Пьер Жиффар - Адская война

С этими словами Вами кинул на нас взгляд, горевший злобой и презрением и, откусив зубами свой язык, выплюнул его в лицо генералу Ламидэ. Взбешенный генерал выхватил револьвер и разрядил его в японца.

Спустя десять минут оба поезда были соединены в один и все, бывшие на станции, ехали в Оренбург. Турки отправились с нами.

Положение было отчаянное. По словам полковника, турецкая армия разделилась на две половины: одна должна была атаковать, совместно с китайцами, австрийцев, другая — зайти в тыл французской армии, чтобы отрезать ей сообщение с остальными. Приходилось отступать, чтобы не очутиться между двух огней, — и отступать как можно скорее.

Каждая минута была дорога, а между тем поезд двигался с убийственной медленностью: ливень последней ночи размыл полотно, и продвигаться приходилось осторожно. Но еще горшее разочарование ждало нас, когда мы достигли речки, пересекавшей наш путь ночью она разлилась, подмыла железнодорожный мост и он опустился на дно.

Мы вышли на берег. Исследование показало, что мост опустился всего на глубину четырех футов и остался цел, путь был в исправности, ни один рельс не сдвинулся. Если б только поднять его — но как поднять?

— Это возможно, — сказал турецкий полковник. — Мои молодцы обладят это. Посмотрите на них: сильный народ.

Действительно, это были, как на подбор, атлеты: рослые, крепкие, со стальными мускулами. Но я все-таки не понимал, что такое хочет сказать этот турок.

— Они поднимут мост и поддержат его на плечах, пока пройдет поезд, — объяснил полковник в ответ на мой недоумевающий взгляд.

То, что произошло вслед за его словами, я назвал бы мистификацией, если бы кто-нибудь рассказал мне о подобном происшествии, назвал бы сном, — если бы это не произошло наяву…

Полтораста турок вошли в реку, на мгновение исчезли под водой, затем вынырнули, поддерживая на плечах мост.

Оба локомотива один за другим перешли по полотну, поддерживаемому этими живыми кариатидами, затем мы перевели вагоны, толкая их руками и перешли сами; и спустя самое короткое время поезд продолжал путь.

— Однако же, — сказал я, когда мы уже сидели в вагоне и я мысленно подсчитал приблизительный вес моста и локомотивов, — на каждого турка приходилось не менее семисот пятидесяти килограммов. Человек не выдержит такой тяжести. Это вздор! Это…

— Но ведь вы своими глазами видели, патрон, — перебил Пижон. — И я видел, и доктор видел, и дамы видели, и генерал и солдаты видели.

— И турки видели, и рыбы в воде видели, — подтвердил я. — Да, приходится согласиться. Слишком много свидетелей… Да, это было, было в действительности…

Увы! Я еще не знал, я не подозревал, что действительность готовит нам такие адские кошмары, которые навсегда должны были изгнать из моей головы нелепую мысль, будто я грежу, так часто являющуюся у меня в последнее время…

У следующей речки нам пришлось остановиться, хотя мост на ней был цел. Но в паровозе не было воды: в суматохе быстрого отъезда наши машинисты забыли наполнить резервуары. Пока они исправляли это непростительное упущение, мы заметили вдали два аэрокара, направлявшиеся к нам. В первую минуту сердце екнуло: неужели китайские? Но нет, это были наши: «Монблан» и «Канигу» — видно в армии беспокоились продолжительным отсутствием главнокомандующего и послали их навстречу поезду.

Аэрокары быстро неслись к нашей стоянке, но почти в ту же минуту мы заметили нечто зловещее. Внизу, на земле, приблизительно оттуда же, где мы увидели аэрокары, двигались массы кавалерии, направляясь к железной дороге. И эта кавалерия была — китайская!

Обходят! — сказал генерал. — Уже! Когда и как они успели перебраться на нашу сторону?

Аэрокары значительно опередили конницу. Мы поджидали их с понятным нетерпением. Они могли забрать в свои гондолы всех нас, не исключая и турок, так как это были большие суда. Иначе наша гибель была несомненна; вряд ли нам удалось бы опередить китайцев.

Генерал объяснил это турецкому полковнику, который хмуро смотрел на приближающиеся аэрокары.

Офицеры, сопровождавшие главнокомандующего, быстро установили аппарат для беспроволочного телефонирования. Начались переговоры. С переднего аэрокара нам сообщили, что они посланы за генералом и его спутниками, могут поднять пятьдесят человек, остальных же заберет «Канигу».

— Приготовьтесь, господа, — сказал нам генерал. — Вон они уже готовят лестницы.

Действительно, мы заметили, что из гондолы готовились спустить несколько лесенок. Аэрокар был уже на высоте какой-нибудь сотни метров.

Вдруг турецкий полковник сказал что-то своим солдатам, они приложились и дали по аэрокару залп из 150-ти ружей За ним последовал другой, третий из гондолы отвечали выстрелами, от которых свалилось несколько турок; аэрокар быстро взвился в высоту и понесся обратно к китайцам.

— Это японцы! Японцы! — с яростью кричал полковник. — Я с самого начала подозревал. Смотрите — вон японский флаг…

В самом деле, улетая, японцы выкинули свой флаг вместо французского. Как могли они завладеть нашими аэрокарами? Но нам некогда было рассуждать об этом Теперь вся надежда была на быстроту поезда. Минуту спустя, он мчался полным ходом. Мы с замирающим сердцем следили в бинокли за китайскими всадниками, летевшими во весь опор к железной дороге Кто поспеет первым?

Нет, судьба еще не окончательно против нас. Наш поезд прошел ту точку, где мы должны были столкнуться с китайцами раньше, чем они успели достигнуть полотна. Теперь они мчались уже позади нас, стреляя на скаку, отставая все дальше и дальше.

Мы с облегчением перевели дух. Теперь надежда на спасение не казалась призрачной. Доктор уверял, что уже видит вдали колокольни и кресты Оренбурга…

Трах! Что это такое? Страшный толчок, треск, крик, меня бросило вперед, потом вбок. Я судорожно уцепился за стенку сиденья. Мне казалось, что мы все провалимся сквозь землю; но нет — секунду спустя я опомнился и увидел, что вагон стоит неподвижно.

Поезд сошел с рельс. Колеса нашего вагона глубоко врезались в землю, но он не опрокинулся. Никто из нас не получил серьезного ушиба Опомнившись, мы поспешили вон из вагона.

Машинист одного и кочегар другого локомотива были убиты. Больше никто не пострадал. Причина катастрофы была очень простая; на протяжении сотни метров рельсы оказались снятыми.

Кто же их снял? Нетрудно было догадаться. Впереди, по сторонам, из всех оврагов, ложбин, неровностей почвы выходила китайская пехота, окружая нас сплошным кольцом.

Да, на этот раз наша песня была спета.

Прикрываясь полуразбившимися вагонами поезда наш маленький отряд приготовился к отчаянной защите. Турки посылали залп за залпом в наступавшего неприятеля. Генерал Ламидэ и полковник Ибрагим-бей, стоя на обломках, отдавали распоряжения. Я, Пижон и доктор Брандэ оставались подле окаменевших от ужаса женщин.

Пули сыпались градом. Маленькая кучка обороняющихся таяла с каждой минутой. Передний ряд турок уже схватился врукопашную с китайцами. Развязка приближалась. Надо было подумать о смерти.

— Смелее, друзья! — крикнул нам генерал — Лучше смерть, чем плен и пытка. Следуйте моему примеру. Да здравствует Франция!

Он направил дуло револьвера себе в висок и последним оставшимся у него зарядом раздробил себе череп.

За ним упал турецкий полковник, пораженный китайской пулей.

Очередь была за нами. Легко сказать — а женщины! Мисс Ада стояла неподвижно, точно окаменев с широко раскрытыми глазами, г-жа Лувэ рыдала, ломая руки и повторяя: «Ах! Зачем, зачем я оставила Францию!», мадемуазель Рэзон умоляла то меня, то Пижона убить ее поскорее…

— Пижон, — сказал я, — пора, нельзя медлить… Он бросил на меня отчаянный взгляд. Я видел, что он не в силах поднять руку на свою возлюбленную.

— Ну, несчастный, — крикнул я, — разве вы хотите, чтобы ее разняли по суставам или сожгли на медленном огне?

— Нет, нет, вы правы, — простонал он, — но… я не могу!

— Так я могу, я! Я мастерски убиваю других. Разве я не расстрелял своих соотечественников над Франкфуртом? Разве я не прикончил г. Дюбуа? Я мастер убивать себе подобных. Это моя специальность. У меня шесть пуль: с кого начинать?

Не понимаю, как такая грубая и вовсе не соответствующая моему характеру речь могла вырваться из моих уст при подобных обстоятельствах… Как бы то ни было, из-за наших колебаний мы пропустили удобную минуту. Толпа китайцев ринулась на нас, револьвер был выбит из моих рук, четверо дюжих молодцов повалили меня на землю. Я слышал отчаянные крики женщин, видел как их увели, так же как доктора и Пижона. Затем на меня надели колодку — тяжелую квадратную доску с отверстиями для головы и для рук — и в таком виде повели куда-то, подгоняя ударами прикладов. После пятиминутной ходьбы я очутился, весь избитый, в грязной вонючей палатке. Тут с меня сняли колодку и связали мне ноги крепкой веревкой. Затем мне откинули голову назад и разжали рот, — один из китайцев принялся набивать его вареным рисом, а другой лил воду из кружки, чтобы облегчить и ускорить глотание. Все это сопровождалось криками и говором; так они кормили меня, чтобы сохранить для казни.