Геннадий Ищенко - Возвращение

— А ты сумеешь им воспользоваться?

— А чего там уметь? — сказала она пренебрежительно. — Думаешь, я в вероятностях разбираюсь? Запустить уже готовую программу большого ума не надо. Только я это могу сделать перед самым возвращением. А пока, ты мне, кажется, обещал чаю?

— У меня к чаю только вафли, — сказал я, разливая чай по чашкам. — Не знаешь, что такое вафли? Ну это такая вкусная гадость.

— Если вкусная, тогда давай! — сказала Оля. — Сейчас только выпью капсулу. Ммм! Действительно вкусно! С собой дашь?

— Возьмешь кулек на столе, — сказал я. — Можешь вообще забирать себе все, что понравится.

Не знаю почему, но я верил во все, что она мне рассказала, и уже мысленно прощался с этим миром.

— Если ты думаешь, что я здесь буду после тебя расхаживать и что-то выбирать, то зря, — сказала девочка. — С твоим исчезновением эта реальность замениться другой, поэтому я отсюда унесу ноги даже раньше тебя. В новой реальности меня просто не станет.

— Жаль, что в моих мозгах сейчас ничего не держится, — сказал я ей. — Иначе я бы многое освежил в памяти, что может оказаться полезным.

— Об этом не беспокойся! — махнула рукой Оля. — Память при наложении личностей будет прекрасной. Вспомнишь все, или почти все, что было в жизни. Наверное, это интересно, когда мальчишка становится взрослым мужчиной. Только ты имей в виду, что детское тело и личность ребенка на твое сознание тоже подействуют. И это хорошо, а то старик в детском теле это страшно. Я вижу, что тебе не терпится. Жаль, я бы у тебя еще здесь побыла. Но ты прав: если меня хватятся, найти модуль будет нетрудно. В каждом из них есть что-то вроде маяка. И при попытке его извлечения ликвидируется и модуль. Найдут и накостыляют по шее, а ты уже никуда не попадешь. Давай сюда вафли, и пойдем в комнату. Тебе лучше лечь.

Мы прошли в гостиную, где я улегся на диван.

— Готов? — спросила девочка и, получив утвердительный кивок, что-то покрутила на запястье. Вокруг ее тела возник туманный диск, который на глазах уплотнялся, становясь материальным.

— Прощай! — сказала Оля. — Удачи!

Она внезапно исчезла, и вместе с ней исчез весь мир.

Сознание вернулось скачком. Я опять лежал, но теперь вместо пластика на потолке была обычная побелка. Я прислушался к себе и нигде не почувствовал боли! В комнате стояла тишина: я впервые за последние тридцать с чем-то лет не слышал звона в ушах. Я перевернулся набок и осмотрел комнату. Странным образом она была мне знакома до мельчайших деталей, и одновременно воспринималась, как что-то давным-давно забытое. Я откинул легкое одеяло и осмотрел худое мальчишеское тело. Сколько же мне лет? Еще не до конца веря своим глазам, встал с кровати и подошел к висевшему на одежном шкафу зеркалу. Да, такой шикарной шевелюры у меня в восьмом классе уже не было. По непонятной причине она поредела зимой, когда учился в седьмом классе. За окном лето или начало осени, значит, сейчас шестьдесят четвертый год и мне исполнится четырнадцать только в ноябре! Внезапно я до конца осознал, что случилось и мне стало страшно. Стоит выйти из комнаты, и я увижу умерших родителей, весь тот мир, который давно исчез, вновь возродился! Меня затрясло, и я, еле передвигая ноги, вернулся к кровати и упал в нее ничком. Постепенно начал успокаиваться. Волнение осталось, но мандраж прошел. Встав, натянул трико и принялся осматривать комнату. Первым делом посмотрел на механический будильник на столе. Он тикал и показывал половину седьмого. Выглянув в окно, я увидел, что солнце только начало выползать из-за крыши штаба. Значит, сейчас утро, и, наверное, утро выходного дня, иначе мама уже хозяйничала бы на кухне, готовя отцу завтрак. Конечно, если он вчера не умчался по тревоге и ночевал дома. А такие тревоги бывали, хоть и не слишком часто. Я осмотрел свою книжную полку, заранее зная, что на ней увижу. Казанцев, Беляев, несколько книг Стругацких и Уэллс. Оля была права: я читал все это очень давно, но сейчас мог пересказать любую из этих книг почти дословно. Так, новых учебников еще нет, и портфель пуст. Значит, все-таки лето и я почему-то уверен, что оно уже идет к концу. Просыпается память ребенка? Неплохо бы вспомнить все, что помнит он, иначе родители могут подумать черт знает что. Стоп! Сестра же еще этот год с нами! Лучше пока все спят полежать и подумать. Итак, перенос получился, и я получил вторую жизнь. И что теперь? Воспользоваться этим и прожить эту жизнь гораздо лучше той? Это я мог запросто. Знание всего того, что случится в мире за семьдесят лет и программы вуза, и огромный запас пока неизвестных никому открытий и технологий… Мне нет больше необходимости поступать в техникум, а это экономия в два года. Да и учеба в институте дастся без труда. Еще и закончу его экстерном на год-два раньше. Я не поехал в аспирантуру, когда посылали, теперь можно поехать. С моей теперешней памятью и знаниями не проблема сдать кандидатский минимум и защитить диссертацию. А за кандидатской может последовать и докторская. И развал Союза не застанет врасплох, у меня не будет проблемы подкатить к тем, кто потом станет у руля. Со всех сторон масса плюсов и только один минус, который делает для меня все остальное неважным. Ничего не измениться и в положенный срок все рухнет в тартарары! Как можно любить женщину и выращивать детей, зная какая судьба им уготована? Влезть со своими знаниями и попробовать все переиграть? Можно, но велика вероятность, что капитально настучат по голове. Это если ее вообще на фиг не оторвут. В середине октября у руля государства станет Брежнев. К этому человеку в зрелые годы у меня было однозначно отрицательное отношение. В последние годы его правления мы его между собой иначе, как бровастой сволочью, не называли. Вот что значит судить о человеке по внешним проявлениям. Много позже я узнал о нем такое, что сильно изменило мое мнение. Его огромное трудолюбие и работоспособность внушали уважение, как и заслуги в области обороны. Чрезмерное честолюбие и любовь к наградам это мелочи, судить нужно не по ним. И за власть он, оказывается, в последние годы совсем не держался и дважды просил Политбюро его освободить. Виновата система тотального подхалимажа и старение партийной верхушки. Я не идеализировал этого человека. Ангелов в ЦК не было. Одна история того, как он расправился с человеком, который его выдвигал и собирался сделать своим преемником, говорит о многом. Но ставку в любом случае придется делать на него. И сделать все нужно так, чтобы как можно дольше остаться в тени, а, может быть, вообще из нее не выходить. Кое-какие мысли на этот счет у меня были. Но с этим телом нужно что-то делать. Я и в школе не занимался спортом и был хиляком, и в техникуме. Только в конце учебы в институте занялся сначала йогой, а потом и всем остальным. Придется заняться всем этим сейчас, и сделать это так, чтобы не всполошить родителей. Черт, почему не просыпается память мальчишки? Хоть убей, не помню, что было в предшествующие дни. Придется хитрить и по крупицам вытягивать из родителей и сестры все, что было этим летом. Единственное, что я помнил, это то, что в отпуск мы никуда не ездили. Почему-то великолепная память сбоила, когда я пытался вспомнить самые последние события.