Василий Звягинцев - Хотеть - значит мочь

Восстановив таким образом душевное равновесие, свыкнувшись, отгоревав положенное время, я таки перебрался в Москву. Своей подруге, разумеется, ничего такого не сказал. Да и зачем?

…Квартиры мы поменяли на одну, совсем уже великолепную, работу мне подыскали и престижную, и по душе, и жили хорошо, можно сказать – со вкусом. Интересное общество, возвышенные увлечения, умные беседы… И хоть сосало иногда этак неприятно под сердцем, но ничего. Жена моя новая оказалась женщиной энергичной, с обширными связями, и если какие желания и возникали, то решались на ее уровне и ее усилиями, а я принципиально не хотел ничего хотеть. Чтоб, значит, грех на душу не брать. Непереносимо жить, даже только предполагая, что твои капризы – это чья-то беда и смерть. Вы поймите весь ужас моего положения – я ведь никак этим не мог управлять. Если б мог – тогда, конечно, виноват. «Вяжите меня, православные…» Оно бы и полегчало…

Но, как известно, нельзя не думать о белой обезьяне. Так и получилось. Не помню, по какому именно поводу, но захотелось мне за границу. И не туристом, а так, чтоб пожить годик-другой в экзотических краях. Другие ведь то и дело ездят, изучают мир на казенный счет, расширяют кругозор. Когда впервые поймал себя на этом – испугался. А в то же время с некоторым даже нездоровым любопытством стал ждать – что из этого выйдет? Неужели я действительно феномен, или же просто неврастеник? Ждал-ждал и, представьте, дождался… Поехал-таки за границу. Экстренно. В составе группы специалистов для оказания помощи пострадавшим от землетрясения. В Южную Америку, в самую, что называется, экзотику. И хоть мой профиль там не требовался, меня все же включили. Переводчиком. Языки я действительно знаю, но вот кто об этом вспомнил так ко времени? Прилетел я туда… Страшное дело… Столицу разрушило на девяносто процентов, тысячи жертв… Не дай бог вам такого видеть… И представьте вдобавок мое состояние. Теперь-то я уже точно все знал. Да еще обратите внимание, какая подлость. Мало того, что с каждым разом последствия все ужаснее, так и для меня лично польза-то с каждым разом все сомнительнее получалась… Одно дело – представителем, скажем, «Интуриста» в республику Фиджи, а тут… Я ведь кроме трупов, развалин, москитов, сельвы и малярийных болот и не увидел ничего…

Выхода не было. Если процесс идет по такой экспоненте, то чем все кончится? Мировой войной? Всемирным потопом? Или чем похуже? Вот и жил я, ощущая себя взведенной гранатой в переполненном троллейбусе. А если учесть мои потенциальные возможности, так и не гранатой даже, а мегатонной бомбой. В конне концов я понял, что жить больше не хочу. И даже не имею права. Самоубийство? Это был бы выход. И для меня, и для всего человечества. Сил у меня на такое радикальное решение хватило бы. Созрел. А останавливало одно. Предположение, что такая попытка может привести к глобальной катастрофе. Скажете – слишком самонадеянно? Пожалуй. Ну а вдруг? Если хоть один шанс из тысячи? В общем, я дошел до точки. Решил, что в самом благоприятном случае все закончится смирительной рубашкой и отдельной палатой с поролоновой обивкой на стенах. И сорвался. Вскочил с койки, заорал: «К чертовой матери такую жизнь, провались она! На край света, к черту на рога, куда Макар телят не гонял, лишь бы все кончилось!» Грохнул с размаху кулаком в стенку – и оказался здесь! Нечувствительно и мгновенно. Только что вокруг были зеленые пластиковые стены, за окном пальмы и дождь – и сразу это! А я стою и смотрю на сбитую в кровь руку… На неделю я успокоился. Хотя и удивился, сам понимаешь, но хоть поверил, что не сумасшедший и не виноват ни в чем. Тут, видно, такие силы или законы природы действуют… Потом заскучал, общества захотелось. И вот – появился ты. Знать бы, так почетче желание сформулировал, чтоб вместо тебя девушка симпатичная прилетела… – Лобанов впервые за весь свой долгий рассказ улыбнулся. – А если всерьез – так что ты, многознающий потомок, обо всей этой бредятине думаешь? Выскажись прямо и честно.

…А Игорь молчал, потому что действительно не знал, что тут можно ответить. И верить не хотелось, и не верить было нельзя. Ощущалась за словами Лобанова истина, неумолимая и страшноватая.

– Все, что ты рассказал, очень интересно… – выигрывая время, произнес Игорь и вдруг предложил: – Давай-ка пойдем в рубку, прокрутим твою историю на большом анализаторе и посмотрим, что получится. Я ее на всякий случай записал, но привычке…

…Минут десять в недрах анализатора происходили таинственные интеллектуальные процессы, потом на экране возникла надпись: «Информация внутренне непротиворечива. Для выводов не хватает данных. Уточните следующие параметры…»

Лобанову пришлось, напрягая память, диктовать машине даты, цифры, географические координаты, имена и фамилии, такие, вроде бы, никчемные подробности, как золотое содержание рубля и его валютный курс, название и маршрут круизного лайнера, расклад политических сил в республике, где работал Юрий, и еще многое, совсем уже не имеющее отношения к Лобанову и его истории.

Ответа на этот раз пришлось ждать еще дольше. Новая надпись, гласила: «Данных недостаточно. Необходимо связаться с Главным информаторием и Анализатором института альтернативной истории. Прошу санкции».

Ростокин представил, какого расхода энергии потребует такая связь по гиперканалам и что с ним сделает шеф, когда узнает, кто и зачем пустил на ветер все лимиты редакции на год, а то и больше, вперед. Но отступать было некуда, и Игорь, внутренне махнув на все рукой, ввел в компьютер свой личный индекс и номер счета редакции. Пожалуй, не стоит сейчас в подробностях вспоминать, как заявка Ростокина чуть не поставила Землю и прилегающие области Системы на грань энергетического кризиса и паралича глобальной компьютерной сети из-за того, что вся интеллектуальная мощь планеты была брошена Генеральным координатором на решение такой, казалось бы, частной задачи. Достаточно сказать, что шуму было много, и выводы тогда были сделаны кардинальные.

Все это было позже. А пока прошли долгие часы до тех пор, когда вновь ожил экран анализатора Игорь начал считывать с него длинные колонки цифр, сложнейших формул и едва понятных терминов высшей логики и хроноквантовой физики. Смысл же был достаточно прост, хотя и удивителен.

Выходило так, что Лобанов по ряду недостаточно постижимых причин стал у себя, в своем времени, центром взаимодействия причинно-следственных полей с противоположными знаками. И любое напряжение его индивидуального психополя это взаимодействие нарушало. События маловероятные и даже почти невероятные стали происходить не по статистическим законам, а по совсем другим, гораздо более сложным правилам. Иногда – действительно совпадая с его наиболее яркими желаниями.