Петр Романов. Второй шанс - Олеся Шеллина

чернокнижие я замечен не был. — Быстро, расселились по своим местам, — Долгов приказал это тихим голосом, но он подействовал на всех нас не хуже шпор норовистому жеребцу. Даже я заставил себя не думать о том, что происходит, а просто плыть пока по течению, потому что я все еще ничего не понимаю, а разобраться надо, если хочу жить.

Жить мне хотелось. Хотелось до ярких звезд в глазах. Я слишком долго и мучительно умирал, чтобы не думать о подобном исходе. Ежели Господь дал мне еще один шанс, пусть даже и здесь, непонятно пока где, да с колдунами, то так тому и быть, нужно просто попытаться разобраться. Успокаивая себя таким образом, я вошел в полутемное помещение, где стояло много столов, за которыми все парни и девушки расположились по парам. Быстро оглядевшись, я нашел взглядом Карамзина, и направился к нему, заметив, что он сидит за столом один, предположив, что это и есть мое место.

— Здорово ты их, — зашептал Дмитрий, когда я осторожно сел рядом и, посмотрев на то, что он делает, достал из сумы такие же книги и необычное перо, которое положил на стол. Правда, чернильницы негде видно не было, и я понятия не имел, как буду писать. — Как тебе это удалось? Ты в зал стал ходить? — я неуверенно кивнул, отметив про себя, что нужно было обязательно узнать, что такое «зал», а то не нравится мне, что я и ниже почему-то, чем себя помню, да и силенок маловато стало, жил привычных на руках, ногах, да груди со спиной не чувствую, а ведь прекрасно помню, как они напрягались, дрожа от восторга, когда рогатину с медведем опускал. Ох и тяжело было, но вот сейчас не уверен, что вообще смог бы даже проткнуть медвежью шкуру.

— И ты все это сумел за лето освоить? Круто. Я бы тоже хотел так же лихо, как ты, суметь ответить этому Агушину. Ух, как же достали они все. — Он злобно скосил взгляд на того самого гренадера, который захотел кулаки об мое лицо почесать. Если тут такое в порядке вещей, то я разделял чувства своего нового или старого товарища. Я так запутался, что в голове начало кружиться, словно воздуха резко перестало хватать. Нужно сперва все разузнать, прежде, чем на люди выходить, не слишком хотелось мне опозориться. Хотя, судя по отношению ко мне, позориться дальше было уже некуда. — Петька, да очнись, смотри, как девчонки глазки начали строить, — я покосился на Дмитрия и перевел взгляд в ту сторону, куда он глядел. Несколько девушек поглядывали на меня и тихонько переговаривались, хихикая при этом. Я же только мотнул головой, а почему девушки вообще вместе с нами, если сейчас обучение боевой магии начнется? Спокойно, Петр свет Алексеевич, помни, что принял обет Божью волю покорно исполнять, дабы не усомнился он в тебе и не лишил этого шанса на жизнь. Но... девушки чему-то вместе с юношами обучаются?! Колдовство я еще могу принять, на все воля Божья, но совместное обучение было выше моего понимания!

— Тишина в классе! — Долгов вышел перед нами и тут же продолжил, как только воцарилась полная тишина. Умел он усмирять толпу и уважать себя заставил. Я сразу проникся к этому мужчине симпатией. Не каждый может так себя поставить, ох не каждый. — Сегодня новая тема: универсальный щит против физического воздействия. Открываем конспекты и записываем, я дам вам формулу, которой нет в учебнике. Вторая половина занятия будет посвящена демонстрации и отработке жестов, на следующем уроке практика, затем контрольная практическая и теоретическая часть, — он мерзко усмехнулся, говоря про контрольную, а по классу пробежал дружный вздох и легкий ропот.

— Вот черт, похоже, что ему нравится устраивать эти контрольные и унижать нас. А ведь первый урок нового учебного года, — прошептал Карамзин, но я его услышал и посмотрел более внимательно на то, что он делает. А Дмитрий в это время открыл более тонкую книгу, и я тут же поспешил раскрыть такую же у себя, с удивлением увидев белые листы, на которых были начертаны тонкие линии, образующие маленькие клетки. Чем они были нанесены? Удивительно. Больше ничего кроме белых исчерченных листов в этой книге не было, хотя я пролистал ее полностью, надеясь найти хоть какую-нибудь подсказку.

Карамзин тем временем взял перо и принялся смотреть на Долгова. Я последовал его примеру, недоумевая, как мы будем все-таки писать без чернил. Но тут учитель начал говорить, очень четко и достаточно медленно, чтобы мы успевали записывать его слова. Правда, я ничего не понимал из того, что пишу, но старательно записывал, пообещав себе, что потом разберусь. Писать, как оказалось, было просто. Перо само где-то брало чернила, и мне оставалось лишь водить им по бумаге. Я писал не задумываясь, стараясь успеть за Долговым и ничего не пропустить, поэтому остановившись только однажды, с удивлением увидел, будто писал совершенно другой человек, наклон букв был не тот, да и сама форма письма была отличима от той, что был я обучен. Поймав себя на мысли, что я начинаю отставать, то просто продолжил записывать, особо больше не задумываясь и не отвлекаясь.

Первая часть урока пробежала быстро, а потом Долгов нам велел внимательно наблюдать за ним. Вот тут я потерялся, словно в лесу густом заплутал. Я смотрел во все глаза, как он поворачивает руку, как по-особенному складывает пальцы, а затем выдыхает слово. Когда слово прозвучало, вокруг него словно переливающийся на солнце мыльный пузырь возник. Такие часто из лоханей прачек срывались, когда они царскую одежду стирали, кою нельзя было песком тереть, чтобы драгоценную вышивку не повредить. Это было волшебное зрелище. Глядя на разноцветные блики, я первый раз подумал о том, что, может быть, колдовство, это все-таки не так плохо. Ведь я не заметил ничего, что могло бы затронуть саму душу, все было буднично и очень красиво.

— Запомните раз и навсегда, — Долгов щелкнул пальцами и пузырь вокруг него исчез. — Из-за такого щита нельзя атаковать. Так что, в битве он практически никогда не используется. Только, чтобы набраться сил и перевооружиться, если в этом существует необходимость. И я напоминаю еще раз, как напоминаю каждый раз, боевая магия без физической подготовки — мои старания на ветер. А теперь пробуем делать все то же, что я только что объяснил и показал.

Я впал в ступор, глядя,