Наследник - Алексей Иванович Кулаков

Закончив последнюю фразу, он спокойно развернулся и ушел, оставив калитку открытой, а капитана и его друга-сослуживца в полнейшем недоумении.

— Чудной дед. А, Жора?

Тот только отмахнулся, с интересом разглядывая полученный «рецепт» и ровные строчки непонятной латыни. Ковырнув кончиком ногтя небольшой лиловый цветочек в самом верху записки и убедившись в том, что тот не приклеен, а являет собой одно целое с бумагой, «пациент» задумчиво хмыкнул. Чуть-чуть помял, понюхал и со вздохом передал товарищу:

— Дед как дед. Ты это — водки пару бутылок прихвати, а? Чувствую, пригодится…

Распаренная, пышущая жаром плоть упруго прогнулась под нажимом длинных костистых пальцев, пропуская острые кончики до самого позвоночника. Массирующее движение, еще одно — и где-то внутри человеческого тела раздался едва слышимый хруст.

— Выдохнул.

— Ха!!!

Узкая ладонь травника неспешно прошлась вдоль спины капитана, и тот, безропотно и безмолвно терпевший все три часа мучений, которые травник, словно издеваясь, назвал «подготовкой к лечению», не выдержал и зашипел. И было отчего — по его ощущениям, ему только что щедро плеснули жидким огнем вдоль спины.

— Сегодня переночуешь здесь, старайся попусту не шевелиться.

Пациент, не удержавший вздоха облегчения (пытки закончились!), нашел в себе силы повернуть голову и хрипло поинтересоваться:

— А если по нужде?

Та же ладонь плавно прошлась перед его глазами, и последним, что услышал мужчина сквозь внезапно навалившуюся на него дремоту и негу, было тихое:

— Спи.

Приоткрыв дверь парилки, Виктор Николаевич с еле слышным всхлипыванием втянул в себя глоток свежего ночного воздуха, отдающего летним разнотравьем и вкусным березовым дымком. Отер рукавом халата мокрое от пота лицо, присел на ступеньку и задумался.

«Уже не тяну, еще чуть-чуть — и прилег бы на полку рядышком с воякой».

Поглядел на руки и ноги, заметно высохшие за прошедшее время, и без сожалений, но с легкой ноткой грусти констатировал — его время на исходе. Конечно, жизненный путь окончится не завтра, не через год и даже не через три… Быть может. Если не лечить. Но в любом случае — прежняя резвость к нему уже не вернется, никогда.

— Н-да, никогда.

Как глупо и быстро все прошло! Сколько не узнал, сколько не успел, какие возможности упустил!.. Как поздно он понял, насколько интересной может быть жизнь!..

А может, это его подкосила недавняя потеря? Внезапная и оттого еще более горькая? Его вторая жизнь, его сны, чудесные и красочные, переполненные яркими эмоциями и удивительно правдоподобными ощущениями, дающими силы и вдохновение, — исчезли. Теперь стоило ему смежить веки — и вместо ставших привычными и даже необходимыми картин чужой жизни приходила какая-то непонятная мутная хмарь. Серая, пронизанная редкими отголосками тоски и сильного страха, приносящая порой приступы долгой, ноющей боли…

— Что же с тобой случилось, малыш?..

Откинувшись спиной на дверь, набранную из толстых сосновых плашек, Виктор вспомнил о терпеливом капитане, рискнувшем всем ради одного только шанса на выздоровление. Затем мысли перескочили на его двойняшек, удивительно быстро освоившихся в доме и наполнивших его перезвоном своих голосов и удивительно кипучей энергией. За каких-то полдня они успели до полусмерти затискать дворового кота, набрать полные карманы всякой ерунды (вроде куриных перьев или камешков затейливой формы) и подружиться с половиной местных дворняжек. Попутно обзаведясь волдырями после знакомства с зарослями крапивы вдоль забора и едва не бултыхнувшись в колодец. Вспомнил, улыбнулся, еще раз вздохнул полной грудью… И резко замер от пронзившей его мысли. А может, и ему тоже? Поставить на карту все ради призрачной возможности продавить, пронзить, разметать ненавистную серую хмарь?.. В конце-то концов, ну что он теряет? Свои оставшиеся, весьма невеликие, годы? Или имущество, коим оброс? Его в могилу с собой все одно не утащишь. Так что?..

Словно бы от любопытства, замер и разом загустел ночной воздух. Затем утих тонкий комариный звон, и скромница-луна, покинув белое покрывало облаков, залила все вокруг своим нереальным серебряно-прозрачным светом.

— Решено.

Лечил Георгия старик-травник очень странно и непонятно, но одного у него было не отнять — уже после второго сеанса крайне болезненных «процедур» пациент перестал пользоваться своей тростью. После третьего посещения бани рискнул потихонечку нагнуться и разогнуться. Пятый-шестой сеансы окончательно вернули ему уже давно и прочно забытую легкость в движениях, ощутив которую, он едва удержал предательскую влагу в глазах.

А две бутылки сорокаградусной так и не пригодились. Пожилой «экстрасекс» с повадками матерого садиста поил его по утрам и вечерам такой отвратительно ядреной гадостью (называя ее настойками и отварами), что голова и без всякой там водки шла кругом, а уж сознание вырубало — куда там сорокаградусной!.. Кстати, вредный старикашка и сам своей отравой не брезговал, отчего всего за две недели налился румянцем, слегка поплотнел телом да и в резвости заметно прибавил. И все бы было хорошо, если бы…

— Погоди, отец, — что значит «для закрепления результата надо пройтись до одного места»?

— То и значит.

— А чем тебя баня не устраивает?

Травник недовольно поглядел на воспрянувшего духом офицера и развернуто ответил:

— Всем.

— Отец, ну объясни ты по-человечески, зачем нам с тобой куда-то тащиться пешком? Послезавтра друг на уазике приедет… Кхе-кхем!

Под тяжелым взглядом хозяина дома возражения просто перекосило в глотке, и даже последний довод не помог:

— А на кого я мелких своих оставлю?

— Лида с ними посидит. Рюкзак вон там, собран, завтра по росе выйдем, за полчаса доберемся. К вечеру… Вернешься.

Следующим утром, пытаясь не отстать от спутника-пенсионера, передвигающегося (налегке, между прочим!) по всяким там буеракам и оврагам с неприличной для своих почтенных лет сноровкой и скоростью, Георгий сам себе и ответил — почему же нельзя было дождаться машины и как белые люди добраться на ней до того самого «нужного места».

— Да тут не уазик, тут вертолет нужен. Что за кроты все так перекопали!

Не дождавшись ответа от спины, затянутой в выцветшую от времени и солнца брезентовую ветровку, отец-одиночка поправил соскользнувшую с плеча лямку нетяжелой торбы, попытался вспомнить, когда у него в последний раз был марш-бросок (ой давно!..), и прибавил ходу. Березовая рощица, широченное поле разнотравья, густой дремучий ельник, небольшое лесное озерцо и питающий его крохотный ручеек…

— Здесь.

Разомлевший от многообразия видов природы, Георгий с легкой оторопью и настороженностью обозрел точку финиша. Повертел головой, пытаясь угадать, отчего это прямо в лесу могла организоваться четко очерченная проплешина голой земли, на которой не то что кусты — сорная трава и та не пожелала расти. Следов недавнего пожара не нашел, зато вдруг понял, что уж больно странная тишина вокруг стоит. Тревожная. Затем осторожно протянул