.

Мы как раз прогуливались по парку, когда навстречу нам вывернул с боковой дорожки тот, кого я уже и не чаяла увидеть — Ритэниор.

— Лари! — воскликнул парень. — А я искал тебя!

— Ты меня нашел! — объявила я, не скрывая своей радости. — Я-то думала, ты уже к нам не вернешься!

— А я решил, что мне стоит у вас поучиться.

— Шутишь? Эльф будет заниматься человеческой магией?!

— Почему нет? Мы устроены иначе, но многие приемы похожи. И потом, мне просто интересно с людьми.

— Но ты же сам говорил, что в Лиотании живут и люди тоже. Ты мог бы общаться и там.

Эльф помрачнел:

— Знаешь… Там люди другие.

— Как это? — я удивилась.

— А так… Я думаю, это последствия того, что у нас они из столетия в столетие пребывают в подчиненном положении. Нет серьезных учебных заведений, в которые принимали бы людей, поэтому образованных людей нет. Люди — это только слуги. Существа второго сорта. Я никогда так не считал, но и не задумывался об участи людей в Лиотании, просто привык к такому положению вещей.

— Гм… — я задумалась, — А знаешь, я ведь этого тоже не знала. На занятиях по эльфийской культуре подобные вопросы не поднимаются. То, что большинство эльфов смотрят на людей свысока — ни для кого не тайна, а вот то, что люди, живущие в Лиотании, лишены возможности образования, развития…

— Их и не интересует эта возможность. Я пытался говорить с людьми этим летом — меня просто не понимали. Им ничего не нужно, их все устраивает.

— В этом нет ничего удивительного, ты сам сказал — из столетия в столетие…

— Ну а ты?

— Что — я?

— Я вижу, с тобой много разного случилось, пока меня не было, — эльф заглянул мне в глаза.

— Как ты это видишь?

— Ты изменилась. Стала сильнее… и слабее одновременно. Словно какая-то ниточка порвалась в ткани твоего бытия — не смертельно, но тебя это мучает.

— Мне удалось освободиться, — коротко ответила я.

— Это я как раз тоже вижу. И вижу, что это не принесло тебе ожидаемого облегчения и радости.

— Радости? Возможно, я еще не до конца осознала. А кроме того, свобода дорого обошлась мне, и я пока еще не готова смириться с ценой, которую заплатила.

— Расскажи мне, — попросил Ритэниор.

Мы уселись на скамеечке, Филька расположилась у меня на коленях, и я принялась рассказывать — о том, как меня награждал император, о появлении герцога, о разбирательстве, о сканировании и частичной потере памяти, о том, как я собиралась умереть, но не умерла, о своем предательстве. О Дэйнише. О знакомстве с чудо-зверем гайрефом — вскользь, не вдаваясь в запретные подробности. О похищении и замужестве. О вдовстве.

Я впервые озвучила это свое состояние — «вдова». Странное и чужое. Вот все остальное могло со мной произойти, включая это нелепое замужество, изнасилование и избиение, а слово — не про меня. Просто еще одним чудовищем в моей жизни стало меньше. И я украдкой взглянула на свое запястье: серебристый крабик выглядел бледновато, но все еще был отчетливо виден.

Эльф слушал меня очень внимательно и с искренним сочувствием. Даже позволил выплакаться на своем плече. И вопросы задавал правильные — те, на которые я должна была ответить хотя бы самой себе. А лишних — не задавал. И мне почему-то подумалось, что я за все время в этом мире ни к кому из своих друзей не отнеслась с подобным вниманием. Все эти годы была зациклена не себе и своих личных проблемах. Нет, конечно, в помощи не отказывала — и Ритэниора исцелила, и Леха поддержала и… что там еще было? Или не было?..

Но что, например, я знаю о своем друге Наттиоре? Только то, что он полукровка. Ну и род его занятий. Словом, то, что можно узнать, не проявляя любопытства. А ведь у него есть какая-то своя жизнь и, возможно, какие-то сложности, о которых он мне не рассказывает. Может, бережет просто. А может, навязываться не хочет.

И о Лехе мне известно только то, что он поведал мне во время своей исповеди в первый вечер нашего знакомства. С Рейяной мы три года в одной комнате живем. И что я знаю о своей соседке? Ингор? Вернулся — и хорошо, все в порядке. Я пользовалась благодарностью его отца, но ни разу с возвращения парня в школу не подошла к нему, не поинтересовалась, как он и что. Спасла один раз — и будьте довольны.

То же и с эльфом. Да, спасла, когда нуждался в спасении. Да, проявляла интерес к его делу — минимальный, покуда с него не сняли обвинения. Но потом-то?! Да даже элементарное любопытство — где оно? Почему мне не было интересно, чем закончилось дело? И с чего вообще оно началось?

Оказывается, с тех пор как я однажды ранней весной очнулась в замке герцога Алейского, мир вращался исключительно вокруг моей персоны и интересовал меня лишь в той степени, в какой касался моего бытия. Была ли я такой и в прежней жизни? Вот не помню. Но мне кажется, что все-таки нет. Я всегда была любознательной и открытой миру. И внимательной к тем, кто меня окружал.

А в новом мире я дружу с людьми, к жизни которых не проявляю должного интереса. И соприкасаюсь с событиями, которые по идее должны были оставить след в моей жизни… или вызвать любопытство — у той меня, которой я была прежде. Вот, например, кто покушался на императора? Кого и почему его величество решил спрятать от мира столь радикальным способом в крепости Дэйх? Хотя это все имперские тайны, в них здравомыслящему человеку лучше не соваться. А вот другой вопрос: зачем родственнику Ритэниора понадобилось разрушать ценный артефакт?

Этот вопрос я и задала эльфу.

— Вообще-то, он не собирался разрушать, хотел лишь отломить один желудь с ветви — не думал, что при этом все сокровище рассыплется прахом.

— И зачем ему был нужен этот желудь?

— Он хотел отомстить — любимой, которая ему изменила, и другу, который стал ее мужем. Вычитал в какой-то старинной книге про один ритуал, для активации которого нужен желудь серебряного дуба. Поскольку дуба самого давно уже нет… а может, и не было никогда… то он решил похитить плод с ветви, которая хранилась в храме жизни. Таких разрушительных последствий он не предвидел, поэтому моим следом прикрылся на тот случай, если желудя вдруг хватятся…

— И что с ним сталось теперь, с этим твоим родственником?

— Его казнили, — просто ответил эльф, — он умер так, как должен был умереть я, если бы не твое вмешательство, — и Ритэниор притянул меня к себе и положил свою ушастую голову мне на макушку. Филька муркнула и перебралась к нему на колени.

— Тебе его жалко, Рит? — спросила я неожиданно для себя самой.

— Сложно сказать, Лари. Наверное, узнай я обо всем тогда, когда все только-только произошло, когда была сильна моя обида, я бы только сказал, что он получил по заслугам. Но я не задавал вопросов родителям, а они не хотели тревожить меня новостями, о которых я не спрашивал. Поэтому я узнал только сейчас, летом. И мне было грустно из-за всей этой нелепой истории. Он мог бы жить, мог достигнуть чего-нибудь — он вообще был сильным, умным и очень талантливым эльфом. И все эти таланты проросли травой, просыпались прахом…

— А что с его сообщниками? С братом и сестрой?

— Брат лишен кланового имени и изгнан. С Амиэрой должны были поступить так же, но за нее поручился супруг, мой брат. Она… просила у меня прощения. Плакала. Правда, не знаю, о чем больше — о своей вине или о том, что случилось с ее братьями. Мне ее в любом случае жалко. Она была такая… гордая красавица, а теперь — потерянная. Смотрит брату в глаза с щенячьей преданностью. А ему это не нужно. Он ее просто любит. Ведь бывает же такое?..

— Бывает, — отозвалась я.