Андрей Плеханов - 24 Франкенштейн 1. Мёртвая армия

— Сделай немедленно.

— Нет, Лена. Допустим, сделаю. Допустим, ты согласишься. А во мне центнер с гаком тяжелых мышц. Я же раздавлю тебя, как цыпленка. Нет, так нельзя. Я в первую очередь врач, а мужчина — в очередь вторую. Я разрежу твои бинты и посмотрю, что под ними. Может, там все так плохо, что не любить тебя, а сразу хоронить. Если с тобой все нормально, я отправлю тебя под душ, потому что воняет от тебя, извини, едва выносимо.

— У тебя есть душ?

— Есть. Душевая кабина. Горячую воду гарантирую.

— Тогда режь быстрее.

Виктор разрезал бинты на Элин. Начал с головы, потому что та беспокоила его больше всего. Как и полагал Вик, прелестная головушка Лены была клочковато обрезана Игнатом — где-то зияли проплешины до кожи, где-то росли рыжие пряди сантиметров тридцати длиной.

Лена попросила зеркало. Рассматривала себя минут пять, и ни один мускул не дернулся на ее лице. А потом сказала напряженным хриплым шепотом:

— У тебя машинка для стрижки есть?

— Есть.

— Поставь ее на тройку и выстриги меня. Пожалуйста.

На тройку — почти налысо.

Вик сделал. Удивительно, но Лена с короткой светло-рыжей шерсткой на голове смотрелась настолько соблазнительно, что Виктор едва держался в рамках приличий. Дальше Лена пошла в душ. Обошлось, слава богу, без «подержи меня за руку» и «потри мне спинку». Иначе Вик точно лопнул бы не вовремя.

Ну что за паразит был этот Игнасиус! Обещал, что Лена будет ледяной стервой. Вероятно, проецировал ее поведение на себя, проходимца и мизантропа, а вовсе не на Ларсена.

Лена даже не накинула на себя полотенце. Вышла из душевой в костюме Евы, взяла Вика за руку и повела прямиком в постель. Виктор выдернул руку, повернулся и отправился в душ. За последние дни провонял он изрядно и не хотел отравлять спальню едким запахом своего пота.

Постель... Подумаешь, постель. Элин оказалась девушкой настолько непростой, что Вик себе и представить не мог. Игнат ничуть не врал. Даже преуменьшал, зараза.

Сама по себе Элин была чудом, более ценным, чем любой предмет. Несмотря на довольно простецкую внешность, она была интеллектуалкой с отличным историческим образованием, родом из Рейкьявика. Лена была неформалом по жизни. Она была высокорослой, всего на голову ниже гигантского Вика, очень развита физически, превосходно стреляла из лука и дралась на мечах так, что Виктор просто диву давался. Вику было непросто с ней, было с ней невообразимо сложно, он постоянно натыкался не то что на конфликты, а на непонимание, на несопоставимость их мировоззренческих шкал. Виктор старался сохранять флегматичность, терпел выходки Лены, первым шел на примирение и компромиссы. Теперь он понял, почему Игнат перекинул Элин на него: та была слишком сложна, обладала холерическим темпераментом, и таскать ее за собой в пути странника было тяжкой обузой. Но Виктор с удивлением обнаружил, что Лена позарез нужна ему. Элин, с ее очаровательными веснушками, с категоричными взглядами, с белозубой улыбкой, растапливала его сердце, покрытое ледяной корой. Она учила его жить заново.

Элин была весьма сексуальна и не скрывала этого. Но путь к завоеванию души Лены оказался тернистым и сложным, постель не была для нее главной вещью. Она повидала в своих странствиях такое, что Вик и представить не мог, отлично ориентировалась в системе пространственно-временных перемещений, однако не спешила выдавать Вику информацию. Она часто и едко насмехалась над ним, хладнокровным норвежцем, командующим никому не нужной армией собак-зомби. Скоро она заявила ему, что тут ей делать нечего и она пойдет дальше — уйдет через линзу. Вик не возражал. Он и так знал от Игната, что через две недели им придется уйти. И срок этот таял с каждым днем.

Виктор отдал хорька Лене сразу, не стал оттягивать момент. Объяснил, для чего надобен сей предмет. Элин тоже не стала медлить: попросила у Виктора лук и мишень. Как ни странно, и то и другое у Виктора было. Слабенький лук, обтянутый пятнистой сомовьей кожей, с растянутой нейлоновой тетивой. И круглая викинговская мишень, сплетенная из желтой соломы. Вик пробил в ней уже не меньше двадцати дыр. Он не любил стрельбу из лука, предпочитал СВД и прочие снайперские винтовки. Такая пушка разнесла бы соломенное «солнышко» вдребезги пополам с первого выстрела. Элин поставила мишень на пятьсот шагов от себя, наладила стрелу с железным наконечником, брезгливо натянула сдохшую тетиву и выстрелила.

Попасть в мишень с такого расстояния из столь дрянного лука было просто немыслимо. Элин всадила стрелу почти точно в яблочко.

Потом она вынула из кармана хорька, повесила его на грудь и выстрелила снова, почти не целясь. Стрела воткнулась точно в центр, сбила мишень с треножника и заставила ее прокувыркаться метров пять.

— Работает, — констатировала Элин. — Спасибо за подарок, Торвик.

Больше в этот день Лена не стреляла. Она быстро сбежала вниз по склону горы, села в «Мицубиси Паджеро» Виктора и уехала.

Вернулась часа через два. Притащила две литровые бутыли водки, раскупорила первую, набулькала почти стакан и сразу выпила. Без закуски.

Виктор обалдел.

— Я хочу рассказать тебе кое-что, — сказала Элин идеально трезвым голосом. — Стакана через два я начну пьянеть, через три — понесу всякую чушь, через четыре — вырублюсь в хлам. Ты отнесешь меня в постель. А сейчас слушай, Вик, пока я вменяемая.

Виктор молча кивнул. Вопреки утверждениям Нефедова, Элин до сих пор не рассказала о своей прежней жизни почти ничего. А ему очень хотелось знать, что же все-таки там произошло. Что так сильно шибануло ее по прелестной голове.

Элин начала свой путь в мир предметов случайно. Она, альпинистка-одиночница, нашла линзу в одной из гор Норвегии и безбашенно нырнула в нее. В результате оказалась в Норвегии десятого века от Рождества Христова — в самом расцвете существования викингов. Ее спас исландский язык, наиболее архаичный из скандинавских, и знание исландских саг, полученное на филологическом факультете. Элин прожила в древней Норвегии больше года, тесно контактировала с жителями окрестных деревень и, благодаря своему знанию будущего (далекого прошлого по ее бытию), исландского языка, древней норманнской мифологии, не испорченной еще католичеством, коему норвежцы сопротивлялись иногда пассивно, а чаще активно, продавая католических священников рабами на галеры, а иногда просто убивая их самым жестоким образом в жертву Тору и Одину, обрела репутацию вёльвы, ведуньи и предсказательницы, самой лучшей среди шести окружающих ее хижину деревень норвежцев, каждый из которых, начиная с пятнадцати-шестнадцати лет, уходил в viking, для того чтобы добыть серебро и золото, завоевать славу и сдохнуть на дне морском, чтобы каждый день оживать и умирать снова в Вальхалле, длинном доме самого Одина, жилище о пятидесяти пяти дверях, чья крыша была сложена из щитов погибших героев.

Элин завоевала расположение местного князя-ярла. Тому было двадцать восемь лет, а до тридцати редко кто доживал из местных мужиков; женщины же жили очень долго, лет до сорока пяти, а кому исполнялось пятьдесят, считались глубокими старухами. Элин переспала с ярлом пару раз, вылечила ему пустяковую рану на ноге и вошла в местные суперавторитеты, как настоящая вёльва (мужикам в те времена ведовство было в основном противопоказано). А потом произошло нечто непредсказуемое: в одной из соседних деревень появился vikingr , приплывший из Дании. Он был огромен и умен: примерно сто семьдесят сантиметров роста, грудь обхватом в два пивных бочонка и не меньше пяти извилин в головном мозгу. Не жилось ему спокойно, зачем-то он объявил своим главным врагом вёльву Элин и пошел на нее войною. Лена (выше и подвижнее этого крепыша) снесла ему башку первым же ударом меча. Башка катилась долго и задорно подпрыгивала на кочках. После этого Элин заковали в колодки и представили на тинг — сходку древних норманнов около священного валуна, высотой примерно в три метра, сплошь покрытого древними лишайниками и прочей дрянью (в основном засохшей кровью жертв, в том числе человеческих).

Самое забавное в том, что этот валун стоял рядом с оградой Виктора и отчаянно мешал ему. Вик уже несколько лет размышлял, не отправить ли валун во фьорд направленным взрывом. Но наличие древних лишайников и прочей дряни мешало ему в сих прогрессивных устремлениях, потому что валун был занесен в реестр норвежских памятников древности. Во всяком случае, об этом свидетельствовала латунная табличка, приклепанная к шерстистому боку каменюги.

Лену приговаривали к смерти долго, часов шесть. Три старика, неподражаемых в своем маразме, с длинными бородами, завязанными в две косы, выходили на площадку перед валуном и произносили речи по пять часов, и при этом перечисляли по пятьсот законов, касающихся того, кто должен заплатить кому какую виру, если камень, случайно скатившийся с горы, принадлежащей Бьёрссону, убил козу, принадлежащей Бьярссону. Старики хвастались друг перед другом знанием древнего, заученного наизусть слова, а Элин умирала от жажды. Дело было в июле, она была связана колодками по запястьям и веревками по лодыжкам, лежала на боку, и за сутки никто не дал ей ни глотка воды.