Merlin - Великолепная семёрка

- Ну, сейчас-то ты можешь прерваться от спасения Родины, - сказала медсестра и оторвала меня на полчаса от спасения Родины. Когда она, сияя от радости, покинула мою палату, в палату заглянула старшая медсестра. Старшая медсестра было тоже молодой девушкой, и обладала довольно объемным бюстом размера так четвертого. Поскольку я лежал на спине, прикрытый лишь простыней, при взгляде на ее бюст стало сразу заметно что я про нее думаю.

- Бедненький, - сказала старшая медсестра, - ты что, с начала войны что ли ни разу ни с кем?

- Нет, некогда было, я Родину спасал, - ответил я.

- Ну, ничего, сейчас пока другие Родину спасают, - сказала старшая медсестра, снимая халат.

Когда старшая медсестра выходила из палаты, в нее заглянула молодая врачиха…

Вечером следующего дня начальник госпиталя, тридцатипятилетняя капитан медслужбы сказала, застегивая юбку:

- Пора тебя, майор, выписывать. А то у меня уже некому лечить раненых наших бойцов и командиров.

И выписала меня из госпиталя. Впрочем, я и сам уже стал подумывать что подзадержался в госпитале, поэтому я с радостью выписался из госпиталя и поехал в свою квартиру в Столешниковом переулке. Там меня ждали мои молодая горничная, молодая кухарки и молодая домохозяйка, предоставленные мне Лаврентием Павловичем чтобы я не отвлекался на мелкие заботы по хозяйству.

Приехав в свою квартиру в Столешниковом переулке, я встретил там сидящую в комнате ту самую девчонку, которая так помогла мне со своим пулеметом убивать Гота.

- Я подумала, что тебе будет скучно одному. И поэтому решила на тебе жениться. И родить тебе пятерых детишек. Только я не знаю как это делается.

- Я тебя научу, - сказал я.

И научил.

Вечером двадцать четвертого августа тысяча девятьсот сорок второго года я стоял на берегу, отмывая в воде пролива Ла Манш свои сапоги, запылившиеся в европейской пыли. Полы моей коричневатой шинели намокли в воде Английского канала и от них ощутимо потянуло дерьмом. Я поглядел через пролив в сторону белых утесов Альбиона и подумал что скоро, уже совсем скоро советский человек поедет по этому проливу без паспортов и виз, как и положено ездить советскому человеку по советской стране.

Дома меня ждала молодая девчонка, ставшая моей женой, четверо детей, которых за прошедшие годы родила мне она, горничная с кухаркой и домработницей, и светлое будущее моей самой великой страны.

Я снова сидела в пыльной институтской библиотеке. Впрочем, как и всегда по вечерам. Двоюродная бабушка моего третьего мужа (с которым я развелась уже полгода назад, но она про это еще не знала) попросила меня поискать в библиотеке материалы про ее дедушку. Дедушка пропал на третий день войны, и больше от него не было никаких вестей. Но по телевизору сказали, что часть, в которой служил бабушкин дедушка, в полном составе сдалась немецким фашистам в первый день войны, и про это написано в документах Нюрнбергского трибунала. В библиотеке библиотечного института, студенткой которого я была, вроде бы был нужный том материалов трибунала, и я, проклиная себя за врожденную неспособность отказать кому-либо, в этот промозглый ноябрьский вечер искала в этом томе упоминания о той самой части.

В томе та самая часть не упоминалась ни разу, он содержал в основном воспоминания и письма домой солдат вермахта. Я зачиталась одним таким письмом, в нем некий Курт Шварц описывал, как в жаркий летний день после марша по пыльной дороге рота Курта подошла к речушке, протекающей в небольшом перелеске. Закрыв глаза, я представила себя на берегу этой речки. Представила столь ясно, что даже почувствовала запах свежей воды и шорох камыша. Неожиданно я почувствовала, как на жопе расплывается холодное мокрое пятно. Чёрт! Открыв глаза, я подумала что надо быть идиоткой чтобы усаживаться в траву буквально в метре от берега.

Я подскочила, повернула юбку задом наперед. Так и есть - вся жопа мокрая! Неожиданно до меня дошло, что что-то тут не так. Я была вовсе не в полутемном зале институтской библиотеке. Я была на берегу небольшой речки, по берегам заросшей ивняком, а по дороге, идущей через поля, маршировали немецкие солдаты.

- Oh, ein russisches Mädchen! Das ist, wer wir gerne zum Ausruhen werden!{1} - донеслось до меня из ближайшей колонны.

- Unterbrechen! Sag mir, wie man in die Bibliothek zu erhalten!{2} - ответила я.

- Das Mädchen sprach in Deutsch? Und was euch in den Arsch, benötigen Sie eine Bibliothek? Hier, unter anderem, den Krieg, statt Lesesaal Hütte!{3} - ответил мне молодой лейтенант.

- Ich sehe, dass der Krieg selber. Aber ich brauche die Bibliothek, und - eine dringende, verdammt!{4}

- Aber kein verdammtes in diesem Bereich, kein verdammtes Bibliothek auf Dick, Pussy im Dorf, denke ich. Privat Kurt Schwarz Leitfähigkeit Frau im Dorf!{5}

 - Ich danke Ihnen, Herr Leutnant!{6}

 - Überhaupt nicht, Fräulein.{7}

Подойдя к дороге я споткнулась и боль в пальце утвердила меня в мысли что все происходит на самом деле. Интересно, это тот самый Курт, письмо которого я читала? И может именно он собирается убить (или уже убил) дедушку двоюродной бабушки моего третьего мужа? Мерзавец!

Я присела на край моста, для того чтобы растереть ушибленный палец и переобуть туфлю. Немец в фельдграу стоял рядом, спокойно ожидая пока я закончу свои дела. К тому времени, когда я переобулась, его рота уже успела скрыться за кустами.

Оглянувшись, я увидела, что мост уже не виден со стороны немцев. Поэтому я повернулась, и с улыбкой спросила фашиста:

- Sie werden keine Messer?{8}

 Hier sind Sie, Fräulein, einfach so{9} - ответил он с улыбкой, протягивая мне широкий штык от своей винтовки.

Я, так же с улыбкой, взяла штук и вогнала ему в основание шеи. Немец даже не пикнул.

- Тяжелый, гад! - подумала я, сталкивая тело в фельдграу в речку. Поверх платья я повесила ремень с подсумками, винтовку перекинула через плечо… вроде все за собой убрала? Взяв ранец из телячьей кожи в руки, я скрылась в прибрежных кустах. Солнце по прежнему радостно заливало окрестности, в кустах пели птички. Идиллия!

Километрах в трех от моста я наткнулась на группу красноармейцев. Причем в буквальном смысле наткнулась - они крепко спали метрах в десяти от берега. Я села рядом и стала смотреть на них. С одной стороны, какая-никакая, но охрана, да и подустала я. Открыла ранец. Так, смена белья, бутылка шнапса, неполная. Две пачки сигарет с орлом, держащим свастику. Две банки консервов. Две пачки галет. Бритва, зажигалка, ложка. Немецкий порошок от блох. Ого! в свертке - трое наручных часов, несколько сережек, два обручальных кольца. Перстенек. Не зря этот Курт Шварц от меня свое получил: война только началась, а он вон уже сколько намародерничал!

Неожиданно вскочил один из бойцов. Потянулся к винтовке… Как же!

- Здравствуйте товарищи бойцы! И ты, товарищ старшина, тоже здравствуй. Без боевого охранения спим на территории, временно оккупированной врагом? А если бы фашисты вас нашли, а не я?

- Ты кто? - произнес один из бойцов.

- Я та, кто сейчас с винтовкой - причем обращаю внимание - с трофейной винтовкой, против обезоруженных и деморализованных бойцов РККА. Зовут меня Екатерина Владимировна, и я заместитель парторга воинской части тридцать два - шестьсот одиннадцать. Жена командира полка Сибирцева. А вот кто вы - я пока не знаю.

- Старшина Петров - ответил старшина, -. И мы не деморализованы - он несколько грустно посмотрел на винтовки своих бойцов, лежащие у моих ног.

- Не деморализованы? А хоть какой сегодня число, вы хоть это-то помните?

- Двадцать четвертое июня, - быстро ответил один из бойцов, - помним. Как не помнить?

- Неправильный ответ. Сегодня - третий день войны с фашистами - ответила я, ловко выведав информацию о том, куда же меня занесло. - А вы, вместо того чтобы воевать, спите, не выставив боевого охранения!

- Так устали мы просто, что мочи нет - сказал пожилой боец с прокуренными усами. Под моим строгим взглядом подобрался и продолжи: - Ездовой Капустин, Петр Иванович. Дык я про что - двое суток почитай без сна шли, с боями шли. А тут - оторвались от немца-то, вот и попадали кто где стоял. Непорядок, конечно, но сил просто больше не было. Вы уж извините, барышня… то есть товарищ парторг.

- Я то извиню, пробурчала я, отодвигаясь от винтовок. А вот извинит ли фашист?

Бойцы быстро разобрали винтовки. По команде старшины быстро разрядили их и приступили к чистке. Причем оружие чистили по очереди: двое чистят, двое охраняют. Сам старшина, судя по спокойному виду, свое оружие вычистил еще до того, как лег спать.

- Гляжу, с патронами у вас порядок? Не пришлось особо пострелять?

- Ты что, дочка! - ответил мне Капустин, - повоевали до последнего патрона. Ежели б патроны не кончились, разве мы бы ушли? А то, так это вечером вчера нашли пулеметную ячейку нашу. Её снарядом али миной накрыло. Не осталось там никого, а вот патроны-то и разбросало. Вот мы и подобрали патроны-то. А пулемёт - совсем поломало, жалко. Я ж в Мировую-то пулеметчиком был - пояснил он.