Перегрин (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич

Я делал вид, что разминаюсь, а сам наблюдал за обитателями двухместных камер. С кем-то из них меня сведет судьба. Жаль, не знаю, с кем именно, поэтому смотрел, как сражаются все три пары, подмечал особенности стиля каждого бойца. Впрочем, никаким стилем, если не считать, так сказать, грубый дворовой, не пахло, ничего примечательного не увидел. Фехтовали на уровне выпускника греческого гимнасия в предыдущую эпоху. Может, хитрили, как и я, не спешили раскрывать карты перед будущими соперниками, а может, действительно не мастера махать мечом. Сражаются в Боспорском царстве все еще в фаланге, держа длинное копье и прикрывшись большим щитом. Особых навыков владения мечом не требуется. Отличием профессионального воина от обычного горожанина, отучившегося в гимнасии, является опыт. Одно дело махать деревянным мечом с товарищем с твоей улицы, а другое — настоящим мечом с врагом, когда на кону стоит твоя жизнь. Если до сих пор жив, значит, использовал оружие лучше.

Часа через два дверь в стене открылась, к нам во двор зашли еще два охранника. Один нес большую глиняную миску с вареной рыбой, а второй — стопку лепешек под мышкой и в руках амфору литров на пять с подкисшим вином, разведенным водой на две трети, и четыре глиняные чашки емкостью на четверть литра. Это наш ужин. Едим руками. Чашка одна на троих, так что приходится выбирать между вином и рыбой. Я выбираю рыбу. Вроде ничего тяжелого не делаю целый день, а жрать хочу, как в первый год в мореходке. Мой сосед, просидевший всю тренировку у стены, предпочитает вино. Наверное, пытается заглушить страх. Он явно не воин и по жизни не боец. Я уже вижу белый отпечаток смерти на его лице. На других лицах не вижу, хотя половина из нас скоро умрет, а на его — четко, словно провели от лба до подбородка большой круглой кистью, которую используют для побелки стен.

Как только миска пустеет, охранник Фрасилл командует:

— По камерам!

Наша камера заходит первой. В это время остальные шесть гладиаторов допивают вино из амфоры, используя одну чашку на двоих. Первые несколько минут воздух в камере кажется нестерпимо вонючим, хочется блевануть. С трудом сдерживаю себя. Надо перетерпеть, потом перестану замечать.

Еще пару часов расхаживаю по камере от двери к стене и обратно, а потом ложусь на солому рядом с тем, что не тренировался. Когда он решает, что все заснули, начинает плакать по-бабьи, с тихим подвыванием. Как этот бедолага оказался среди нас — не хочу спрашивать, чтобы не проникнуться жалостью. По виду он синд или из какого-нибудь племени с Северного Кавказа. Явно горожанин, не привыкший к тяжелому физическому труду. Бой с ним будет легким, коротким. Кому-то повезет…

В Пантикапее сейчас два больших рынка. Один на горе Митридат на центральной площади немного ниже акрополя и носит греческое название агора. Второй, самый большой, расположен возле порта. На нем в основном торгуют рыбой, но и другими товарами, которые привозят по морю. Работает с раннего утра, когда возвращаются рыбаки с ночного лова, и примерно до полудня, до наступления жары, когда нераспроданную рыбу отдают за гроши оптовикам-засольщикам, иначе протухнет. Именно на этом рынке и проходит большая часть поминальных боев, потому что его полукругом охватывает холм, давая возможность большому количеству зрителей наблюдать оттуда за происходящим внизу. Со стороны моря тоже можно смотреть с галер и рыбацких лодок.

Нас привезли туда часа за два до полудня. Торговля уже заканчивалась, обычный базарный гул стихал, покупатели и продавцы перемещались на склон холма, занимая заранее лучшие места. Нас всех вместе разместили в большом складе, который стоял на западной границе рынка. Помещение было пропитано запахом тухлой рыбы. Впрочем, этот запах главный на всех припортовых улицах Пантикапея. Мне кажется, горожане даже не замечают эту вонь. Она, так сказать, часть естественного городского фона. «Старики» заняли места возле двери, чтобы через щели между нею и косяком наблюдать за боями, а «новички» — дальнюю часть. Первые обменивались шуточками, вторые сопели молча.

Где-то через час дверь открыл охранник Фрасилл и показал пальцем, что считается у греков знаком пренебрежения, на плаксивого «новичка» и на одного из «стариков»:

— Ты и ты, на выход!

Как я и предполагал, бой был коротким.

Один из «стариков» — рослый тип, с виду мелкий бандит, если бы не ровный, красивый нос, облагораживающий лицо — которого называли ромеем (римлянином), громко хлопнул правой ладонью по левой, повернутой вверх, и радостно огласил результат:

— Один готов!

Видимо, зрители ожидали большего, потому послышались свист и недовольный гул, которые не смолкали до тех пор, пока победитель не вернулся на склад и вышла вторая пара — ромей и самый крепкий, после меня, из «новичков». Эти дрались дольше и красивее, судя по подбадривающим крикам зрителей. Вернулся ромей. Затем пошла третья пара, четвертая, пятая. Каждый раз на склад возвращался «старик». Трупы «новичков» оставляли снаружи.

Я вышел в последней паре. Наверное, наш хозяин Антидий не был уверен во мне. Предыдущие бои были достаточно интересными, так что зрители простят ему, если я паду слишком быстро. Мне и моему противнику надели шлем беотийского типа и наруч на правую руку, дали круглый щит, плетеный и обтянутый кожей, и короткий меч, похожий на скифский. Отличался от акинака тем, что весил примерно наполовину легче, около килограмма, так что слабоват был для рубящих ударов, а также имел небольшую «талию» и навершие было тяжелее и не в форме бруска, прямого или вогнутого, а шарообразное, из-за чего центр тяжести меча был смещен к рукоятке. Возможно, это один из ранних вариантов римского гладиуса. Я видел поздние версии с параллельными лезвиями и треугольным острием.

За то время, что мы сидели на складе, эта часть рынка немного преобразилась. Деревянные прилавки передвинули к каменным, образовав вместе с ними что-то вроде загороди с двух сторон. С третьей был склад, а с четвертой — берег моря со стоявшими там галерами. Арена была в форме кривой трапеции. Длина в самом широком месте — метров пятнадцать. Зрители располагалась не только на склоне холма и галерах, но и на крыше склада. Их было очень много. Не предполагал, что Пантикапей сейчас так многолюден. Наверное, пришли и крестьяне из окрестных деревень, и приплыли моряки и рыбаки с противоположного берега Боспора Киммерийского. Они громко и весело переговаривались, ожидая, когда нас экипируют для боя. Это ведь так интересно — стать как бы соучастником убийства, ничем не рискуя.

Нас развели к противоположным краям арены, чтобы обоим солнце светило сбоку. У меня оно было справа. Глашатай — наш хозяин Антидий — объявил, что в этом бою будут сражаться грозный македонец и свирепый скиф. Сперва подумал, что македонец — это я, но потом вспомнил, что здесь понятия не имеют о моей службе в македонской армии. Значит, мне придется изображать свирепого скифа. Кочевники, конечно, никогда не были паиньками, но ни разу не видел, чтобы проявляли в бою свирепость. Может быть, я мало прожил и мало увидел.

— Начинайте! — скомандовал Антидий.

Мой соперник рванул в атаку так резво, будто опаздывал на свидание с местной красавицей. Меч он держал параллельно земле и высоко, рядом со своим правым ухом. То ли это у него такие голимые понты, то ли какой-то неведомый мне удар, который он не отрабатывал на тренировках у нас во дворе. Наверное, собирается продырявить мне шею. Она как раз на этом уровне. На всякий случай я поднял щит выше, чтобы быстрее закрыться. Его щит ударился о мой, после чего острие меча противника внезапно мелькнуло рядом с моей левой щекой. На сантиметр левее — и ходить бы мне со шрамом и без нескольких зубов всю оставшуюся жизнь, если бы выжил. Якобы поддавшись давлению противника, отступаю на пару шагов под улюлюканье зрителей. Когда он снова с разгона ударяется щитом о мой щит, зашагиваю вправо — и оказываюсь с ним нос к носу, потому что и он зашагнул, но влево. Наверное, думал, что я буду ждать второй удар в левую щеку и смещу щит влево, открывшись. Его меч колет в верхнюю часть моего щита, после чего я наношу рубящий удар по тыльной стороне ладони. Это было неожиданно для моего противника, он чуть не выронил свой меч, замешкался — и получил укол под кромку шлема в лоб над переносицей. Острие пробило череп и вошло всего на пару сантиметров, но этого хватило. Выдернув клинок, я быстро отшагнул назад и вправо, за щит противника, и увидел, как из раны ручьем хлынула кровь, стекая в левую глазницу и ниже. Меня всегда удивляло, почему из ран на лбу течет так много крови? Вроде бы там шкура да кости, негде ей накапливаться. Противник тряхнул головой, чтобы убрать кровь, закрывшую левый глаз. Видимо, это было лишним, мозг не выдержал и отключился. Веки обоих глаз зажмурились, подергались, как в тике, и затихли, опускаясь вместе с ослабевшим телом на сухую утрамбованную землю.