Гибель старых богов (СИ) - Чайка Дмитрий

Светлый царь Элама Халлутуш-Иншушинак изволил обедать в своем дворце в городе Симаш. Ну как царь, первый зам царя, суккал, и его младший брат по совместительству. В Эламе был еще один царь, сын несравненного суккалмаха Шутрук-Наххунте, второго этим именем, умножителя государства, владеющего троном Элама, наследника царства в Эламе, любимого слуги богов Хумпана и Иншушинака. Того, словно в насмешку, назвали Нарам-Суэном, и на великого древнего царя-завоевателя унылый отпрыск кривоного мужеложца не походил ни в чем. Согласно своему статусу, он был наместником Сузианы, богатейшей области царства, и занимался в основном охотой и отдыхом в своем гареме, передав дела евнухам.

На обед царю Симаша подали козленка, сваренного в молоке его матери с индийскими специями. Нежнейшее мясо, сопровождаемое кувшином вина, виноградом и фруктами, не могло поднять суккалу настроения. Он размышлял.

Проигранная вдрызг война, нанесла царству колоссальный урон. Мало того, что потеряли половину армии, так еще и выплатили гигантскую контрибуцию ассирийцам, опустошившую казну и лишившую Элам многих тысяч голов скота. Взбешенный Халлутуш вспоминал, как он смотрел на тучи пыли, взбиваемые стадами его лучших быков, угоняемых как дань ненавистному Синаххерибу. Его быков! Храмы не дали ничего, ни одной козы и ни сикля серебра. И, как всегда это бывало, могущество жрецов возросло неимоверно из-за обнищания царей и народа, с которого и так драли три шкуры.

Последней каплей была смехотворная попытка вернуть Аншан, отнятый персами. Богатейшая южная провинция, через которую шли караваны в Индию и обратно, была захвачена нищими дикарями, проявившими какую-то нечеловеческую хитрость и изобретательность. Они умудрились малыми силами разбить армию Элама по частям и без боя забрать все города. Это было просто немыслимо! А когда назад вернулась армия, потерявшая человек триста из сорока тысяч, половина из которых была ранена в зад, местное общество просто взорвалось. Немыслимый позор из-за серии поражений мог быть объяснен только одним способом, простым и логичным. Братец потерял милость богов и засиделся на троне. Пора ему, Халлутуш-Иншушинаку примерить царскую тиару, а его любимому сыну Кутиру стать суккалом. И вот уже несколько месяцев наместник Симаша приглашал знать на охоту и пиры, осторожно прощупывая их настроения. В нужный момент Халлутуш выражал сочувствие поражению, объясняя его исключительно немилостью богов и скудными жертвами. В ответ он слышал жуткую брань аристократов, последовательно унесших ноги из Куты, из-под Киша и из Аншана. Естественно, все они были гениальными военачальниками и отменными храбрецами, рвущими голыми руками весь царский отряд Ассирии, но против богов не попрешь. Если царь попал в немилость к богу Солнца Наххунте, то ничего сделать нельзя. И суровые бородатые мужики скрипели зубами, вспоминая, как хохотала чернь, когда узнала, что почти все ранения их воинов были от копья в мягкое место. Сорок поколений прославленных предков брезгливо взирало с небес на недостойных потомков, которые прекрасно понимали командующего Тананну, выбравшего смерть от персидской секиры. Ничего, они отомстят за этот позор, и духи предков будут благосклонно смотреть на живых.

Таким образом, Халлутуш-Иншушинак довольно быстро понял настроения элиты царства. Треть люто ненавидела действующего царя, треть поддержала бы победителя, а еще треть на словах была лояльна Шутрук-Наххунте, но умирать за него точно не собиралась. С еще одной могущественной силой Элама, жрецами, договориться было легче легкого. Те в ужасе взирали на толпы ограбленных коллег, бегущих на север от приспешников единого бога. Их вроде бы и не обижали, но обобрали до нитки, отняв самое ценное — землю с крестьянами. Чтобы не умереть с голоду, часть стала писцами, еще какая-то часть — учителями, отдельные экземпляры уверовали в Ахурамазду и пошли проповедовать. Но, так как большая часть жрецов была довольно циничными проходимцами, то прежняя сытая и необременительная жизнь нравилась им гораздо больше. И они потянулись в Элам, в надежде занять свое место в его храмах. Местные жрецы, увидев поток конкурентов, взвыли. Пообещав им полное искоренение новой религии, распространяющейся со скоростью пожара, и новые земельные пожалования в Аншане, суккал заслужил их благосклонность и нейтралитет.

— Надо бы навестить гарем, — подумал царь. — Вчера привезли нового мальчика. Евнух сказал, что он нежен и свеж, как роза. Надо бы проверить.

Двумя неделями позже.

— Ну что, братец, доигрался? — новый светлый царь Элама Халлутуш-Иншушинак сидел на резном кресле и разглядывал стоящего на коленях бывшего светлого царя. — Шутрук-Наххунте, тоже мне! Тебя же твоя мамаша Шуттур звала, и мы все в детстве. Ты зачем имя сменил, олух? Думал, что если именем великого Шутрука назовешься, то его славу унаследуешь? Так тот Вавилон разграбил, стелу с законами Хаммурапи в Сузы перенес, а у тебя половина армии в жопу раненая из Аншана прибежала. Боги отвернулись от тебя, Шуттур.

— Пощади, брат, — просипел тот.

— Пощажу, конечно, мы же родственники, — ухмыльнулся Халлутуш-Иншушинак. — В башню его.

— Слушаемся, повелитель, — склонились окружающие униженного пленника евнухи. Они еще не забыли рев медного быка, в котором был изжарен их собрат. — Увести, — это уже было сказано страже.

— Великие боги открыли мне, — сказал царь, — что сей недостойный скоро покинет нас. Он очень болен.

— А когда он покинет нас, повелитель? — осторожно задали вопрос евнухи.

— Да он и до новой луны не доживет.

Евнухи склонили головы, приняв волю богов. Задача была поставлена, сроки озвучены, бывший царь, и правда, зажился на этом свете. Народу Элама было объявлено, что светлый царь Шутрук-Наххунте тяжело заболел и были объявлены моления за его здоровье.

Три недели спустя.

В небольшую камеру, освещаемую крошечным оконцем под потоком, зашли четверо евнухов. Теперь уже просто Шуттур, сидел на связке тростника, брошенной на пол, и даже не среагировал на вошедших. Нечесаная борода торчала клоками во все стороны, а уложенные когда-то в прихотливые локоны волосы сбились в колтуны. В камере стоял тяжелый смрад от испражнений, лежащих в дальнем углу. Евнухи придвинулись к нему, взяли за плечи и руки. Шуттур, наконец, понял, что происходит и начал отчаянно вырываться. Но было поздно. Евнухи придавили его к тростнику, а один из них ловко накинул на шею тонкий шнур из драгоценного китайского шелка. Не конопляной же веревкой душить самого царя, в самом-то деле. Двое евнухов остались держать Шуттура, а двое, намотав шнур на руки, начали тянуть в разные стороны, передавив жирную шею. Царь захрипел и засучил ногами. Руки, которыми он пытался добраться до шнура, были надежно удержаны его палачами. Глаза царя вылезли из орбит, язык вывалился изо рта, а низ туники стал мокрым. Через пару минут, дождавшись окончания судорог, евнухи его отпустили. Все было кончено. Народу было объявлено, что моления не помогли, и великий царь скончался от тяжелой и продолжительной болезни.

В тот же день.

В тонном зале дворца Эламских царей, на роскошном резном кресле восседал новый великий царь Халлутуш-Иншушинак, второй этим именем, умножитель государства, владеющий троном Элама, наследник царства в Эламе, любимый слуга богов Хумпана и Иншушинака. В титулатуру при прежних царях включалась фраза «царь Аншана и Суз», но в свете последних событий, это имело бы издевательский оттенок.

Выложенные глазурованной разноцветной плиткой стены переливались в переменчивом свете масляных светильников, горящих тут во множестве. Вдоль стен с непроницаемыми лицами стояла стража из копьеносцев, предусмотрительно захваченных светлым царем из Симаша, и дворцовые евнухи, скрестившие руки на жирных животах. Возвышения, приготовленные для знатнейших людей государства, были накрыты пестрыми коврами, а рядом с ними стояли столики с напитками и лакомствами на меду. К последним, впрочем, никто не прикоснулся.