Колхозное строительство 4 (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович

— Наверное. Пётр, я тебя позвал вот по какому делу. Завтра с Кубы вылетает самолёт с Че Геварой, твоим де Сиком и фашистом Барбье. Там, конечно, ещё другие люди будут, но их потом наградим. А вот этих троих — я с товарищами переговорил — мы сразу в другой самолёт, и во Францию отправим. Как думаешь, что можно с де Голля попросить за такую рыбину?

— Леонид Ильич, а можно спросить сначала? — помотал головой Тишков.

— Конечно, я тебя и позвал посоветоваться. Ты лучше всех этого генерала знаешь, — Брежнев зачерпнул ложечкой воск и принялся жевать, чуть не чавкая.

— Кто вам посоветовал за Барбье чего-то требовать с французов?

— А что не так? Мы же в эту операцию столько денег вбухали! Ты ведь сценарий писал, сам должен знать, — насупился Генсек.

— Конечно, если мы чего-нибудь попросим взамен, то де Голль с Помпиду в разумных пределах дадут — только будут считать нас нищими попрошайками и относиться соответственно. Клауса Барбье нужно подарить безо всяких условий.

— Зачем тогда было огород городить? — Брежнев по-прежнему хмурился.

— Я на сто процентов уверен, что Де Голль сам предложит нам ответный подарок. Только он капиталист, и подарок будет выгодным для него.

— Мне иногда с тобой, Пётр Миронович, неудобно разговаривать. Дурачком себя чувствую. Поясни, — Брежнев выплюнул в камин воск и потянулся за сигаретой.

— Да просто всё. Маркс всё в «Капитале» разжевал.

— Маркс?

— Давайте возьмём для примера итальянцев. Они построят нам ВАЗ. Для нас это прорыв: во-первых, мы пробились сквозь санкции США, а во-вторых, завод и вправду хорош. Будем и для себя делать недорогие, качественные автомобили, и за границу продавать. А только итальянцам он выгоднее, чем нам. Они создадут у себя рабочие места, продадут нам железо, резину, пластмассу и технологии. Всё это производят люди, и им заплатят за труд. И при этом платить будем мы, да ещё и проценты по кредиту отстёгивать. То есть мы будем развивать их экономику, да ещё и с радостью платить за это.

— Допустим. И при чём здесь Барбье?

— Уверен, что де Голль предложит нам за Барбье кредит.

— Сволочь он, де Голль твой, — Брежнев не закурил, помял сигарету, сломал и отправил в Париж.

— Точно. Он махровый капиталист. Если есть возможность что-то урвать для Франции, то точно урвёт. Таким и должен быть лидер любой страны. Вот вы, Леонид Ильич, тоже сволочь.

— Ха-ха. Вот сказанёшь! Вроде обругал, а приятно. Так что де Голль?

— Де Голль предложит кредит, скажем на строительство или переоснащение какого завода. Всё то же, что и с итальянцами. Мы развиваем их экономику, да ещё и платим за это — причём повизгивая от радости.

— Злой ты, Пётр, но тоже сволочь, — Брежнев заперхал. Смеялся, наверное. — За это и ценю. Тогда собирайся, завтра будешь передавать фашиста. И что просить будешь?

— Реконструкцию Волгоградского тракторного.

— Почему?

— Сталинград у всех на устах. Он сломал хребет фашистскому зверю. Весь город, вместе с заводом, был разрушен до основания, и теперь благодарные французы поучаствуют в его восстановлении. Им хорошо — и нам неплохо.

— Молодец, хорошо придумал. Слушай, Петро, ты ведь знаешь, кто такой Керенский?

— Который сбежал, переодевшись в платье?

— Он самый. Письмо прислал. Просится на Родину.

— Он ещё жив? Сколько же ему лет? — помотал головой Штелле.

— Восемьдесят семь. Мы с товарищами пообсуждали и решили несколько условий поставить. Знаешь, что мне в справке по нему написали: «Керенский не отличался крепким здоровьем, в 1916 году у него была удалена почка, что для того времени было чрезвычайно опасной операцией». Слабое здоровье, — фыркнул Брежнев, — Всем бы такое. Однако не помешало ему это «слабое» дожить уже до 87 лет.

— И что за условие?

— В ЦК ответ подготовили, — Генсек взял со стола листок и зачитал: «Благоприятное разрешение этого вопроса будет зависеть от выполнения им ряда политических условий, нужно получить его (Керенского) заявление: о признании закономерности социалистической революции; правильности политики правительства СССР; признании успехов советского народа, достигнутых за 50 лет существования советского государства». Брежнев положил лист на стол.

— Тех, кто это придумал, нужно расстрелять.

— Опять шашкой машешь. Поясни, — но по хитрой улыбке Пётр понял, что требования к Керенскому и Леониду Ильичу не нравились.

— Знаете ведь, товарищ Генеральный секретарь, чем сильный человек от слабого отличается?

— Говори уж.

— Слабому всегда самоутверждаться надо. Доказывать свою силёнку. А сильные — они добрые. Они этих мелких закомплексованных иудушек и простить могут. Даже точно простят! Сильному не надо доказывать, что он сильный. Чего эти деятели придумали — унизить девяностолетнего старика, который хочет умереть на Родине? Пнуть дохлого льва, чтобы все вокруг увидели, какие они бесстрашные? Переведите авторов сего опуса библиотекарями в Южно-Сахалинск. Не должны такие люди в главном органе нашей партии работать.

— А правильно тебя Будённым в ЦК прозвали. Я тоже видел что-то ущербное в этом требовании. Спасибо. На Сахалин, говоришь?

— Дальше нет ничего.

— И то…

— Подождите, Леонид Ильич! — перебил его, чуть не подпрыгнув, Пётр, — Придумал, я чего с Председателя Временного правительства потребовать.

— Очередную пакость пиндосам твоим? — расцвёл улыбкой Брежнев.

— Хуже. Наглам.

— А эти каким боком?

— Вы же знаете, что через месяц состоится «Музыкальный Ринг» между нашими «Крыльями Родины» и английской группой «Битлз»?

— Конечно. Хорошо бы утереть нос англичашкам. Не подведёшь? Позор ведь будет на весь мир. Может, отменить, пока не поздно?

— Конечно, Леонид Ильич, там всё на тоненького. На их ведь поле будем биться. Их фанаты, а их очень много, всё равно будут болеть и кричать за своих, даже если наши песни будут лучше. Вот и пришла мне сейчас мысль про Керенского. Не надо унижать старичка — нужно сделать его полезным! В Америке ведь много наших эмигрантов — так пусть организует движение под названием, например, «Русские идут» и привлечёт эмигрантов. Он ведь должен пользоваться у них известностью. Да, по большому счёту, нужен просто лидер! Человек, который бросит клич и всех организует. Пусть покупают билеты и едут на «Уэмбли», и там болеют за русских. Может, именно эти голоса и окажутся соломинкой, что сломает спину верблюду. И представляете, как поднимется авторитет Керенского Александра Фёдоровича, когда наши победят? Он вернётся на Родину не умирающим униженным стариком, а лидером мощнейшего движения русских в эмиграции — «Русские идут».

— Чудной ты человек, Пётр, вечно всё вывернешь наизнанку. Добро, сам с Керенским разговаривай. Там переговоры ведутся через священника Русской православной патриархальной церкви в Лондоне Беликова. Соломенцев ведёт с нашей стороны. Я ему скажу, чтобы тебя слушал.

— Церкви?

— Опять пакость задумал? Хочешь и церковь подключить? — засмеялся, а потом закашлял Брежнев. Подошёл, зачерпнул воска. — Чёрт с тобой, действуй. А сейчас отправляйся во Францию — и без договора о модернизации Сталинградского тракторного не возвращайся!

— Волгоградского.

— Да хрен Никитке! Сталинградского!

Настоящий француз должен… Нет! Нет! Нет!!! Настоящему французу должны!

— У вас совесть есть?

— А сколько вам надо?

В самолёте комфорта было, как зимой в уличном щелястом туалете типа сортир, разве что воняло чуть по-другому. Летели тем самым Ан-22. Не «Аэробус» и не «Боинг». Размеры те же — стюардессы другие. Забыли юбки короткие надеть, накраситься… И усы сбрить. Рост только и подходил. Человек двадцать усатых стюардесс ростом под метр восемьдесят и выше. Хотя, вон и безусый стюардесс один, шрам только на щеке. Воевала? Шутка. Этот старлей бы не оценил, дал бы промеж… «Ну, в общем, вам по пояс будет».