Александр Сапаров - Царев врач, или Когда скальпель сильнее клинка

– Сподобилась чудо великое в конце жизни увидеть, убогий цифирь сам собой изучил и грамоту одолел. Слава тебе, Господи, я ведь думала, умру и оставлю сироту неприкаянную, будет юродивым ходить по людям.

– Не плачь, бабуля, все хорошо, – сказал я и стал думать, чем точить пилу.

Пациентов сегодня не было, не было и хлеба, но зато у нас имелись две сваренные щуки и фруктовый взвар. А я рассчитывал, что рыба продолжит в мои ловушки заходить.

Следующий день начался с работы, хоть я умел считать и читать, но в дереве не понимал ничего. И вместе с бабушкой ходил и размечал, какие деревья будем пилить. Свалили мы несколько сосен и распилили их на бревна метра по четыре длиной. Я точно помнил длину моей прежней ладони – двадцать сантиметров, теперешняя казалась практически такой же, так что я быстро сделал себе мерную палку примерно на четыре метра. Больше мы в этот день не работали. Я сходил, проверил морду, там кроме двух десятков плотиц оказалось еще несколько раков, которых я тоже прихватил, жалея, что нет пива, с которым этих гигантов прошлого можно было бы употребить. У бабушки в небольшом горшочке имелись остатки то ли барсучьего, то ли медвежьего жира, который она держала для приготовления мазей, и на нем эти плотвички были пожарены – не очень вкусно, но зато питательно.

После обеда к нам привели мужика с жутко распухшей рукой, при взгляде на которую мне сразу стало все ясно – флегмона. Бабушка начала свою песню про деготь, но здесь надо было проводить более радикальное лечение.

– Бабушка, здесь резать надо, – прошептал я ей на ухо.

– Молчи, дурень, сама знаю, – так же тихо ответила она. – Боюсь я, давно не делала, руки дрожат.

– Так давай я разрез сделаю.

Бабка долгим взглядом посмотрела на меня и согласно кивнула.

– Слышь, Фаддей, надо руку резать, иначе или помрешь, или совсем отрезать придется, – сказала она.

– Ну чего там, давайте, режьте, – промычал уже не очень хорошо соображавший из-за интоксикации мужик.

Бабушка откуда-то достала острый ножик с рукояткой из оленьего рога, которого до сих пор я у нее не видел – нож был острый как бритва. Я протер руку Фаддея тряпицей, нож провел над пламенем очага. Второй рукой мужик схватился за стол, крупные капли пота выступили у него на лбу, он зажмурил глаза, а я быстрым движением разрезал ему предплечье. Из открывшейся раны потекла кровь, смешанная с дурно пахнущим гноем. Бабушка ловким движением вставила в рану тряпку, смоченную в солевом растворе. После чего сверху положила сфагнум, обмотала еще одной тряпкой и снова полила сверху теплой соленой водой из горшка. Фаддей расслабился, шумно выдохнул и осел на чурке.

Но пока мы разговаривали с его сыновьями и объясняли, что надо делать, он уже пришел в себя и ожившими глазами осматривался вокруг.

– Так мне что, Данька руку резал? Ну, Марфа, хорошего себе помощника вырастила, я ведь даже испугаться не успел, а уже все. Ты уж извини, нечем вас сейчас отблагодарить, завтра вот пришлю Прова, он полмешка ржаной муки принесет нынешнего помола.

– Так ты что же, Фаддей, думаешь, что все уже? Тебе надо будет еще не раз к нам прийти, так что завтра чтобы сам тоже был здесь.

– Да ладно, Марфа, не мельтеши, а то от твоего баса голова гудит, приду я, обещаю. А чего это у вас тут бревна заготовлены, никак избу ставить будешь?

– Да нет, Фаддей, вот внук подбил меня, старую, землянку переделать, пошире соорудить да посуше и крышу потолще, чтобы зимой не мерзнуть.

– Вот оно что… Ну смотри, если у меня все хорошо будет, я сынов вам на пару дней в помочь отправлю, все быстрее дело сделаете.

– Спасибо, Фаддей, на добром слове, а сейчас можешь идти, на сегодня лечение закончили.

Когда мужики ушли, бабушка села на свой топчан и долго смотрела на меня.

– Я уж не знаю, от Господа или от лукавого у тебя умения проснулись, но давай помолимся Богородице, чтобы защитила нас перед Господом, – и, встав рядом, без труда пригнула хилого меня к земле перед иконой Божьей Матери.

Меня всерьез волновала моя физическая немочь, видимо, хроническое недоедание и проживание в темной сырой землянке изрядно подорвали здоровье моего нынешнего тела. Надо было что-то делать. Поэтому на следующее утро под недоумевающим взглядом бабушки я вылетел на улицу и побежал по тропке в сторону села. Не добежав до первых домов метров триста, повернул назад, прибежав к землянке, сделал обычный комплекс упражнений и пошел на речку умываться.

– Ох, Данька, и выдумщик ты, что опять у тебя стряслось? Бегаешь, как осами покусанный.

– Да ничего не стряслось, покрепче мне надо стать, бабушка, а то вон ты, хоть и старая, а сильнее меня.

– Данька, не смеши ты меня. Да здесь сильнее, чем я, до сих пор никого нет. Я по молодости коня на спине носила, – с гордостью сказала бабка Марфа. – Сейчас, конечно, не унесу, но уж козу там или барана запросто. Я твоего дедку почему выбрала, он один меня на кулачках побил. Вот, посмотри. – И она показала перебитую ушную раковину. – Видишь, как мне заехал в ухо, аж поломал все. Не знаю, почему ты худоба такая? Твой отец кузнецом был, тоже хмельной лошадь на плечах носил. Ну, раз думаешь, что от рукомашества и дрыгоножества силы прибавится, то давай маши, может, чего и получится.

Моя первая морда, пролежав в воде несколько дней, развалилась, но вторая получилась намного лучше, и по крайней мере рыбой мы с бабушкой были обеспечены. Поэтому можно было целиком посвятить себя стройке. Бревна напилили и на катках притащили к месту постройки. Я, чтобы сильно не мучиться, решил: землянку будем делать односкатную. Пришедшие утром два здоровенных лба, сыновья Фаддея, в момент разметали хилую крышу, сделанную когда-то Марфой, весь скарб вынесли, и мы вчетвером, взявшись за лопаты, расширили котлован почти в два раза. Переночевали с Марфой у костра, а на следующий день приступили к укреплению стенок кольями, переложенными тонкими жердями. После чего соорудили из толстых бревен каркас, на который вплотную уложили тонкий накатник и сверху закидали его лапником. Фаддеевские парни оказались неплохими плотниками и показали мне, как сделать доски, расщепляя бревна железными клиньями, а потом получившиеся пластины выровнять топором. Таким образом, у нас появились доски для дверей. К вечеру мы с бабушкой опять переехали в землянку, которая стала почти в два раза больше. Потолок пах смолой и хвоей. А тамбур с двумя дверями берег нас от ночного холода.

На следующий день мы уже вдвоем продолжили работу, в выкопанной в земле яме размешивали глиняный раствор и заливали им крышу, покрытую еловыми ветками. Работа была очень утомительной, и я после обеда уже еле таскал ноги, но все же к вечеру всю крышу покрыли слоем раствора и таким же раствором сделали отмостку вокруг землянки, так что дождь уже был нам не страшен.